В участок хвостомоек баюшу Волков занес сам — Светлана и не протестовала. Идти куда-то под дождем, даже ради Громова, не хотелось. Потом магомобиль снова и снова штурмовал городские улочки, вообразившие себя ручьями. Дорога шла все выше в холмы, Идольмень подбирался все ближе и ближе — земли Волковых находились на его берегах.

Через полчаса магомобиль вырвался за город, и дождь остался далеко позади в магической аномалии. Мишель тут же остановил магомобиль у пустой обочины и принялся убирать складную крышу.

— Тебе понравится, Светлана, обещаю!

Видимо, он никогда до этого не возил в своем фаэтоне барышень — обычно они в шоке от ветра, беспощадно раздирающего прически. К счастью княжича, Светлана была не из таких. Она сама стащила с себя кепку и распустила волосы, стоило магомобилю набрать скорость. Ветер, уверенный во всеобщей любви к нему, принялся развевать рыжие пряди волос, и Светлана не сдержала улыбки — сейчас на чуть-чуть, на самую капельку, можно было побыть самой собой. Пока они едут в Волчанск. Пока ветер играет с ней. Пока солнце светит в глаза, обещая отсыпать последних отборных веснушек на лицо. Пока не надо задавать неприятные вопросы Мишелю о берендеях. Пока не надо думать, кто же украл её ожерелье: Боталова или Мишель. Пока еще все хорошо.

Княжич остановил магомобиль на краю земли. Справа простирались неубранные льняные поля Волковых, слева синее блюдце Идольменя. Золотой каемкой росли березки вдоль высокого обрыва над водой. Сейчас гладь Идольменя была девственно чиста — ни единой рыбацкой лодки вплоть до горизонта, ни русалок, ни водяных коней. И златочешуйчатое войско не было видно — богатыри уже спали в ледяной воде, в ожидании тепла или призыва.

Светлана вышла из магомобиля, скинула с себя плащ и даже жакет — солнце жарило как летом. Сейчас даже жилет был лишним.

— Который час? — спросила она у Мишеля.

Тот улыбнулся:

— Не волнуйся. Не думай ни о чем. Наслаждайся теплом и осенью. Я же знаю — ты любишь золотую осень.

Такой наблюдательности от княжича Светлана не ожидала, если честно. Чаще всего он пропускал её слова мимо ушей.

— И все же, Мишель?

Он достал из кармана жилета часы, откинул крышку и вздохнул:

— Полдень. Но это ничего не значит. Приедем после завтрака, только и всего. — Он махнул рукой, и ветер шаловливо приподнял с земли золотые листья, заставляя их танцевать вокруг Светланы. Той тут же пришла в голову шальная мысль.

Полдень.

Жаркое, почти летнее солнце в зените.

Уходящее вдаль золотое льняное поле.

И алая лента в плаще. Светлана решилась:

— Мишель, я прогуляюсь?

Он скинул с себя пиджак, небрежно бросив его на сиденье:

— Мне с тобой?

— Вот уж нет, — улыбнулась Светлана. — Это девичьи секреты.

— Как скажешь, — белозубо улыбнулся княжич. — Если что — кричи громко, я приду на помощь.

— Учту!

Она пошла прочь по кромке золотого поля, рукой ведя по твердой, чуть царапающей кожу кострице. Лен почти созрел, но ради длинной тресты можно и до первого снега подождать. К черту забывчивого Мишеля, но эти дежурства, и впрямь, подарок для Светланы. Лгать себе последнее дело. Ей нужны деньги, и хорошо, что княжич щедро платит за дежурства.

Хотелось разуться, снять тяжелые ненужные ботинки, шагая босиком по жирной, щедро накормленной к зиме, мягкой, как перина, земле. Чтобы стопы золотились от пыли, чтобы земные силы вошли в Светлану, помогая выстоять и выжить.

Далеко в небе плыл птичий прощальный крик. Улетали в тепло стаи птиц. Отсюда не было видно, гуси это или утки. Лебеди давно уже улетели. Светлана приложила ко лбу ладонь, закрывая глаза от яркого солнца, и провожала птичий клин, пока он не исчез в прозрачном, как слеза, небе. И грустно на сердце, и в то же время тепло — земля и ветер не позволяли Светлане отчаяться. Эта осень чудо как хороша. И дальше, год за годом она будет такой же чудесной — сил на это хватит.

Светлана обернулась на княжича. Тот смотрел ей вслед, присев на длинный, далеко выступающий капот магомобиля. Шляпу Мишель озорно сбил на затылок, словно и не княжич. Солнце освещало его мощную фигуру со спины, превращая в золотое сокровище. Может, для кого-то он и станет сокровищем, но не для Светланы. Никогда и ни за что между ними ничего хорошего не получится. Ни в жизни до «Катькиной истерики» ему не было места рядом с ней, ни тем более сейчас.

Она отвернулась и пошла дальше куда глаза глядят.

То слева, то справа от Светланы мелькала призрачная фигура, слишком неуловимая, чтобы её разглядеть. Голову пекло от жара солнца, того и гляди, что удар хватит.

Светлана тихонько запела песенку без слов. Их она не помнила, слишком рано её забрали от нянюшки. Она принялась пританцовывать, что делать на полуденном, пыльном, пышущем жаром поле настоятельно не рекомендуется. Лен кололся, пытаясь воззвать к благоразумию Светланы. Золотые листья, покорные воле Мишеля, танцевали вместе с ней.

Полудница возникла прямо перед Светланой и подалась к ней — высокая дева в венке с алыми лентами. Только лента в руке Светланы была красивее.

— Потанцем? — спросила полудницу Светлана.

— А выживешь? — ответила та.

— Перетанцуешь — ленту получишь. Я перетанцую — ответишь на вопрос о милом моем.

Полудница глянула за спину Светланы — прямо на княжича:

— О нем вопрос будет?

— О нем.

Полудница рассмеялась громким, грудным смехом:

— Меня еще никто не перетанцовывал! — Она радостно закружилась вокруг своей оси, подняв голову вверх, к солнцу. Алый сарафан вился, льнул к ладным ногам полудницы, белая расшитая рубашка обтянула высокую девичью грудь. Не дева, а сама красота и жизнь.

Светлана подхватила её танец. Алая лента в её руке трепетала на ветру, кружилась вместе с ней и золотыми листьями. Светлана добавила свой эфир, и затанцевал, зашумел вместе с ней и лен, и небо, и ветер, и, кажется, само солнце. Светлана замерла, переводя дыхание, а лента, лен и листья продолжали танцевать за неё:

— Перетанцуешь, полудница, мой танец? — Светлана не скрывала торжествующей улыбки. — Солнце скоро уйдет, и твои силы уйдут вместе с твоим временем — осень же. А мой танец будет продолжаться, пока я этого хочу.

Полудница остановилась и, хищно щелкнув острыми зубами, подалась к Светлане, но тут же с визгом отпрянула от пламени на алой ленте.

— Обмануть вздумала⁈ — все же прокричала полудница, растеряв свою красоту и став тем, чем и являлась: страшной нечистью, на чьей совести не одна загубленная жизнь забывшихся в полдень на поле.

— Так и ты обманываешь, — твердо сказала Светлана. — Ты же мертва, тебя честно не перетанцевать. Давай ленту в обмен на ответ и разойдемся, а то спалю вместе с полем. Милый простит. Он мне и не такое прощает.

Полудница прищурилась и вновь попыталась достать длинными, острыми когтями Светлану через горящую ленту, но только взвизгнула от боли — пламя не любит нечисть.

— Лента и жизнь в обмен на ответ, — снова предложила Светлана, краем глаза наблюдая, чтобы огненный танец не прервался — львиная доля внимания уходила на полудницу. Нечисти нельзя верить. Никогда.

— Задавай! — пробурчала, сдаваясь, полудница. Исчез и венок, исчезла и расшитая рубашка, и сарафана не было — только какое-то старое тряпье, вонявшее могильным тленом.

— Третью ночь назад милый мой на каком поле был?

Полудница замерла от удивления, а потом громко расхохоталась, так что её налитая, как яблоки, грудь закачалась:

— На каком поле⁈ На каком поле… Да милый твой трутень — ни разу не был в полях, уж поверь, я земли волчьи знаю, давно тут живу. Не бывают волки в полях, и милый твой тоже ни разу не был. Дома он сидит. В тепле и уюте. А тут его маги пашут: гроном да погодник. Ответила я на твой вопрос?

— Ответила, — подтвердила Светлана, убирая пламя с ленты. — Забирай свой подарок — заслужила.

Полудница была нечистью, а с нечистью не заключают сделок — получив ленту она тут же когтями рванула по груди Светланы. Только попала уже по Мишелю и завыла от боли, сгорая в огне.