— Вали в ад! — страшнее ругательств она не знала. Она встала: — я иду в Навь. Мне нужны ответы, которые ты не готов мне дать. Кстати, кромешникам обо мне ни слова — развею!
— Не скажу, Вета, раз ты так хочешь. — Он воспитанно поднялся со стула. Тот растаял во тьме легкой дымкой. — Я готов дать ответы. Готова ли ты принять их?
— Я уже говорила! Повторять не люблю.
Кошка мягко сказал:
— Моя девочка…
Она предпочла промолчать. Как молчала и после возвращения памяти. Как молчала и возвращаясь в Явь. Как молчала, когда почти до полуночи помогала разбирать завалы. Угадать, кто из плечистых парней кромешник, а кто просто человек не удавалось. Кромешники, придя на помощь, свою пугающую всех форму с собачьей головой не надели. Народ и так на пределе, ссоры и драки вспыхивали на пустом месте. Жандармы еле успевали гасить искры назревающих бунтов, потому что горожане не знали, где будут спать этой ночью, что будут есть и чем кормить своих голодных детей… А еще они в ужасе ждали пламя.
Светлана молчала вплоть до Вдовьего мыса, куда шагнула мимо Кошки кромежем. Ища эфирные следы капища, ставя вешки, чтобы было проще ориентироваться, куда жертвовать свою кровь, нанося два защитных круга — из соли и мела, зажигая четыре свечи в стеклянных фонариках, вставая возле жертвенного алтаря, тут почти вросшего в землю. Этот камень закапывали каждый век, и он все равно упрямо освобождался от земли, рождаясь заново. Она все это время молчала.
Шумел за спиной лес, еще весь в позолоте и серебре. Тут, на Вдовьем росли осины вперемежку с березками. Перед Светланой на севере расстилалась серебристая в свете звезд гладь Идольменя, сейчас еще спокойного, только и слышно, как под скалами мерно накатывают волны на берег. Белые барашки волн, обычно кружащиеся возле острых камней, похожих на богатырские шлемы, из-за чего сказки о спящем в Идольмене войске и появились на свет, сейчас были не видны. Полное звезд небо быстро затягивало облаками. Не по погоде, а значит, стоит поспешить.
Заговорить все же пришлось. Непонятные, странно звучащие на старославянском языке напевные слова. Просто заученные по памяти — на неё Светлана никогда не жаловалась. Это Митеньке пришлось пять раз повторять за мамой, пока она не убедилась, что тот запомнил. Вета тогда стояла в стороне и не понимала, почему её не спрашивают: запомнила ли она? Впрочем, мама всегда знала, что память у Веты хорошая.
Летят по ветру слова. Им внимает подземное пламя. Их ловит воздух. Их слышит вода.
А глупая, верящая матери Вета корчится в прошлом от боли, когда ей выжигают магические каналы. Когда ей надевают наручники, она уже не сопротивляется и не кричит — сорвала голос, да и рот закрыли магическим кляпом. Она смиряется и больше не брыкается. Когда мама держит её, стоящую на коленях на алтарном камне, за волосы, она только плачет.
«Это не твоя сестра. Этим телом овладела нечисть. Это тело надо очистить от твари, затаившейся в нем. Это можешь сделать только ты, Митенька. Это разорвет порочный круг вечных жертвоприношений. Ты храбрый мужчина. Ты цесаревич. Ты должен спасти страну. Ты сможешь — я знаю. Только ты спасешь страну. Это твой долг.»
Так красиво и патетично. Долг.
Тогда, наверное, все слезы и закончились в Вете. Она только глазами молила своего брата, заносящего над ней кинжал. Она вспоминала семейные пикники, туманные утра в лесу, счастливые крики мальчишки, бегущего за воздушным змеем. Она плакала и молила глазами.
Митенька подвел маму. Он нанес удар ей. Прямо в сердце кинжалом не попал, она умирала несколько минут, крича проклятья — проклиная сына, страну, Вету и кромешников.
Он потом еще долго дрожал в объятьях Веты, снова и снова повторяя: «Это не мама. Мама бы никогда не назвала тебя тварью. Это не мама. Мама бы никогда не назвала тебя тварью. Это не мама…»
Уйти с капища они не успели — прямо из алтарной плиты, разлучая Вету и Дмитрия навсегда, рванула вода, воздух и огонь, а затем вздыбилось само капище, когда сонно на призыв одной из Рюриковичей пришла земля. А вот спасающую её руку Кошки она не помнила. Но она точно была, иначе как бы он потом стер ей память?
Слова закончились. Душевная боль нет. Но это такая малость — переживет. Переживала и более страшное — случайные, нелепые, глупые смерти своих мелких из банды.
Кинжалом из тьмы она вскрыла себе запястье и напоила землю, огонь, воздух и воду. Десять лет будет спокойствие и благодать. Десять лет страну не будет ждать никаких потрясений. Земля будет обильно родить, вода поить, огонь греть, воздух приносить тепло или прохладу, а возле трона останутся те, кто привык жить в этой благости, не зная другой жизни и не желая что-либо менять.
Неловко, одной рукой Светлана наложила на запястье повязку. Рану саднило, в глубине неприятно дергало. Пусть ты прирожденный боевой маг, а боль все равно сильнее тебя. Боль всегда сильнее.
Светлана подняла глаза вверх — звездное небо, которое почти затянуло черными, низкими тучами, полыхало ярко-красными зарницами. Ритуал был проведен правильно. Жертву приняли.
Что ж, остается только ждать, когда Волковы обозначат себя.
— Закончила? — громко прозвучало за спиной. — Как же я устала от вашей семейки и ваших взбрыков!
Светлана развернулась, обнаруживая за собой огромную медведицу, пытающуюся нахрапом проломить защиту. Морду медведицы тут же опалило огнем. Светлана усилила пламя — то объяло княжну полностью, правда, тут же и опало — шкура, действительно, как и говорил Демьян, оказалась зачарованной. Светлана вздохнула, чуть отступая назад, в меловой круг:
— Надо же, а я не тебя ждала. Думала, князь придет.
— Он белоручка… Он заявил, что никогда императорский бастард не станет императором. Только при настоящей соколице Мишке сидеть на троне консортом.
— Тогда чем тебя не устроила я?
— Ты всего лишь третья. История доказывала не раз — третьи до трона не добираются. Так что Мишке нужна не ты, ему на Наталье надо жениться.
Княжна, ростом в холке с саму Светлану, на четырех лапах принялась обходить капище по кругу, ища слабое место в защите. Снова и снова вырастало пламя, снова и снова ревела обиженная медведица. В конце концов она села перед Светланой и замерла, лапой потирая лоб. И как Сашка умудрился выжить? Тут только лапа размером с саму Светлану, точнее с её талию.
— Выходи! — прорычала медведица.
— Зайди и забери, — предложила Светлана. Рокотал за её спиной недовольный Идольмень, не понимая, почему та не зовет на помощь.
— Ты там долго не высидишь.
Светлана пожала плечами:
— Мне долго и не надо.
За медведицей шелестел лес, обещая Светлане помощь. Хлопали ладошки осин, клонились к земле березы — Светлана больше не одна.
— Выходи!
— И все же… Почему ты? Княжна Анастасия, умница и красавица, отбоя в женихах поди нет. Чего тебе не хватало?
— Власти, конечно. Я рождена, чтобы сидеть на троне.
Светлана вздрогнула: еще одна Рюриковна? Вот же папаша удружил! Или она верит, что Рюриковна? Впрочем, это не меняет дело. Правда или ложь с происхождением Анастасии — верит она в него истово.
— Даже в обход Миши?
Медведица резко подалась вперед, снова проверяя защиту. Анастасия рыкнула обиженно, когда морду опалило пламя. Лес шумел, но что-то не спешил. Светлана вспомнила слова Кошки: берендея побеждает тот, кто бьет первым. Бить первой не хотелось — придется выходить из круга. И Мишка не поймет… Миша совсем не поймет. Тучи сомкнулись над Светланой, предупреждая, что стоит поторопиться. Зарниц больше не было видно.
— Троны бывают не только российские. Как великая княжна при императоре Михаиле я буду завидной невестой. Любой трон будет моим — германский, бриттский, итальянский…
Светлана качнула головой, разрушая матримониальные планы княжны. Вроде умная девица, а очевидного не понимает.
— Если в тебе благословенная императорская кровь, то тебя не выпустят из России. Ты же ходячее оружие против империи. Окажешься в бриттских или германских лапах — тебя распнут на капище, пустят кровь и взломают границы России. Никогда настоящие соколицы не покидали Россию. Потому что ты и я — мы оружие против страны. Думаешь, почему я тут сиднем сижу, когда за границей России куча «обожающих» своих российских внучек бабушек и дедушек?