Баюша не удержалась, сказала то, что Светлана и сама знала:

— Первый ранг. Ты осторожнее. Хочешь оказаться на капище? Обескровленной? Я рядом слягу — не одолею берендея.

Светлана не стала ничего отвечать. Баюша ошибается. Во всем сразу ошибается.

Кошка спрыгнула с её рук и, старательно принюхиваясь, помчалась к боковой лестнице. Светлана пошла за баюшей — где-то за спиной хлопнула дверь, и незнакомый мужской голос спросил:

— Вы куда?

Светлана вместо ответа рванула по ступенькам за кошкой. С охраной, если это она, разберется позже, когда баюша уже будет лечить Громова. Пусть он только продержится до её прихода! Пусть ему хватит сил.

Баюша скрылась где-то далеко.

Новые подметки ботинок скользили на мраморе ступенек. Чтобы не упасть, Светлана судорожно хваталась за перила, и перебирала, перебирала ногами. Ступенька за ступенькой.

Второй этаж. Яркий свет. Запах крови и гноя. Исчезающий за поворотом хвост баюши. Ряды скамеек вдоль стен. Несчастный, прижимающий к груди бумажную папку Синица. Он подскочил со скамьи при виде баюши, увеличивающейся в размерах раз так десять и с силой выбивающей дверь палаты. Впрочем, в палату баюша влетела уже своих обычных размеров. Дверь с грохотом захлопнулась за серым хвостом, чуть не прищемив его.

Светлана промчалась мимо ничего непонимающего парня:

— Синица, я все объясню! Потом!

Из палаты донесся возмущенный мужской крик:

— Кто пустил животное!

«Животное» зашипело от обиды, а потом рявкнуло под странный металлический звон:

— Я баюн!

Светлана влетела в палату, спасая медицинский персонал — они же не со зла пытались поймать баюшу:

— Титулярный советник магуправы Богомилова! Баюна не трогать!

Баюша увернулась от молоденькой медсестры с крестом в руке, толкнула прочь прилетевший в неё металлический лоток и запрыгнула на узкую больничную койку. Бардака в палате больше создали медики, чем баюша. Светлана только охнула, когда кошка приземлилась прямо на грудь Громову. Наверное, это было больно. Впрочем, тому было все равно. Он лежал на кровати бледный и недвижимый, ничуть не отличаясь от мертвеца. Его грудь и живот были сплошь в окровавленных повязках. Простынь стыдливо укрывала только ноги пристава. Берендей, кажется, вскрыл его своими когтями от шеи и до низу. Господи, ну почему Громов пошел на берендея без прикрытия мага!

Черты лица Громова заострились, как бывает перед смертью. Ни шороха, ни звука. Даже дыхания не было слышно. Даже не видно, бьются ли жилки под синюшно-белой кожей. Только рябиновые капли крови, видимые через стеклянные трубки резиновой системы для переливания, доказывали, что Громов ещё жив, еще есть надежда. Доктора еще не поставили на Громове крест.

Петров на соседней койке, вокруг которого суетились две медсестры, поправляя повязки на руках хвостомойки, выглядел не в пример живее — он хотя бы громко сипел, борясь за каждый вдох. Или это хуже, чем затаенное дыхание Громова? Хотелось возмущаться в небеса: почему ей бог не даровал исцеление, а дал дар убийства!

Кто-то схватил Светлану за локоть. Она обернулась на немолодого мужчину в белом халате, быстро гася боевую огненную сферу — сейчас Светлана, как и баюша, плохо контролировала себя.

— Ваш баюн точно знает, что делает? — спросил хирург.

— Поверьте, она не та, кто навредит.

Мужчина кивнул:

— Тогда я успокою охрану. Но запомните: вся ответственность за баюна лежит на вас! Будут смерти — ответите вы!

— Запомню. — Она выдернула руку из цепких пальцев мужчины и подошла ближе к койке.

Баюша наклонилась к лицу Громова, уперлась лбом в заостренный кончик его носа. Она открыла пасть, и оттуда вылетело легкое сияющее облачко, словно нехотя подхваченное дыханием Громова. Словно ему не нравилось. Или просто силы дышать у него закончились.

Только когда облачко полностью исчезло в груди Громова под тихое баюшино: «Дыши, глупый драный кот!» — Светлана поняла, что же это было. Баюша отдала Громову одну из своих жизней. Впрочем, лучше приставу не стало. Он не задышал полной грудью, раны его не закрылись, как в сказке, и он не открыл глаза, заявляя: «Как долго же я спал!» Он продолжал лежать, не отличимее от мертвого. Баюша довольно муркнула, снова ткнулась мордой Громову в нос и, основательно потоптавшись по его окровавленной груди, улеглась в подмышечной впадине, аккурат у сердца, тихонько мурлыкая такую-то незамысловатую песенку.

Светлана осторожно взяла Громова за руку. Его пальцы были ледяными. Хотелось взять и подышать на них, согревая своим дыханием. Вот же глупый упертый мужчина. И где ты на свою голову нашел разъяренного берендея?

Сзади раздался противный скрип чего-то по полу — кто-то пододвинул Светлане стул:

— Присаживайтесь.

Она обернулась — рядом стоял худой, молодой мужчина, бородатый и серьезный, тоже в белом халате.

— Я Гордей Иванович Авдеев. Лечащий хирург Громова. — Он головой указал на стоящего у заваленного бумагами стола другого хирурга — того самого, который обещал успокоить охрану: — а это Семен Семенович Лицын, он лечит Петрова. Из-за тяжести случая я попросил его задержаться в больнице и помочь.

Светлана замерла. Лицын. Надо же. Встретить в далекой, простой больнице Суходольска побочную ветвь бастардов Голицыных было неожиданно.

— Простите, если я была груба… — начала было Светлана.

Авдеев её оборвал:

— Ничего, мы хирурги. Грубее нас сложно быть. Собственно, я о чем… Могу я проверить состояние своего пациента? Ваша зверюга меня подпустит?

«Зверюга» обиделась и зарычала. Светлана с укором посмотрела на неё:

— Баюшенька, пожалуйста.

Та спрыгнула с койки:

— Я пока второго проверю. — Она промчалась мимо Светланы и запрыгнула к Петрову. С ним делиться жизнью она не стала — только легла вдоль его руки и замурлыкала.

К Громову подошли оба хирурга. Светлана поднялась со стула, с явным нежеланием отпуская руку Александра — его пальцы только-только стали теплыми, — и отошла к окну, чтобы не мешать.

Авдеев, вдев в уши фонендоскоп, принялся выслушивать что-то в груди Громова. Семен Семенович задумчиво поправил бинты на груди пристава в серых, мокрых отпечатках лап баюши.

— Асептика и антисептика пали под напором сказок…

Авдеев отвлекся от аускультации и строго посмотрел на Светлану:

— Мы можем попросить вашу баюшу помыть лапы? С антисептиком желательно. Тут открытые раны. Я не уверен, что бактерии на лапах баюши исключительно сказочные, а вот риск получить сказочную гнойную инфекцию вполне реален.

Баюша оскорбленно зашипела, а потом сдалась под просящим взглядом Светланы:

— Ладно. Помою. Потом вам будет стыдно!

Авдеев улыбнулся:

— Уважаемая баюша, если не присоединится вторичная инфекция, я самолично восстановлю ваш статус-кво, помыв вас в ближайшей суходольской луже. Инесса Витольдовна, прошу, проводите Баюшу в душевую.

Светлана подалась к кошке:

— Пожалуй, я сама.

Баюша спрыгнула с койки и пошла, гордо задрав хвост за немного испуганной молоденькой медсестрой, той самой, что кидалась лотками:

— Я не кусаюсь! И в лужу меня обратно не надо! Я сама помою лапы.

Светлана устало прислонилась к подоконнику пока её никто не погнал прочь, ведь причин находить тут, в палате пытающегося удержаться на грани жизни Громова, у неё не было. Она не целительница. Она простой маг третьего ранга. Она не родственница и даже не невеста. Ей тут не место. Только уходить отсюда она не хотела, боясь, что легкий огонек жизни в Громове вот-вот потухнет, несмотря на магию баюши. Уверенности, что Светлану снова пустят в палату попрощаться, не было.

Хлопнула за медсестрой и баюшей дверь. Хирурги подошли сперва к хрипящему Петрову, с силой отгрызающему у смерти свой каждый новый вдох, потом к столу, что-то обсуждая — об операции, о шансах перенести её, что-то еще…

Светлана воровато оглянулась: хирургам было не до неё. Они что-то спешно чиркали на бумаге: то ли назначения, то ли фиксировали в истории болезни состояние своих пациентов. Она взяла из лотка, стоящего на стеклянном столике в окружении шприцов, ампул с лекарствами и жгутов, скальпель и осторожно проткнула себе указательный палец. Пока никто не видит. Пока никто не понимает. Пока еще есть шанс на жизнь. Она этот шанс выгрызет у смерти.