— Скажи что-нибудь, — неохотно буркнула Адель, не имевшая понятия, что ей теперь делать. Ведьма стрельнула глазами, скрючилась от боли и вполголоса выругалась на немецком. Видимо, грязно. Крови уже вышло много, двигаться она не могла, вода холодила тело, а штырь застрял в теле и причинял боль при каждом движении. Жалости Адель не испытывала — это ведь враг, только врагу лучше бы дожить до допроса. Убил ли Милош? Если да, это их последний шанс выяснить правду. Если этот шанс доживёт…
Только бы не вернулись хозяева лодки! Адель ни черта не понимала в портовых правилах, но знала, что в таком людном месте нельзя наделать шума без последствий. Раньше она не задумывалась о таком, и все последствия валились на брата и Берингара. Теперь не хотелось подводить обоих… Она постаралась думать, как Арман. Воды вокруг было полно, он бы уже давно обратился каким-нибудь моряком и сидел бы себе спокойно в ожидании помощи. Помощи! Но Арман и Милош сами заняты, и она не имеет понятия, чем и где. Нужно было к ним идти, но не теперь же… Оставить умирающую пленницу никак нельзя.
Попытка оказать помощь провалилась, не начавшись: ведьма обругала её громче, едва завидев движение в свою сторону, да и Адель в последний момент сообразила, что попытка вытащить штырь приведёт к большей кровопотере. Бледное личико, показавшееся ей таким красивым, заострялось и синело на глазах. Взгляд помутился… Проклятое пламя, скоро она вообще ничего не расскажет.
Именно в этот момент послышались знакомые голоса. Адель затаилась, подтянув ноги и прижавшись спиной к липкой бочке. Раненая, видимо, попыталась закричать и издала какое-то бульканье, а перед взором Адель простиралась большая река и виднелся противоположный берег… Плеск приближался. На всякий случай она приготовилась драться.
— Здесь, говоришь? — неуверенно спросил Милош. — Ох, Адель. А где… — Он остановился по щиколотку в воде, не залезая в лодку, и мрачно поглядел вниз. — Ясно. Она ещё жива?
— Да, но ненадолго. Её нельзя двигать…
Ведьма приподняла голову с большим трудом, увидела Милоша и не изменилась в лице. Когда за его плечом вырос Берингар, она словно оживилась: глаза налились кровью, а губы, уже почти серые, искривились в злой усмешке. Снова посыпались неразборчивые, незнакомые Адель слова.
— Für wen arbeiten Sie? [2] — равнодушно спросил он, наблюдая за тем, как по воде расплывается очередное опасное пятно. За лодкой, ближе к берегу, раздавались какие-то голоса, они были совсем рядом, но не приближались.
Ведьма издала булькающий смех, и её глаза напоследок блеснули гордостью. Она ответила длинной фразой, очевидно издевательской, но Адель отчётливо расслышала «dein Vater» и похолодела. Милош, видимо, тоже понял, потому что отшатнулся и недоверчиво помотал головой.
Берингар выслушал, не перебивая, становившийся бессвязным поток речи, и ни один мускул не дрогнул на его лице. В отличие от лица умирающей девушки, которая иссякла в своей злости, выдала своё начальство и почувствовала близкий конец. Очередная судорога боли прошила её тело, и взгляд из бешеного стал умоляющим.
— У тебя остались заговорённые пули? — спросил Берингар. Милош молча протянул ему пистолет, и один беззвучный выстрел освободил ведьму от страданий. — Благодарю. Она останется здесь, как и два ваших тела, но нам нужно уходить. Обсудим всё потом. В Дрездене нам негде остановиться, тем более, скоро начнут искать убийц.
— Матушка Эльза не даст приют? — осипшим голосом спросила Адель, стараясь не думать о том, что они сейчас видели и слышали.
— Не даст, — коротко ответил Берингар. Он помог ей выбраться из лодки и провёл всех кружным путём, под мостом и за крупным баркасом, что заставило всех вымокнуть по пояс, зато увело подальше от любопытных глаз и от мёртвого тела. Уже на берегу Адель просушила всю одежду и обувь, стараясь никого не обжечь; у неё не вышло, но оба промолчали. Бер казался погруженным в свои мысли, а Милош — рассеянным. Собственные ожоги саднили от соприкосновения с водой.
— Что ещё произошло? — не выдержала она. — Что-то с братом? Куда мы пойдём?
— Арман почти в порядке, — плохо скрытая тревога в голосе Адель привела их в чувство: Берингар ответил, а Милош нацепил ей на плечи свой плащ. Дрожи от холода Адель так и не заметила. — Беспокоиться не о чем. Я оставил их троих в церкви, Лаура справится. Нет, — он передумал и снова повернулся лицом к городу. Милош и Адель послушно развернулись туда же, не имея приличного представления о местной географии. — Как ни парадоксально, идейный враг снова даёт убежище… Вы тоже идите туда и спрячьтесь до темноты, я найду ночлег и приду за вами.
— Я пойду с тобой, — возразил Милош. — Я запомнил дорогу. По этой… как её… по штрассе.
— Ты проводишь Адель и останешься со всеми, — такому тону было невозможно не подчиниться. — Всё, что могло сегодня произойти, уже произошло. Мне будет проще найти место одному. И да, — Берингар незаметно вернул ему пистолет. — Здесь много штрассе, Милош. Больше, чем ты мог бы запомнить.
Это было шуткой, но почему-то никто не улыбнулся и не пошутил в ответ.
В церкви им пришлось непросто, хотя новая легенда, выдуманная по отдельности Милошем и Лаурой, всех спасла. Лаура изображала бедную племянницу умственно отсталого дяди и сестру больного чахоткой брата (это было бы смешным возвращением к истокам, если б не ситуация, в которой они оказались!). Им дали приют, поскольку у брата начался приступ, а дядя один был не в состоянии проводить девицу до дома. Милош же собрал в кулак весь свой немецкий и сказал, что хочет исповедаться, а его молодая супруга — она в печали, по ней видно, не трогайте её! — будет молиться в тишине и одиночестве. Поскольку они все разделились и Адель ни разу не увидела Армана, она поймала себя на странной мысли, что помолиться и впрямь будет к месту.
Как только догорали свечи, служки зажигали новые. Адель стояла на коленях перед совершенно незнакомой ей статуей и даже не вспоминала о том, что устроила в Меце. Все её мысли крутились вокруг брата, Берингара и мёртвой девушки. Не потому, что это убийство что-то стронуло в её душе — из-за того, что убитая сказала… «Твой отец», и ещё какие-то слова, много слов… Подступающая смерть мешала ей говорить. Теперь Адель пыталась хотя бы представить, что тем, кто раз за разом насылал на них загипнотизированных людей и вооружённых магов, был Юрген Клозе. Она бы первой без труда поверила в это, поскольку не доверяла старшим магам и мужчинам вообще, поскольку Юрген был причастен к созданию книги, поскольку он очевидно умел ставить дело превыше чувств… Она поверила бы безоговорочно, если б не видела этого человека в его родном доме. Стал бы Юрген подсылать убийц, когда едва не лишился сына, или всё это было умелой игрой, подстроить которую ему не составило труда?
Мысли об этом казались чем-то запретным, будто она рылась в чужих секретах. Покрепче сложив ладони в молитвенном жесте, Адель ненадолго подняла лицо, скрытое чёрной вуалью. Вместо злости на то, что она стоит здесь, преклоняясь перед несуществующим божеством, в окружении икон, она чувствовала лишь страх и надежду. Случись с Арманом что-то по-настоящему плохое, ей бы сказали… Милош всех убил, и он не стал бы врать… Лаура, при всех своих недостатках, хорошо относится к брату и добьётся того, чтобы монахи его не трогали, словами или слезами. Писаря ничем не проймёшь, книгу не сожжёшь и не утопишь, а люди на большее не способны. Писарь… брат, наверное, просто устал, ведь перевоплощаться в мужчин ему гораздо проще. Если только дело не в том, сколько чар наложили на писаря, но таких тонкостей Адель не знала — не знал их и сам Арман до тех пор, пока не пробовал.
Тишина, полумрак и запахи успокаивали — обычная целительская практика, если не привязывать это к Богу. Адель прикинула, сколько сейчас может быть времени. Стемнело ли уже? Темнеет сейчас позже, скоро лето… Они ничего не ели с самого утра. Почувствовав голод, Адель подумала сначала о еде, потом об удобной постели, но всё это зависело от того, найдёт ли Берингар безопасное укрытие. Сомневаться в этом было глупо, Адель и не сомневалась — она боялась.
