Даже слез не было — она их выплакала десять лет назад. Он просил верить ему. Верить уже не получалось. Она не умела этого, а то, что было, та маленькая капелька веры, оставшаяся от прежней жизни, растаяла в сердце, как прошлогодний снег. Ему важнее было защитить её, а не умирающий мир. Значит… Надо все же шагнуть в Навь и расспросить отца о ритуале. Она вернется. Она на лбу себе напишет: надо вернуться! На руках и на ногах напишет: вернись и спаси! Она выйдет из Нави, потому что Сашка все же предал — страну, людей, он предал землю, которую обещал защищать. Хотя, о чем это она? Он прежде всего кромешник, они клянутся охранять царскую кровь. Тут он действовал верно, не отступив от своей клятвы.
Решено. Она соберется, чуть закончит со своими делами тут и шагнет в Навь. Кто-то же должен спасти этот неправильный мир. Пока есть время, надо заняться разрушенными домами. Хотя самые страшные она вроде помогла исследовать, когда ныряла по проложенному ею маршруту полиция-больницы-приюты и так далее по всей губернии.
Хотя нет. Дома разберут люди. Она же должна спасти свою страну. Она должна остановить пламя. Её ждет Навь.
Она шмыгнула домой — проверить Ларису и Демьяна, и заодно захватить вещи — после Нави ей нужно будет переодеться. Собрав на скорую руку вещи, она замерла посреди своей комнаты. Странное дело. Она тут жила три года, а захватить с собой на память нечего. Не розы же брать с увядающими бутонами — воду цветам никто не подливал. И долги на ней к тому же висят. Она целковый Демьяну должна. Простит он этот рубль или нет? Теперь о таком поздно думать. Оставить записку Мишке? Впрочем, неважно. На ней грехов и так полно, одним больше, одним меньше — не имеет значения.
Она вышла из дома, держа сверток с одеждой в руке. На глаза через Каменку попались два разрушенных дома. Она, отодвигая все планы, забывая о кромеже рванула по мосту на помощь пожарным, разбирающим завалы. Время еще есть.
День шел стремительно — казалось, еще недавно светало, а уже колокола звонят шесть вечера. Отвлекаться больше нельзя — она должна отрешиться от городских проблем, занимаясь только тем, что зависит от неё.
Кристальник звякнул, оживая и даря надежду. Светлана достала его из кармана чужой шинели и набрала номер Михаила, проваливаясь в кромеж.
Сигнал на удивление прервался всего на миг — пока она притягивала к себе Ольгинск и перепачканного в кирпичной крошке Мишку.
— Надворный советник Волков, — звучало устало и немного надломлено. Впрочем, Светлана видела, что он удерживал стены разрушенного дома, откуда споро выносили тела людей.
— Это Светлана, — еле выдавила она. Мишка расплылся в улыбке, словно она его могла видеть:
— Свет моей души! — Мимо него пролетели железные перила с куском балкона — он увернулся в последний момент. — Как ты?
— Мишка… Я тебя люблю. — Пусть не так, как он ждет, но она его любила — он же её кузен-племянник-внук-дядя или даже дедушка. — Ты говорил, что веришь мне.
— Верю. Как самому себе.
Кто-то прокричал, что все, последнего вынесли, и Мишка тяжело осел на грязный тротуар, отпуская эфиром дом. Тот беззвучно сложился, как карточный домик — Светлана грустно улыбнулась: даже сейчас он думал о ней и наложил полог тишины, чтобы она не волновалась понапрасну.
— Свет моей души, чем я могу тебе помочь?
— Миша… Мишенька, телефонируй своей семье. Скажи всем, что Богомилова не выдержала случившегося и уезжает прочь, заграницу. Она не хочет жить тут. Сегодня вечером я уеду из Суходольска навсегда. Скажи, хорошо? Всем скажи.
Он ударил кулаком по куску балкона, который чуть не убил его. Он снова и снова бил, пока костяшки пальцев не окрасились кровью. Только голос его был все таким же отрешенным:
— Да, свет моей души. Я все сделаю. Только помни: ты обещала жить.
— Я буду жить, Мишка. Честно. Я пришлю тебе открытку от бабушки. Она давно звала меня к себе, так что…
— Светлана… Я могу еще чем-то тебе помочь?
— Миша, все хорошо. Только последняя просьба: Громову ни слова! — Она прервала звонок, продолжая наблюдать на Мишкой. Тот мотнул головой, стряхивая с себя пыль, потом зло улыбнулся и набрал номер на кристальнике:
— Добрый день, отец… Светлана уезжает… Сегодня вечером, сейчас, если хочешь… На машине, естественно! Поезда не ходят. И мне плевать на твое «жаль»! Ваши с матерью интриги меня достали…
Он прикусил губу, потом упрямо набрал следующий номер:
— Мама… Она уезжает… Да. Сегодня. Да. Я помню. Ты говорила, что она мне не пара. Я помню это. Хоть на миг вспомни себя, когда тебя выпнули из спальни, дворца и сердца!!! Почему ты помнишь о своей боли, но не понимаешь мою? Мама… Мне плевать, что у тебя великая материнская цель и когда-нибудь я буду тебе благодарен! Не буду! Никогда.
Он набрал следующий номер — вот же… Светлана поняла про княжну только сегодня, точнее вчера, а он… Он, получается, подозревал её и раньше.
— Настасья, вали в ад! Она бросила меня, она уезжает — и все из-за тебя!
Светлана чуть не сделала шаг к Мишке, чтобы обнять его напоследок и утешить — Демьян рванул к нему с криком:
— Вашбродь! То есть сиятельство… Че со Светланой Лексевной случилось?
— Ни-че-го.
— Об этом «ничего» Лександр Еремеич должен знать?
— Нет. Не должен.
Она позволила кромежу притянуть себя. Кошка ждал ей невдалеке.
— Подожди, — сказала она ему. — Мне не до тебя!
— Я могу помочь, Вета.
— Вали в ад! То есть Навь… Мне нужен отец, настоящий отец, а не ты!
Она шагнула прочь — в дом Платоновых. Она хотела знать напоследок, что происходит там. Лучше бы не знала. В доме была бойня. Все в крови: деревянный пол, дорогие ковры, стены в шелковых обоях. Везде лежали трупы. Женские и мужские, детских не было. К счастью. Кем же ты стал, мальчишка, запускающий воздушных змеев?
И снова кромеж. Она, уже все понимая и зная, все равно хотела увидеть Сашку. Последний раз. Она понимала, что он такое же чудовище, как Дмитрий. Он нашел свое меньшее зло и решил держаться его. Его меньшее зло — дать миру переболеть, не считаясь с жертвами. Она сама ничем не лучше его — она выбрала Навь и капище, когда тут погибают люди, нуждающиеся в её помощи. Её собственное кладбище из тех, кого она могла спасти, но не спасла, будет огромным. Она понимала это, но тайна ритуала сейчас важнее — смертей на ней будет чуть меньше, чем могло бы.
Она такое же чудовище, как Сашка. Она тоже выбрала свое меньшее зло.
Найти Сашку не удавалось. Зато её вынесло на Матвея. Сейчас он выглядел непривычно: надел и штаны, и рубаху вместо своего рубища. Только был все так же грязен и неопрятен, несясь куда-то по своим делам. Наверное, следует своим видениям и тоже спасает людей… Ему в чем-то легче — он видит нужное. Светлана же копошится в темноте, совершая ошибки за ошибками. Она вылетела на него из кромежа и закричала в спину Матвея совсем не то, что хотела — она хотела подсказок для себя, а закричала про Сашку:
— Матвей! Спаси Сашку! — Ей все же было важно его спасти, хотя она понимала: спасать там нечего.
Он оглянулся:
— Не нужно.
— Матвей!
Он поджал губы.
— Не нужно. Но спасу. — Он посмотрел на неё, уже исчезающую в кромеже и внезапно заорал: — не дури! Ты не одна!!!
Это она и так знала — сейчас в кромеже было не протолкнуться из-за опричников, так что она тут же вылетела в Явь. Вот точно не одна!
Её притянула Уземонка. Самый нехороший её кусок. Тут от домов мало что осталось — завалы разбирали мужики, редкие пожарные, еще более редкие городовые, которых почти было не узнать из-за кирпичного крошева, с головы до ног усыпавшего их. И военные, прибывшие в город. Теперь станет легче. Теперь появилась надежда. Она попыталась уйти кромеж — ей еще с лешим договариваться, но заметила Матвея и… Сашку. Саша, усталый, грязный, предавший мир, но при этом все еще до боли родной, устроил прямо на площади импровизированный штаб, который выдавал только вытащенный откуда-то стол с потрепанной картой с непонятными отметками. Он отдавал околоточным и каким-то простым мужикам приказы. Заметив идущего к нему Матвея, он, как сокол, рванул к нему:
