…

-Ну как, клюнуло? -всё-таки не смог сдержать любопытства и спросил я.

-Клюнуло! Клюнуло, командир! Мои люди доложили, что сразу после процесса над обманщиком резко выехал один всадник. Следить за ним не стали, как и было обговорено, чтобы не спугнуть раньше времени, -доложил Глинка.

Я уточнил: -Это точно соглядатай Ершова? Мало ли, может кто по своим делам куда поехал. Могут быть у человека срочные дела, о которых он забыл, а потом вдруг резко вспомнил?

Глинка посмотрел на меня как на неразумного дитятю: -Командир!

-Ладно, ладно. Волнуюсь просто. Весь план ведь построен на одних только предположениях. Ошибись в одном месте и всё развеется как соломенный домик на сильном ветру.

Идею выманить Ершова на живца, вынудив того напасть на нас там, где это было бы выгодно нам и в удобное для нас время предложил Глинка. Сначала хотели пустить слухи о плохо охраняемой богатой добыче, но как-то это было слишком наигранно, и бандиты могли отказаться участвовать в рискованной авантюре. Затем Глинка вспомнил, по старой памяти, и указал на несколько человек которых Ершов мог бы использовать для продажи награбленного, как скрытых агентов или как хранителей части бандитских богатств. Понятно, что всё это были не самые честные в мире люди и поймать каждого на том или ином серьёзном правонарушении было не слишком-то сложно, тем более если те самые правонарушения устраиваешь ты сам. Так один из способных парней Глинки сыграл роль государственного скупщика, пока настоящий скупщик наслаждался ассортиментом предоставляемых Каменском развлечений. Фальшивый скупщик легко нашёл общий язык с предполагаемой жертвой подтолкнув ту в тенета противоправных действий. По его словам – даже подталкивать вступить на кривую дорожку не пришлось так как персонаж сам по себе давно и прочно на ней прописался.

С Сидором Петровичем нам определённо повезло. Судя по всему, его арест и предполагаемый расстрел должны будут сильно обеспокоить атамана Ершова. А значит следовало предполагать, что бандиты попробуют отбить своего подельника из тюрьмы и там-то мы их зажмём и сможем изрядно проредить.

-А что после всего этого делать с самим Сидором Петровичем, невольным живцом?

-Да привести приговор в исполнение и всего делов, -отмахнулся Глинка.

-Как-то неправильно получается. Мы ведь его вроде как подставили.

-Подставили, -согласился Глинка. -Но он сам зачем подставлялся? Мы создали условия, однако шагнул туда Сидор сам. Поэтому приговор вполне справедлив. Да и надо что-то делать с попытками обмана скупщиков. Если цена фиксирована, то и качество тоже должно быть зафиксировано. Так нет же – каждый третий крестьянин хитрить пытается. Благо что ещё по мелочи. Ну, обычно по мелочи. Надо им всем показать, что мы тут дело делаем, а не шутки не шутим.

Со вздохом признаю его правоту.

Вот так, Сидор Петрович, твоя судьба решена.

А может быть она была решена, когда ты решил нагрет руки на народном добре?

Или ещё раньше, когда начал сотрудничать с разбойниками атамана Ершова?

Сейчас не до философских разговоров. Нужно готовиться принимать дорогих гостей. Ох мы их примем, так примем! На лучшие места посадим, вдоволь попотчуем свинцом, чтобы никто из дорогих гостей не чувствовал себя обделённым.

…

Юная Екатерина Огнёва не любила заниматься огородничеством или, того хуже, ухаживать за живностью. Глупые и крикливые курицы вызывали у неё только раздражение. Кроликов, напротив, было жалко учитывая какое будущее их всех ожидало. А козу Милку она элементарно боялась так как та умела больно и неожиданно кусаться. Меняя ей воду или чистя загон нельзя отвлекаться так как от её укусов остаются здоровенные синяки.

Честно говоря: Катя не до конца понимала почему она вообще должна учиться этим заниматься. Объяснения феи Марины, вроде как самой старшей в их королевстве потерянных детей, как фея назвала бывшую усадьбу Чайкиных переделанную под сиротский дом о том, что «кто не работает – тот не ест» не слишком хорошо усваивалась Екатериной.

Понятное дело, что кто-то всё-таки должен копаться в земле выращивая овощи для стола и убирать и ухаживать за животными тоже. Очень даже здорово получать свежие яйца каждое утро, пусть и несут их куры одна глупее другой. Частичная продуктовая независимость – как много значат эти слова для тех, кто действительно голодал и у кого животы липли к хребтам. Кате в этом плане повезло. Она настоящего голода не испытывала, но ума догадаться какая это неприятная штука ей вполне хватало. Поэтому против самого огородного и прочего хозяйства на территории бывшей усадьбы урождённая Огнёва ничуть не возражала. Только вот пусть им занимается… кто-нибудь другой, а её пожалуйста освободите от этих недостойных её положения обязанностей.

-То есть считаешь себя выше копания в земле? -ехидно спрашивала Марина. -А ничего что я даже саму себя не исключила из графика и работаю наравне с остальными, хотя у меня и без того хлопот полон рот.

Екатерина зыркнула глазами, но промолчала. Крыть было нечем. К вопросу составления графика работ фея и правда подходила крайне ответственно и не давала никаких поблажек даже самой себе.

-Думаешь ты лучше других?

-Но я действительно лучше, -доказывала Екатерина. -Лучше в уроках. Лучше в управлении внутренней силой.

В последнем она и правда делала значительные успехи опережая более старших детей и, можно с правом сказать, была лучшей в приюте.

-То есть за успехи в одном тебя надо освободить от другого? -продолжала допытываться Марина.

-Каждый должен делать то, что у него лучше получается, -важно заметила Катя.

-Знаешь почему ты лучше? -рассердилась фея. -Тебя всем этим с самого детства пичкали. Как же, голубая кровь! Не чета нам – грязной нелюди. Хотя аристократы вроде тебя и чистокровных людей тоже не особенно жалуют. Называете нас зверьми и зверёнышами. Пытаетесь дрессировать с помощью дубинки и плёнки, а когда человек, не выдержав скотского отношения, действительно начинает вести себя как дикий зверь, то безжалостно отстреливаете его и вывешиваете шкуру на заборе, чтобы другие холопы боялись поднять головы. Так хочешь, так?!

Катя расплакалась, и Марина сразу пожалела о своих словах. Взрослая девушка, да, почти уже девушка несмотря на то, что ростом фея даже немного ниже сильно вытянувшейся за последнее время Огнёвы, кричит на ребёнка обвиняя ту в грехах её родителей, но не её собственных.

-Прости, прости, -фея обняла и прижала Катю.

Глупо было бы говорить будто она не хотела. Не хотела бы – не сказала. А если сказала, значит хотела. Тем более это всё долго, очень долго копилось внутри Марины. Может быть всю её не такую долгую жизнь копилось. Но ребёнок, конечно, не виноват. Огнёвой самой не сладко. Вываливать на неё всё это – настоящее свинство.

-Прости, -повторила фея потому, что не знала, что ещё можно сказать.

-Вы меня тоже ненавидите, -сказала Катя. Она говорила и плакала, но плакала без звука и слёз, разве что где-то глубоко внутри.

-Это не правда.

-Значит будете ненавидеть, -решила Огнёва. -Я лучше вас. Все ненавидят тех, кто лучше их.

-Неправда.

Она промолчала.

-Неправда что ты лучше меня, -уточнила фея и Катя удивлённо подняла голову.

-Разве ты можешь сделать вот так, -фея легонько взлетела, коснувшись вытянутыми кончиками пальцев потолка. Её эфирные крылья приглушённо сияли.

-Ты говорила про уроки. В уроках ты хороша, спору нет. Но что насчёт умения прополоть картошку? Здесь ты скорее последняя, чем первая. Видишь, ты далеко не лучшая. И повода для общей ненависти нет.

Странный аргумент и всё-таки он сработал. Каждый оставшийся без родителей ребёнок всё равно что открытая рана. Некоторых получается залечить. Другие, со временем, излечиваются сами. Вырастая, люди живут даже с неправильно сросшимися костями. С неправильно сросшейся душой тем более получается жить.