— Ладно, черт с тобой, — сдался ее собеседник, — как насчет того, чтобы подняться на поверхность?

Девушка кивнула почти с благодарностью — переведя тему, он ее выручил. Она не готова была продолжать разговор, пока не совладает со своими противоречивыми эмоциями. Она уже придумала план отступления: выбраться, убежать в противоположную от лагеря сторону, еще немного поохотиться, а заодно навести порядок в голове. Но перед этим прикончить этого ублюдка. Он, быть может, и не так уж плох, но, кем бы ни был этот человек, ему нельзя знать про лагерь.

— Что надо делать? — спросила она, чтобы отвлечься.

— Я тебя подсажу, а ты должна будешь привязать веревку к дереву и скинуть сюда, — с готовностью ответил мужчина.

— А если я сбегу?

— Тебе лучше этого не делать.

— Почему это? — нахмурилась Томасин.

Она снова проверила покойника, проверяя, не упустила ли чего-то при прошлом осмотре. В тусклом утреннем свете он выглядел еще безобразнее — раскуроченное вирусом тело, кожа с лица почти полностью слезла, свисая неопрятными лоскутами, пасть с кривыми зубами была надорвана по краям в зловещей улыбке. Даже мертвец потешался над уставшей, измученной девчонкой.

Она не понимала, зачем озвучила свое намерение смыться, бросив товарища на произвол судьбы, тем самым совершив очередную фатальную ошибку. Еще бы в открытую сообщила ему о своем намерении прикончить его напоследок, завладев вожделенным рюкзаком.

Потому Томасин и не любила разговаривать — недостаток социальных навыков оборачивал любое ее взаимодействие с другими людьми в пытку. Она чувствовала себя глупо и неловко.

— Неважно, — отмахнулся мужчина, помедлив с ответом, — так что?

— Хорошо, я спущу веревку, — зачем-то пообещала Томасин.

Мужчина поднялся на ноги и собрал вещи в рюкзак. Они приступили к делу. По возможности избегая лишних прикосновений, девушка вскарабкалась на сцепленные руки своего товарища и потянулась к далекому квадрату неба. Ей пришлось основательно потрудиться, карабкаясь вверх, и, выбравшись наружу, она долго переводила дыхание, чувствуя тянущую боль в изможденном теле. Подъем дался ей тяжело.

Утренний воздух холодил бисеринки пота на коже. Томасин поежилась и прислушалась — лес молчал. Поляну вокруг ямы испещряли бесчисленные следы ног — мертвецы здесь основательно потоптались, будто пытались изображать неуклюжие танцевальные движения. Девушка заключила, что им с соседом по яме сказочно повезло, что больше ни один из монстров не сверзился вниз.

Томасин размотала веревку и обмотала ее вокруг дерева. Ее плохо слушались замерзшие пальцы, потому ей не сразу удалось завязать один из узлов, которым ее научил отец. Над ямой она поколебалась, раздумывая, стоит ли осуществить обещание или все же уйти. В рухнувшем мире обещания утратили прежнюю силу, куда важнее было спасение собственной шкуры.

Но… у этого типа был рюкзак, полный, скорее всего, различных сокровищ, вроде вяленого мяса, зажигалки и одеяла.

Томасин сбросила конец веревки в яму. Она слышала, как мужчина выбирается на поверхность, но предпочитала не смотреть в его сторону, прикидываясь, что оценивает окружающую обстановку. Лес еще спал, хотя где-то вдалеке уже раздавались первые птичьи трели.

— Видишь, — проговорил незнакомец, отряхиваясь от земли после подъема, — можешь быть хорошей девочкой.

Она медленно подняла на него глаза и просканировала оценивающим взглядом. Недавний узник оказался еще молод, хотя и значительно старше Томасин. Она мало интересовалась внешними данными окружающих людей, но выцепила детали, заставившие ее насторожиться. Длинные темные волосы и лицо — слишком чистые, одежда без дыр и заплаток. Все обитатели лагеТомасин, одиночки или бродяги, с кем девушке доводилось сталкиваться прежде, выглядели совершенно иначе из-за скверных условий проживания. Она легко догадалась, кто мог позволить себе горячую воду и прочие радости прежнего мира, достойную пищу, амуницию и… оружие.

Томасин заметила кобуру с пистолетом, выглядывающую из-под края его кожаной куртки.

К черту рюкзак — решила она, потянувшись к оружию, но опоздала. Незнакомец оказался проворнее, и теперь дуло пистолета было направлено прямо на Томасин.

— Побудешь еще немного хорошей девочкой? — проговорил мужчина совсем другим тоном, холодным и властным, — Покажешь дорогу к вашему лагерю?

Бей или беги. Убивай или убьют тебя — скомандовал отец. Все мысли разом вылетели у Томасин из головы. Остались только инстинкты, придавшие ей сил для рывка. Она попыталась завладеть пистолетом, но тщетно, и все же смогла отвести дуло от себя, чтобы пуля прошла по касательной, лишь слегка оцарапав бок. От оглушительного звука выстрела заложило уши. На мгновение девушка оказалась в прострации. Она не сразу вспомнила про свой нож и замахнулась.

Она полоснула мужчину по лицу, чуть-чуть промазав мимо глаза, и бросилась бежать, зажимая свежую рану руками. Нанесенный удар выиграл Томасин немного времени. Большего и не нужно — крошечный рост и поджарое тело охотницы вспомнили все, чему она научилась за годы борьбы за жизнь.

Томасин бежала, пока не кончилось дыхание и не закололо в боку. Она замерла, прислушиваясь: лес застыл, дожидаясь рассвета. Было тихо. Ей удалось оторваться.

Она прислонилась плечом к стволу дерева и закрыла глаза, собираясь с силами. Ей нужно сделать еще один рывок, добраться до лагеря, предупредить остальных, но сначала запутать следы. К несчастью, в этом уже не было необходимости.

Томасин сделала несколько кругов по лесу, прежде чем идти в убежище, но на подступах к старой ферме, где обосновались ее товарищи, ее ждал неприятный сюрприз. Глубокие рытвины, оставленные бессчетными парами ног, беспорядочных, словно кружащихся в зловещем танце, мертвецов, вели от леса к дыре в заборе.

Она опоздала.

Томасин резко пришла в сознание и бегло оценила обстановку: звуки, запахи, сенсорные ощущения и сигналы в теле. Она помнила, что предшествовало ее отключке, по сути, ничего хорошего.

Она вернулась в лагерь и обнаружила следы вторжения мертвецов. Соваться внутрь фермы было рискованно, оттого девушка сразу отмела эту идею и придумала другой план: двигаться опушкой леса на запад, где располагался родник, к которому они ходили за водой. Она потеряла бутылку, заменявшую ей походную фляжку, видимо, свалившись в яму. Ей нужна была вода, чтобы промыть рану и избежать скоропостижной и, скорее всего, крайне мучительной смерти от сепсиса. Стоило осмотреть и прикинуть ущерб — лезть в рану грязными руками было чистым самоубийством. Ткань напиталась кровью и прилипла к коже, хотелось поскорее ее отодрать.

Мысленно простившись с недавними соседями по лагерю, Томасин двинулась в направлении ключа, но вскоре у нее поднялась температура. В бреду ей мерещился отец — он держался поодаль, его массивная, чуть горбатая фигура то и дело маячила за стволами деревьев. А потом девушка отключилась, признав, что проиграла это сражение, а пропавший родитель явился, чтобы забрать ее к себе.

Но нет, она была жива и лежала на чем-то мягком, сухом и теплом. А чужие руки задирали верхнюю часть ее одежды и невесомо порхали над кожей.

Томасин зарычала, мазнула пальцами, так и не наткнувшись на свой ненаглядный нож. Она открыла глаза и уперлась взглядом в рослого, худощавого мужчину с мягкими чертами лица. Почти наголо бритый череп покрывала поросль светлых волос. Незнакомец шикнул на нее из-за возни.

— Не дергайся, — приказал человек, судя по голосу, все-таки оказавшийся женщиной. Томасин обманулась мужской одеждой, короткими волосами и повадками незнакомки. Ей уже встречались подобные особи — сделавшие разумный вывод, что быть мужчиной в изменившемся мире куда безопаснее. Томасин и сама коротко стригла волосы, но обрить их полностью не решалась, страшно было пораниться и занести какую-нибудь инфекцию. Да и парикмахерским ухищрениям отец ее не учил.

Пока незнакомка осматривала ее рану и накладывала бинты, Томасин лежала неподвижно, задержав дыхание, и озиралась по сторонам. Она лежала на узкой койке, замотанная в какие-то тряпки и одеяло, поразительно чистые и приятные на ощупь. Комната была маленькой, с крошечным, зарешеченным окошком под потолком, и напоминала не то тюремную камеру, не то палату в лечебнице. Девушка имела о них смутное представление, но, по рассказам отца и других выживших, рисовала себе именно так. Голые стены, койка, стол и умывальник в углу. Весьма аскетично.