— Корнелик, ты дурак или у тебя беда со слухом? Я же сейчас спросил: какая тебе разница? А сейчас — видишь, уже три вопроса!

— Вопросы нельзя видеть, — пошёл в контратаку старший, — только слышать или задавать.

Милош пулей вылетел из комнаты и вернулся с листом бумаги, на котором размашисто набросал все озвученные вопросы, сопроводив сей перечень карикатурным Корнеликом. За столом воцарилась неловкая тишина.

Пан Росицкий смотрел и думал. Конечно, логичнее отправить старшего, он лучше справится. С другой стороны, один такой логичный будет точно, да и куда девать Милоша? Если тот прознает, что брату перепало что-то интересное, а ему — нет, вой поднимется такой, что Влтава выйдет из берегов. Но это ведь неправильно — решать «от противного»! Нужно как следует подумать.

— Нужно как следует подумать, — озвучил отцовскую мысль Корнель. На карикатуру он подчёркнуто не смотрел, но уши горели показательно. — Видимо, отец говорит о чём-то серьёзном. Ты, Милош…

— Чего тут думать? — легкомысленно перебил Милош. — Мне вот кажется, что он о чём-то срочном, и пока ты, Корнелик, будешь думать… Влтава пересохнет.

— Влтава пересохнет! — взвизгнула Катка, восхищённая фантазией любимого брата. — О нет!

— О нет! — возликовала Хана. — Мы умрём от голода!

— Тихо! — улыбнулась мама. Наконец-то на кухне запахло серьёзным разговором.

Как любая другая воспитанная ведьма, пани Росицкая вела себя прилично почти все дни в году: образцовая супруга, хорошая мать и просто милая женщина, она поддерживала отношения с соседями, одевала-умывала детей и покупала соль, в общем, всё, что должно было быть сделано в доме, делалось в срок. Никакие колдовские занятия не могли поколебать прекрасный образ пани Росицкой: кого бы она ни заговаривала, на кого бы ни насылала порчу и какое бы страшное зелье ни мешала, всё делалось с вежливой, почти кроткой улыбкой и безупречными манерами. Тем не менее, любой, в чьём роду есть ведьма, не мог обмануться её поведением.

Дети уже успели повидать матушку перед шабашем и даже хуже — после шабаша наутро. Поэтому все отлично знали, что, когда говорит мама, надо как следует замолчать. Хана прекратила баловаться с ложкой, Катка — качаться на стуле, Милош кашлянул в кулак и выпрямил спину, пан Росицкий тоже приосанился и сложил руки на коленях. Растерялся только Корнель: он и так вёл себя правильно, оттого и не знал теперь, как ещё улучшить своё положение. Пани Росицкая оглядела семейство и с достоинством улыбнулась снова.

— Так о чём ты? — уточнила она, глядя на супруга. За вопросом не последовало ни громов, ни молний, ни мёртвой руки, высунувшейся помахать из супа, и пан Росицкий почувствовал себя свободнее.

Он рассказал. Это оказалось легко, потому что повестку дня пан Росицкий слушал очень внимательно и задавал вопросы вышестоящему; в то же время это оказалось трудно, потому что он не мог ни солгать, ни даже приукрасить под ласковым взором жены, и говорил в том числе и об опасностях. Под конец исповеди затея стала казаться ему не провальной, но весьма и весьма сомнительной, а ведь ещё днём он аплодировал вместе с большинством, безоговорочно веря в успех… Пан Росицкий был хорошим чародеем (лучше всего ему в молодости удавалось заговаривать пули) и сносным, немного рассеянным, но всё равно любящим отцом. Никто не назвал бы его человеком суровым и безжалостным, именно поэтому его сердце сжималось, когда он говорил о риске.

Все умолкли снова, на этот раз тишина не была идиллически-беспечной. Пани Росицкая размышляла, чуть поджав губы. Сама бы она безоговорочно бросилась в такую авантюру, да её бы приняли с распростёртыми объятиями, будь она лет на двадцать помоложе, но на кого оставить дом? Да и годы уже не те: зелья молодят лишь внешний вид. Пани стоила всех сплетен о себе в Вальпургиеву ночь, а та, как известно, бывает раз в году.

Пан Росицкий засмотрелся на Катку. Она ещё не могла понять всего, но понимала уже многое, тем более что отец от беспокойства выражался однозначно. Девочка старательно поджала губу, стремясь подражать маме, и с опаской следила за братьями — что же они скажут. Братья молчали, не глядя друг на друга.

— Мы умрём от голода? — робко спросила Хана. Этот вопрос вывел всех из оцепенения, и младшей на тарелку положили сразу несколько ломтей хлеба.

— Конечно, я пойму, если вы откажетесь, — спохватился пан Росицкий. Его длинные пальцы нервно мяли салфетку, расшитую кошачьими мордами. — Старейшины только приступили к делу, так что есть время подумать… год, может, два… Не буду врать, меня по голове не погладят — как-никак, фамилия небезызвестная, от нас многого ждут, да и чародеев осталось так мало. Но, конечно, если вы не хотите, тогда конечно…

На третьем «конечно» он всё-таки прервался, глядя на сыновей с затаённой мольбой. Пан Росицкий боялся не за своё место в посольстве магов: он в самом деле не хотел причинять детям хоть какой-то вред. Боялся он показаться эгоистичным, как, впрочем, и слабым, и боялся лишать детей положенной им свободы. Да и какие уж дети — оба давно молодые мужчины, которых незачем опекать.

— Чего молчишь? — буркнул Корнель, скосив глаза на брата. Милош не стал отшучиваться:

— Ты старший, говори первым.

— Что ж, я… — Корнель поёрзал на стуле и, придя внутри себя к какому-то решению, с нарочитой небрежностью произнёс: — У меня много дел при посольстве. Думаю, тебе это дело придётся по душе.

Пан Росицкий с тревогой и интересом наблюдал за ними: сцена, разыгрывавшаяся за обеденным столом, была так важна для семейной истории. Старший брат только что доказал, что умеет уступать младшему — если б он жадно схватился за предложение, забыв свои старые амбиции ради того, чтобы обойти Милоша, его стоило бы осадить или отчитать.

— Я готов, — без тени улыбки откликнулся Милош, — если Корнелик не пойдёт. Про запас буду.

От младшего пан Росицкий такого не ожидал, поэтому приятно удивился. Милош не только сдержал свой бесшабашный порыв пойти наперерез Корнелю, он в самом деле был готов уступить. А вот уступать друг другу до бесконечности они не могли, кто-то должен был поставить точку.

— Иди, — кивнул Корнель, с наигранным рвением принимаясь за десерт. — А то так и просидишь всю жизнь в Праге.

Милош тоже кивнул, налил себе чаю и откинулся на спинку стула, рассеянно разглядывая потолок. На лице младшего сына блуждала улыбочка, убедившая пана Росицкого в том, что он в самом деле хотел развлечься и, возможно, перетянул бы канат на свою сторону, вздумай Корнель упрямствовать. Каков шельмец! Не повезёт команде. Или повезёт, как посмотреть…

— Напоминаю тебе, что это может быть сопряжено с великой опасностью, — встрепенулся пан Росицкий. Теперь он мог сосредоточить всё своё отцовское беспокойство на одном сыне. — И не может быть, а даже сопряжено! Однозначно! Факт! Не будь легкомыслен, не верь всему, что видишь и слышишь. И тому, что чувствуешь, тоже не верь — сам знаешь, как колдует твоя матушка. И ещё, Милош, не забывай, что…

— Не забывай заговаривать пули перед сном, — вмешалась пани Росицкая. — За ночь они лучше тебя услышат.

— А если нападут ночью? — припугнул пан Росицкий и сам испугался.

— Значит, в морду дам, — невозмутимо ответил Милош и отпил чаю. Таким ответом он безмерно расстроил отца и порадовал мать, но на кухню пришёл очередной кот, безымянный крапчатый — просить еды и общества, и о важной миссии все как-то позабыли. У каждого осталось в голове нужное настроение, эдакий осадок, зависящий от результатов разговора, и все переживали его по-своему, не говоря об этом вслух. Только Хана иногда шокировала пражских соседей новыми словосочетаниями: «запряжено в опасности», «Милош, Милош, не забывай, Милош!» и «книга чародеяний».

Фотографию, немного заляпанную супом, пан Росицкий бережно вернул на место на следующий день. Никто ничего не заметил.

***

Между прологом и событиями основной части прошло от полугода до трёх лет. Точных сведений нет: маги, по причинам личного характера, немного рассеянные существа.