— О чём это вы? — исступлённо спросил Григорий.

— Ты тут не придуривайся, — грозно сказал Виктор Петрович. — Ты что учинил в вестибюле?

— Я не понимаю… — всё также недоумённо отвечал студент, и, глядя на него, на его лицо и глаза, мне почему-то показалось, что тот действительно ничего не понимает.

— Не понимаешь? — кивнул Виктор Петрович, после чего вытащил из кармана пистолет, стукнул им о стол и пододвинул к студенту. — И это ты, видимо, тоже не понимаешь? Ну так давай тебе немного освежу память. Во-первых, ты без чьего-либо ведома проник в хранилище и украл вещи, что в рюкзаке – мы ещё глянем. Во-вторых, ты пробрался ещё и в оружейную и украл пистолет. И, в-третьих, этим самым оружием ты грозился застрелить одного из караульных и пустить пулю себе самому. И теперь самое главное – ты намеревался выбраться наружу, сбежать. Что из перечисленного мной тебе до сих пор не ясно?

Виктор Петрович вновь облокотился о стол, смерив жёстким взглядом физиономию студента. Под напором этих железных глаз Григорий обмяк. Он глядел на лежащий перед ним пистолет и тихо покусывал губы, виновато опустив свою голову.

— Григорий, — сказала ректор мягким тоном, — ты совершил неадекватный поступок, грозился убийством и самоубийством, а это никак нельзя оценить рационально. В нынешней ситуации мы вынуждены проявлять повышенную бдительность и следовать строгим правилам. Своими действиями ты мог навлечь на всю нашу общину неприятности. Мог подставить под смертельную опасность не только жизни других, но и свою тоже. И мы хотим знать, чем вызвано такое поведение?

На какое-то время в караулке воцарилась тишина. Все стояли и внимательно смотрели на Григория, ожидая его ответа. Студент мялся, крутил головой из стороны в сторону, видимо, что-то обдумывая, но долго тянул с ответом. Он поджимал губы, снова и снова кидал взгляд на оружие перед собой, но не решался поднять голову и посмотреть на кого-либо. Однако у Виктора Петровича кончилось терпение.

— Раз такое дело, то в связи с совершёнными действиями, угрожающими всеобщей безопасности, за которые ты не хочешь держать ответ, мы тебя изолируем. На неопределённое время, — строго проговорил старый охранник.

— Не надо. Не надо изолировать меня! — вдруг вспрыснул в слегка возбуждённом тоне Григорий. — И не надо меня наказывать, пожалуйста! Я не хотел всего этого! Я не специально.

— Тогда расскажи нам, что подтолкнуло тебя на этот поступок, — так же спокойно спросила ректор.

Григорий посмотрел куда-то в сторону, прикусил губу, зажмурился, но всё-таки нашёл в себе силы и сказал:

— Тени…

— Что? — недоумённо спросил Виктор Петрович.

— Тени… — повторил Григорий, сокрушающимся взглядом посмотрев на него. — Они живые. Они бродят по коридорам, когда наступает ночь. Они вылезают из темноты, появляются там, где есть свет, и следят. Следят. Постоянно следят…

— Что ты мелишь? — процедил Виктор Петрович.

— Я не вру, и не придумываю… Они действительно существуют. Я их видел. Не один раз. Они выходят ночью, даже, бывает, забредают к кому-то в аудиторию, и тем начинают сниться всякие кошмары.

Все слушали, что он говорил, а во мне словно всё перевернулось. Я стоял, как вкопанный, не упуская ни единого его слова. Глаза мои расширились, и они не сползали с лица этого несчастного. Врёт ли он? По нему не было видно, что он врёт. По его осунувшемуся, бледному лицу, по которому выступала испарина. Он говорил о них, а перед моими глазами вновь сгустилась чёрная субстанция, без лица; с глазами, которых нет, но которые ощущаются внутри, в самой душе. Этот холодный, по-могильному леденящий взгляд. Как он может врать, если и я их видел? Одного из них. А может, мы оба просто сошли с ума?

Но Виктор Петрович ему не поверил.

— Скажи мне: ты больной? — спросил он у студента, а потом обратился к ректору: — Он состоял где-нибудь на учёте? У него справка какая-нибудь была?

— Я не вру! Я говорю правду! Вы меня спросили, и я вам ответил. Поэтому я решил сбежать. Поэтому я пытался вырваться наружу. Я не могу больше оставаться здесь, в этих стенах. Я постоянно ощущаю, как кто-то наблюдает за мной, — отчаянно проговорил Григорий.

— Ты просто сошёл с ума, — заключил Виктор Петрович. — В общем так – изолируем его. Нужно приставить к нему кого-нибудь, чтобы не сбежал.

— Нет! — ещё отчаянней. — Я не уйду в изоляцию!

— А вот это уже не тебе решать, — ответил Виктор Петрович.

— Если вы меня изолируете, тогда я сделаю что-нибудь с собой! Я убью себя! — задребезжал Григорий.

— Григорий, успокойся. Послушай меня, — начала ректор, положив на его плечо руку и стараясь успокоить. — Сейчас ты явно не в себе. Ты встревожен, твой рассудок расшатан. Всё это вследствие пережитых событий последних лет. Понимаешь? Всё, что ты пережил, тем более в последние дни, когда каждый из нас сейчас не чувствует себя в безопасности, – оказывает влияние на твою психику. Тебе нужно просто успокоиться и прийти в себя. Никто не будет изолировать тебя ото всех в том смысле, в котором ты это представил. Просто освободим тебя от трудовых обязанностей, дадим больше свободного времени, ты сможешь отдохнуть. Это будет благоприятно для тебя же, для твоего здоровья.

Григорий посмотрел на неё, как-то жалобно, от чего у меня к горлу подступил ком.

— Почему вы не хотите мне верить? Неужели вы их не видите? Вам не снятся кошмары? Вы ничего не чувствуете, что ли? — Он посмотрел на каждого, и его ищущий взгляд остановился на мне. Его глаза искали поддержку. Григорий смотрел на меня, видимо, вспомнив мои слова у дверей. На миг его глаза загорелись надеждой от того, что я сейчас скажу те же самые слова, которые я произнёс тогда. Но прождав слишком долго и не услышав их, Григорий сказал: — Ты же сам мне сказал, что видел что-то. Что-то необычное.

На мгновение образовалась тишина. Все: и ректор, и Андрей, и тем более Виктор Петрович пристально глядели на меня. Под их вниманием мне стало неуютно. Что мне сейчас сказать? Правду? Что я тоже видел живую тень, от которой кровь стыла в моих жилах? Встать в одну позицию с Григорием, и тем самым повесить на себя клеймо ещё одного сумасшедшего? С другой стороны, где уверенность в том, что взору моему было явлено что-то действительное, правдоподобное, а что это не сформированный воспалённым воображением мираж? Я не знал этого, и потому не решился рисковать.

— Не понимаю, о чём ты говоришь… — сказал я тихо, стараясь отвести глаза в сторону, не смотреть на Григория. Но я всё равно ощутил его разочарование. Ощутил своей кожей, что ли.

Виктор Петрович посмотрел на студента и сказал:

— Похоже, ты единственный, кто связан с какой-то мутью. Тебе что-то привиделось, и ты решил устроить балаган, раскачивая умы и будоража всем нервы. Сейчас подобное недопустимо. А посему тебя отправят на бессрочную изоляцию, пока вся неадекватность не выветрится из твоей головы.

Эти слова звучали будто приговор. Словно преступника, чья вина толком и полностью не была доказана, отправляли на казнь, и шанса на справедливость больше не оставалось. Григорий не ответил, лишь молча уткнул глаза в пол да так и сидел на стуле. Ректор сочувственно вздохнула, а Андрей посмотрел на меня. В его глазах я увидел какой-то укор, но в то же время и понимание того, почему я решил промолчать.

— Куда тебя отправить – мы решим чуть позже. А пока – посидишь здесь под присмотром Андрея, — заключил Виктор Петрович. — И надеюсь, что ты не учинишь ещё какую-нибудь глупость. Поверь, сейчас нам это ой как не нужно! Посиди, подумай. Ректор права – это не совсем изоляция. Ты будешь на какое-то время отстранён от всех работ и лишних контактов с остальными. Думаю, никто сейчас здесь не против.

Все промолчали, тем самым выражая своё согласие.

— Вот и славно. Думаю, мы закончили. А ты, Павел, возвращайся на пост. Твоя смена ещё не окончена.

На стене было холодно. Промёрзлый ветер проникал под одежду и нещадно кусал за кожу. Я поёжился, обнимая себя руками, потирая по локтям и звонко выдыхая через респиратор. Находясь возле столба, на котором был закреплён горящий факел, я не ощущал тепла.