— Ох, милая, — вздохнула Томасин, — и что мы с ним будем делать?

— Не знаю, — призналась Артемида. Она отвлеклась на появление матери и утратила хватку — кролик тут же соскользнул с ее колен и шустро нырнул в кусты. Девочка обиженно наморщила носик.

— Ничего, — утешила ее мать, — у тебя будет другой. Все кролики в этом лесу твои.

— Но я хотела именно этого, — пробормотала Артемида.

Она подобрала лук и засеменила за Томасин по тропе, ведущей к хижине.

— И не забывай собирать стрелы, — напомнила Томасин, остановившись, чтобы рассмотреть след, попавшийся ей на глаза. Его оставила волчья лапа, но не очень крупная. К счастью, он был один. Вряд ли стая подобралась так близко к их жилищу, скорее всего, приблудилась какая-то одинокая особь. Еще не повод для беспокойства.

Артемида остановилась рядом с ней, чтобы тоже посмотреть на след. Томасин любовно погладила дочь по мягким, чуть вьющимся волосам и наклонилась, чтобы поцеловать в макушку. Она хотела похвалить малышку за успехи в стрельбе, но безалаберное отношение к оружию ее остановило. Артемида сама просила хоть что-то и радовалась, получив лук — меньшее из зол, относительно безопасное приспособление для охоты. А Томасин запрещала себе расслабляться, пусть и не уподоблялась отцу в его жестких методах воспитания. Мир вокруг опасен. Артемида должна это знать. Пусть пока им угрожают только звери. Однажды ей все-таки придется встретиться с людьми. А они самые опасные хищники.

Возле дома она приметила мотоцикл и удовлетворенно заключила, что очередная вылазка Малкольма прошла успешно. Он мог и не вернуться. С тех пор, как они покинули Капернаум и поселились здесь, Малькольм отлучался только, чтобы проверить окрестности на предмет мертвецов, и, конечно, полезных в быту вещей. Она все равно беспокоилась, хоть эти места и оставались дикими, непроходимыми и относительно безопасным. А Артемида пока не понимала, как опасны одинокие путешествия отца. Она радовалась сувенирам. И висела у отца на шее, как и сейчас. Томасин же удостоилась осуждающего взгляда — решение подарить дочери лук принималось исключительно ей одной. Малкольм был против, но все-таки принял необходимость обучать девочку с малых лет.

Артемида убежала изучать привезенные отцом сокровища, а Малкольм присел рядом с Томасин, занявшейся выстругиванием новых стрел. День стоял нетипично теплый для этих мест, и ей хотелось насладиться хорошей погодой. Пусть дом со всех сторон окружал столь любимый ей лес, ей все еще было некомфортно в четырех стенах. Снаружи дышалось легче.

Они сидели молча, любуясь видом, простиравшимся со склона горы. Здесь было очень красиво. Мрачные воспоминания выцвели, но иногда проступали сквозь череду простых, каждодневных дел, приятных мелочей и новых открытий. Томасин смотрела на эти горы и лес, готовясь проститься с жизнью. В этой хижине она ночами сдерживала слезы, чтобы их не услышал отец.

Теперь ночами она пересказывала дочери сказки, когда-то услышанные от той старухи. Старухи, что звала Томасин Артемидой. Старуха давно умерла, как бывает со всеми, кто оказался слишком слаб, чтобы выстоять перед жестоким и опасным миром. А Артемида жила в своих священных охотничьих угодьях и потихоньку учила дочь быть такой же сильной, какой она была сама. Такой же бесстрашной.

Но есть вещи, которые пугают даже самых бесстрашных.

— Он хочет, чтобы я вернулся, — сказал Малкольм, и от этих слов солнечный день утратил все краски, — чтобы возглавить их новое поселение.

— Ты знаешь, что я об этом думаю, — поморщилась Томасин.

— Знаю, — он привлек ее к себе, устроил между своих коленей и сцепил руки на ее животе — еще небольшом, но уже ощутимо подросшем, — но тебе не помешало бы наблюдение врачей и…

— Нет, спасибо, — возразила девушка, — я лучше найду подходящую нору и рожу ребенка там.

— Конечно, — фыркнул Малкольм ей в волосы, — тебя же воспитали волки, как я мог забыть. Но что насчет павлиньих язычков, хороших вин и вещей, достойных королевы?

— Меня вполне устраивает мое лесное царство, — заявила Томасин.