Он наблюдательный, у него хорошее воображение, которое помогает в работе. Со стороны кажется, будто он работает на «отвалите», но своё дело он знал лучше многих.

Полная противоположность Якуту, и они препирались по каждому поводу. А ещё были закадычными друзьями.

— Ты когда спал в последний раз, Пашка? — спросил Устинов у меня. — Якут тебя совсем заморил. Ну чё, Сан Саныч, — он потрепал собаку за ухом. — Как твоя жизнь собачья?

— Начальник, слушай, — прогнусавил задержанный Дружинин. — Ты это, или адвоката мне вызывай, или…

Бац! Молчавший до этого Якут хлопнул ладонью по столу. Вышло неожиданно, поэтому Дружинин вздрогнул.

— Вспомнил, — объявил Якут, — как актёра того звали, в «Спруте». Микеле Плачидо. Ты кроссворд тогда гадал, Васька, спрашивал.

Сказав это, Якут продолжил писать как ни в чём не бывало. Задержанный с испугом посмотрел на него, потом на нас просящим взглядом, думая, что капитан Филиппов свихнулся. Но у Якута свои хитрые методы.

— Держи, Пашка, — Устинов протянул мне руку. — Сёдня обещал отдать.

В ладонь мне легли три потёртые купюры и горсть монет. Я присмотрелся. Давно таких не видел. Одна совсем истрёпанная, в 10 000 рублей, почти не отличающаяся от десяти рублей, которые будут ходить потом, а вот эти, старые, по тысяче рублей я вообще забыл. Зато помнил монетки, жёлтые пятидесятирублёвки и несколько крупных монет по сто рублей.

Точно, цены же ещё в тысячах и миллионах, нули на деньгах уберут только через пару лет.

— Толик, тебя к нам уже перевели? — Устинов повернулся к вошедшему. — Или ждёшь добро от Шухова?

— Да из-за медалей этих всё, — Толя отмахнулся и протиснулся за свой стол. — Украл кто-то награды, а где их найдёшь? А пока не найду, не подпишет рапорт в убойный.

Я тоже сел за своё рабочее место, то самое. я сразу его узнал, будто вчера здесь был. Приятное тепло кольнула в груди. Даже скрипящий потёртый венский стул, будто из другой эпохи — стоит себе, именно такой, каким я его запомнил. Сидел я здесь столько, что всё это мне иногда снилось. На столе, накрытом оргстеклом с трещиной, стояла пишущая машинка, которую я всё хотел починить, но не было времени, лежали тетрадки, ручки, стопка старых дел оперативного учета, от которых несло пылью. В ящике стола завалялась пустая пачка из-под сигарет, собачки от молний, штопор Устинова, который он постоянно терял, прошлогодняя газета, бумаги, спички и дырокол. Под оргстеклом лежали какие-то мои заметки по текущим делам, но мне ещё надо было их вспомнить, что я тогда накопал и что в итоге с этим случилось. Ещё под стеклом лежал мятый белорусский рубль тех лет, с зайчиком. Купюру мне подарил один из коллег, который ездил в Минск в прошлом году.

Сан Саныч улёгся в проходе рядом со мной и начал жевать старую красную кеглю от игры в городки, которая всегда его ждала под столом. Надо поглядывать, чтобы Устинов не дал ему сахара, а то он постоянно пытался подкормить собаку сладким. А им нельзя.

На стене у меня висел календарь за 1996 год с Терминатором в чёрных очках. А вот рядом со столом Устинова был наклеен самодельный плакат с надписью «Вы притворяетесь, что нам платите, а мы делаем вид, что работаем». Надписи оформлены красивым шрифтом от руки, ему это нарисовал знакомый художник. У Толика на столе, где он пытался обживаться, пока что были наклеены разве что вкладыши от жвачек. Сам он опять тщательно причёсывал светлые волосы, внимательно глядя в зеркало.

Устинов проголодался, подошёл к шкафу, открыл среднюю дверцу. Внутри, в небольшом отделении, была постелена газетка, на которой лежала разрезанная буханка хлеба и открытая банка маргарина «Рама», который тогда считали маслом. Хит тех лет, как раз начал продаваться и вовсю рекламировался.

Василий Иваныч соорудил себе бутерброд, густо посыпав сверху сахаром. Сан Саныч навострил уши, Устинов посмотрел на него, потом на бутерброд, потом на меня.

— Нельзя тебе сладкого, — он пожал плечами. — Хозяин твой не разрешает.

Я удовлетворённо кивнул.

Василий Иваныч вернулся за стол, отодвинув в сторону самодельную мухобойку из резины, с рукояткой, обмотанной синей изолентой, и принялся за перекус. Толик оглядел, что творится у него на столе, потом переставил стоящий перед ним видак на подоконник. Я даже вспомнил, почему он здесь. Внутри должна быть зажёванная кассета «Кикбоксёра» с Ван Даммом. Да, тогда же всё ремонтировали сами, сервисов у нас не было, а Толик в этом разбирался, вот и брал иногда себе технику, чтобы починить. Шабашку на дом, вернее на работу.

На всех наших трёх столах — полный бардак, только у Якута всегда царил идеальный порядок. Это не весь наш отдел уголовного розыска, остальные в других кабинетах, а кто-то мог быть на сутках, кто-то после суток. Работы вал, часто ночевали прямо здесь, в соседнем кабинете для этого даже была общая тахта.

Якут вполголоса допрашивал Дружинина. Пока ничего необычного: имя, фамилия, где живёт и всё остальное. Колоть Андрей Сергеевич его будет дальше, когда тот расслабится.

А мне надо всё обдумать, пока выдалась свободная минутка.

Старший опер Филиппов спасся, хотя по прошлой жизни я отчётливо помнил, как он умер.

«Погиб при исполнении служебных обязанностей в результате огнестрельного ранения в область сердца», как гласила сухая сводка. Я старался не смотреть на него всё время, скрывая наполнявшее душу торжество от того, что он жив. И если мне удалось это предотвратить, может, выйдет остановить и другие смерти? И спасти отца.

Устинов вот, например — он умер бы позже. Когда Филиппов погиб, то Василий Иваныч, помню, ушёл на пенсию, где в не столь долгий срок спился и умер, хлебнув палёной водки. Жил он один, жена давно ушла, он и сейчас злоупотреблял, а потом будто с цепи сорвётся. Надо подумать, что с этим сделать, хороший ведь мужик.

С Толиком иначе. «Героически погиб, предотвратив террористический акт…» — всё-то помню, как тогда Шухов зачитывал приказ о посмертном награждении.

Толика поначалу не любили, думали, он высокомерный и неприятный тип, который стучит Шухову на коллег, а сам он, выходец из интеллигентной семьи, даже не знал, как надо развеять подозрения. В какой-то момент он всех раздражал, особенно тем, что он тот ещё бабник и постоянно причёсывается и прихорашивается перед зеркалом.

Но потом он пару раз выручил Устинова из неприятностей с начальством, его понемногу зауважали, а в убойный его позвал сам Якут. Потом мы с Толей крепко сдружились, часто выпивали, работали вместе, однажды нас чуть вместе не расстреляли бандюки, но в тот раз мы отбились.

А в 2001-м он погиб. В городе появилась смертница, которая хотела подорвать автобус, а в нём тогда ехал с работы домой сам Толя. Он как раз женился, жена начала рожать, и он отпросился пораньше, чтобы поехать к ней в роддом.

Он быстро всё понял и вытолкал смертницу из салона до того, как она привела взрывное устройство в действие. В итоге вместо множества жертв погиб только он один, остальные отделались испугом.

Это будет нескоро, но как-то надо на это повлиять уже сейчас.

И ещё мой отец, убитый киллером Федюниным прямо в центре города. Это будет совсем скоро. Но кто его заказал? Это точно из-за его работы, отец ведь начальник подразделения по борьбе с оргпреступностью. Братва его ненавидит и боится. Сколько раз пытались купить, сколько раз угрожали, но ничего не выходило. Теперь ставки выросли.

Ждать нельзя. Начну с братвы. В городе три крупные ОПГ, есть где поискать. Сначала надо понять, где сейчас киллер Федюнин, потому что банды Орлова пока не существует вообще, а сам он ещё не вернулся в город из армии.

— Видали? — в кабинет зашёл Шухов, потрясая газетой. — Смотрите, что натворили! Нарисовали усы! Вот же мелкие гадёныши!

— Да как же так, Петрович, как у них совести хватило? — преувеличенно возмутился Устинов. — Надо дежурного спросить, может, видел кого подозрительного?

— Да толку-то? — расстроенно протянул Шухов. — Короче, мужики, я чё зашёл, — он суровым взглядом оглядел всех, но вместо ора и ругани вдруг предложил: — У меня тесть с пасеки приехал, мёда привёз. Возьмёте? Свежий.