На втором этапе производился осмотр девушек, благополучно прошедших первый этап. Оценивался не только внешний вид, но и манеры с образованностью. Особых знаний от женщин не требовалось, но знатная дама должна была уметь поддерживать беседы на разные темы, играть на музыкальных инструментах и петь. Также важное значение имел приятный мелодичный голос. Если обладательнице «волшебного» голоса могли простить некоторое отклонение черт лица от принятых стандартов красоты, то никакая красота, даже самая совершенная, не могла скрасить впечатления, вызываемого «скрипучим» или хрипловатым голосом.

Всем девушкам из знатных домов запрещалось вступать в брак до представления сведений о них ко двору. Девушка могла выходить замуж только в том случае, если ее кандидатура была отклонена при высочайшем отборе.

Идеальные кандидатки, прошедшие второй отбор, представлялись вану (мнение малолетнего наследника престола никакого значения не имело). Иногда, наряду с мужем, в третьем этапе отбора могла принимать участие ванби. Девушка, прошедшая все три этапа, но еще не считающаяся невестой, поселялась в дворцовых покоях, где ее обучали придворным правилам и этикету. Отныне она могла посещать родительский дом и встречаться с родными только с разрешения вана или взрослого мужа.

Свадебной церемонии, называемой «тоннвеён», предшествовало еще пять предварительных церемоний, а вся процедура называлась «юк-ре» («шесть церемоний»). Во время первой церемонии – «напчхэ» – жених, через посланников, делал невесте официальное предложение. Прием предложения невестой назывался «напчин».

После этого можно было переходить к третьей церемонии – церемонии объявления дня свадьбы – «коги». Правитель или сын правителя мог взять в жены только женщину соответствующего ранга, поэтому во время церемонии, известной как «чхэкпи», невесте торжественно жаловали титул ванби или, к примеру, седжабин, в зависимости от того, за кого именно она выходила замуж – за вана или за его сына. Во время церемонии «чхинён» жених встречался с невестой, и даже если они раньше мельком видели друг друга, то с этого дня считались знакомыми официально. В том случае, если женился не ван, а наследник престола, то, перед тем как отправиться к невесте, он представал перед ваном и получал наказ: «Иди на встречу с невестой и прикажи ей наследовать дела поминального храма Чонмё и управлять подчинёнными с подобающим достоинством».

Если в наши дни женихи предпочитают подносить своим невестам деревянных гусей, не доставляющих беспокойства[126], то в старые времена в свадебных церемониях использовались исключительно живые гуси. Первого невеста получала вместе с предложением жениха, а второго – при личном знакомстве в преддверии свадебной церемонии.

Все церемонии были пышными, торжественными, продолжительными, но свадьба-тонрвеён превосходила все предшествующие. И если первые пять церемоний обычно проводились во «второстепенном» дворцовом помещении, то свадьбу всегда праздновали в резиденции вана.

Возникает вопрос: кто руководил всеми этими церемониями? К организации «правительственных» свадеб при чосонском дворе подходили весьма ответственно, создавая для руководства процессом особое временное ведомство Каре-тогам, главой которого назначался кто-то из государственных советников – сановникам более низкого ранга такие важные дела не поручали. Каре-тогам состояло из трех отделов. Первый вел документацию и учет, второй обеспечивал свадебную церемонию всем необходимым, а третий занимался изготовлением чуккан – книги из бамбуковых планок, на которых были записаны наставления, даваемые невесте отцом или старшим родственником жениха, выступавшим в роли его приемного отца.

Величественные процессии, возглавляемые женихом и невестой, встречались в месте празднования свадьбы. Сюда доставлялось множество предметов, необходимых для проведения церемоний, подарки, указ о пожаловании титула невесте – все, что имело отношение к свадьбе. Главной частью церемонии, как и сейчас, был обряд хапкыл-ле. Обмениваясь тремя чарками спиртного, употребление которого в Чосоне вне церемоний не приветствовалось, жених и невеста показывали друг другу, что отныне они стали единым целым. Затем следовали поздравления и поклоны, как сейчас, только в более пышном стиле. Если на западных свадьбах гвоздем программы является пиршество, то у корейцев первостепенное значение имеет совершение всех положенных обрядов, а угощение является всего лишь приятным дополнением к основной части мероприятия.

Кстати говоря, высокие титулы получали и родители невесты. В частности, Ким Вумён, отец жены Ли Ёна, получил от вана Хёджона титул Чхонпун-пувонгун[127], а ее мать – титул Докын-пубуин[128].

Мёнсон-ванху родила мужу четырех дочерей, старшая из которых умерла вскоре после появления на свет, и единственного сына Ли Суна, ставшего наследником престола. Отсутствие у вана Хёнджона других супруг и наложниц принято объяснять властным характером Мёнсон-ванху. Можно сказать, что в этой паре произошел обмен традиционными гендерными ролями: жена принимала решения, активно вмешивалась в дела правления, назначала и увольняла сановников, а муж покорно следовал ее указаниям. Мёнсон-ванху принято сравнивать с упоминавшейся выше Мунджон-ванху, третьей женой одиннадцатого чосонского вана Чунджона, причем начало такому сравнению дали не историки, а современники.

К Мёнсон-ванху мы еще не раз вернёмся (в том числе и в следующей главе), а пока что нужно упомянуть еще об одном отличии вана Хёнджона от других чосонских правителей. Он был единственным, родившимся за пределами Чосона, а именно – в Шэньяне[129], который был маньчжурской столицей с 1621 по 1644 год, а затем столицу перенесли в завоеванный Пекин.

Правление вана Хёнджона стало периодом ожесточенной борьбы политических фракций «западников» и «южан». Различия между уроженцами столицы и выходцами из провинций давно стерлись, значение имело только политическое влияние и возможность занимать ключевые должности. Первый конфликт, вошедший в историю под названием «Есон»[130], разгорелся по поводу продолжительности траура, который нужно было носить Чаннёль-ванху по вану Хёджону, своему приемному сыну. Сон Сиёль настаивал на годичном трауре, который по конфуцианским правилам следовало носить по второму сыну, ведь Хёджон был вторым сыном своей биологической матери Инёль-ванху (примечательно, что строгий приверженец конфуцианских догм Сон Сиёль возглавлял фракцию «западников», которые не были такими уж рьяными конфуцианцами – это к вопросу о стирании различий между группировками). А лидер «южан» Хо Чжок считал, что траур должен быть трехлетним, как это положено после смерти старшего сына, ведь правитель, независимо от того, каким по счету сыном своих родителей он является, стоит выше прочих сыновей и потому заслуживает наивысших почестей.

На самом деле спор шел не о продолжительности траура, а в борьбе за власть. Пользуя смену правителя как удобный случай, «южане» хотели ослабить позиции «западников», ставя авторитет правителя выше конфуцианских догм. В свою очередь «западники» пытались представить себя защитниками традиционных устоев и единственными, кто достоин занимать важные должности. Таким образом, конфликт имел сугубо политический характер, а идеологическая составляющая была использована для придания спору благопристойного вида.

В конечном итоге, победа осталась за «западниками», которым удалось убедить молодого вана в своей правоте. Позиции Сон Сиёля и его группировки казались непоколебимыми, но довольно скоро – в 1663 году, южане взяли реванш по той же самой схеме, раздув банальный, в сущности, вопрос, до дела государственной важности. На сей раз дискуссия велась о вопросе: какой долг должен стоять для чиновника выше – долг перед правителем или долг перед предками? Желающие могут отложить ненадолго чтение и попытаться вообразить ситуацию, в которой чиновнику пришлось бы делать подобный выбор. При этом все правила и инструкции, все указы вана, проверялись на соответствие конфуцианским нормам…