Наконец, настало время подарков. Первым дарить вызвался князь Андрей Курбский, румяный, розовощёкий мужчина с короткой светлой бородой. По его приказу слуги внесли в зал большие золотые часы «аглицкой» работы, с механическими птицами и узорами. Князь, похоже, не знал о дурной примете, что часы дарить нельзя.

Государь к часам остался почти равнодушен, князя поблагодарил, жаловал ему шубу с царского плеча. Само собой, не раздевался прилюдно, просто слуга вынес заранее заготовленную одежду сюда, в зал. Таких жалованных шуб у Курбского, наверное, был уже целый гардероб.

Следующим вызвался князь Воротынский, грузный, краснолицый мужчина в тяжёлой шубе. Он долго и пространно вещал о делах ратных и победах славных, а потом преподнёс Иоанну персидскую булатную саблю, обильно украшенную драгоценными камнями, такую, что весь зал застыл в восхищении. Даже я оценил. Такой подарок переплюнуть будет сложно, Воротынский постарался на славу. Отдарился государь, однако, всего лишь конём из царских конюшен.

Нужно было срочно дарить своё ружьишко, пока царю не наскучило принимать подарки. И я вскочил со своего места, нарушая церемониал и устоявшуюся очередь.

— Дозволь, государь, и мне подарок преподнести! Какого ты ещё не видывал! — воскликнул я.

Бояре в зале недовольно загудели, я не подходил ни по знатности, ни по старшинству для того, чтобы дарить подарок так рано. Однако самого царя я, похоже, сумел заинтересовать. Он прищурился, погладил острую бородку, разглядывая меня со своего места.

— А ну-ка, други, поглядим, чем ныне дети боярские удивить меня хотят, — произнёс он.

— Никита Степанов сын Злобин, новик из владимирских, — представился я.

Лучше быть в немилости, но на слуху.

— Иоанн Васильевич, государь земли Русской, — посмеиваясь, произнёс царь.

Весь зал, как по команде, тоже начал посмеиваться и подшучивать надо мной. Я же взял чехол со своим мушкетом, вылез из-за стола. Рынды, стоявшие в тени по периметру зала, заметно напряглись. Царь спокойно ждал, когда я наконец соизволю принести подарок.

— Пищаль кремневая, работы мастеров Андрея Рыбина и Федота Головы, по моему чертежу сработана, — сказал я, с поклоном преподнося Иоанну мушкет.

В зале зашушукались, видимо, вспоминая указанных мастеров.

— Добрая пищаль, — протянул Иоанн, разглядывая резное ложе и необычный кремневый замок. — Значит, без фитиля. А ежели сломается или потеряется твой кремень?

— В чехле пара запасных на тот случай имеется, — ответил я. — Зато на ветру даже искру выбьет.

— Занятная игрушка… — хмыкнул государь.

— А коли такими пищалями полк стрельцов вооружить и обучить как следует, то они раз в десять секунд залпами палить смогут! — добавил я.

— Невозможно сие! — выпалил князь Воротынский. — Нельзя пищаль так быстро зарядить!

— С одной пищали два выстрела в минуту, три шеренги стрельцов по очереди палят, — возразил я.

— А из луков и вовсе можно без остановки, — произнёс кто-то из бояр, но его реплика осталась без внимания.

— А нам Никита Степанов сын Злобин сейчас и покажет, — сказал Иоанн Васильевич. — Можно так быстро палить, или же нет.

Он протянул карабин обратно мне. Я достал из чехла перевязь с патронами, надел на плечо, поставил карабин рядом с собой.

— Куда стрелять прикажешь, государь? — спросил я.

Царские рынды на всякий случай переместились поближе к его столу, готовясь в случае чего закрыть государя собой или же броситься на меня, хотя такие глупые мысли мне даже в голову не приходили.

В глубине души я побаивался, что царь пожелает, чтобы я стрелял в кого-то из гостей или ещё что-нибудь в этом духе, но нет. Передо мной поставили жареного поросёнка на блюде. В отдалении, конечно, в двадцати шагах от меня.

— Давай, новик, поохоться, — усмехнулся царь. — А мы считать будем.

На линии огня никого не было, можно спокойно стрелять.

— Раз! — громко произнёс царь.

— Два! — подхватили все остальные.

Я опомнился, начал спешно заряжать мушкет. Вчерашние стрельбы мне всё-таки пригодились, я хотя бы освежил в памяти порядок действий. Скусил патрон, насыпал пороха, шомполом забил пулю. Вскинул ствол, пальнул по румяному поросю. Выстрел прогрохотал на весь зал, всё затянуло едким дымом. Он ещё не успел рассеяться, как я уже забивал новую пулю. Уверен, какой-нибудь капрал Преображенского гвардейского полка времён Петра Великого справился бы раза в два быстрее.

— Тридцать пять! — грянули все одновременно со вторым выстрелом.

Кажется, я даже и третий успеваю.

— Пятьдесят семь! — бояре и князья даже стучали кружками по столу и топали ногами, словно толпа в трактире.

В итоге за минуту я выстрелил трижды, хотя для того, чтобы успеть в третий раз, пришлось просто бросить шомпол вниз и почти не целиться. Но у меня получилось. Гости захлопали и заулюлюкали, зрелище для них выдалось на славу. Царь тоже насмешливо улыбался в усы.

Я поклонился, снял перевязь, убрал карабин в чехол, снова поклонился государю. Один из слуг забрал мой подарок. Пока кланялся, заметил, как тлеет на дорогом ковре обрывок бумажного пыжа. Пришлось шаркнуть ногой, словно французский мушкетёр на приёме у короля, чтобы затоптать его, пока не разгорелось пламя.

— На поросят охотиться ты горазд, — усмехнулся царь. — А под стрелами татарскими сумеешь так? Или когда на тебя кованая рать скачет?

— Против лыцарей повоевать не довелось, а с татарами уже встречался, — сказал я. — Возле Путивля сторожевую службу нёс этой весной.

— И чего же ты в Москве, а не в Путивле? — хмыкнул царь.

— В полон к татарам угодили, сбежать удалось. Воевода Матвей Иванович согласно царскому указу нас и отпустил по домам, — сказал я.

— Стало быть, и кровь на службе царской пролить успел? — произнёс Иоанн Васильевич. — Иди-ка сюда.

Я подошёл, настороженно поглядывая то на царя, то на его ближников, большая часть из которых радела скорее о собственном процветании и богатстве, а не о судьбе государства.

— Добрую ты пищаль измыслил, — сказал царь, снимая с мизинца золотое кольцо с квадратным изумрудом. — За то жалую тебе перстень.

Я поклонился, принял подарок. Руку целовать не стал.

— А за кровь пролитую и страдания в полоне жалую тебе опричный кусок с царского стола, — продолжил государь, и один из его стольников отхватил ножом здоровенный кусок жареного порося. Кажется, того самого, на которого я и охотился.

Бояре закричали «любо», загомонили, начали пить за моё здоровье и меткость. Всем понравилось и моё представление, и пальба, и царский подарок. Иоанн Васильевич отпустил меня взмахом руки.

— Дозволь, государь, слово молвить? — спросил я.

Царь нахмурился. Всё-таки, он меня уже отпустил, показывая, что разговор окончен. Моя настойчивость могла выйти мне боком.

— Нешто ещё подарков для меня припас, новик? — фыркнул он, и гости снова засмеялись.

Я замялся немного. С одной стороны, хотелось предупредить его об изменниках. Не факт, что мне доведётся ещё раз поговорить с царём вот так вот, не кидаясь ему в ноги. С другой стороны, делать это на пиру… Нет, лучше будет, если я попытаюсь влезть в его ближнее окружение. Там, возможно, будет шанс поговорить с ним тет-а-тет.

— Дозволь сотню таких пищалей изготовить для стрельцов твоих? — спросил я. — Да обучить всех, чтобы стреляли так же быстро и метко?

Царь усмехнулся.

— Дозволяю? Ха! — воскликнул он. — Требую!

Похоже, он легко сумел представить, как сотня стрельцов ведёт беглый огонь по неприятелю. Так не стреляла ещё ни одна армия в Европе.

— Лексейка! — государь обратился к одному из своих ближников, к Адашеву. — Присмотрись. Достойная смена растёт.

Я поклонился ещё раз, вернулся к своему месту с опричным куском. На пиру не место и не время для обсуждения подробностей, но предварительный результат меня уже устраивал.

— Ловко ты! — похвалил меня сосед-татарин. — Поперёк всех!

— Молодец, так и надо удаль показывать, — сказал другой сосед.