И он угадал. Едва страшный чёрный пёс остался наедине с хозяином, то испытал невероятное облегчение – Милоша и его матушки, как в своё время Адель, было слишком много, они шумели, даже когда молчали, и могли в любой момент ударить током. Мельхиору гораздо больше нравилась Лотта. Жаль, что он не мог сказать об этом вслух.

«После ужина Дамблдор встал и пригласил всех последовать его примеру. Взмахнул волшебной палочкой, столы отъехали к стенам, образовав пустое пространство. Еще один взмах, и вдоль правой стены выросла сцена – с барабанами, гитарами, лютней, виолончелью и волынкой.

На сцену вышел ансамбль «Ведуньи», встреченный восторженными рукоплесканиями. [...] Гарри с нетерпением ждал, чтобы они заиграли, совсем забыв, что за этим последует».

Джоан Роулинг, «Гарри Поттер и Кубок огня».

***

Шарлотта Дюмон была далеко не единственной ведьмой, недовольной устройством осеннего бала.

В современном мире осталось не так много общих магических праздников, что до европейской его части, более всего чтились два события – шабаш и последняя ночь октября. Первый, как мы видим по воспоминаниям Адель Гёльди, целиком и полностью принадлежал женщинам: огни костров, свобода души и тела, дикие и опасные развлечения, безграничная власть магии и природы. Что до второго знакового дня, ему и так досталось за всю историю человечества, и в конце концов он закономерно стал… мужским.

Отмечали-то последний урожай да уход лета, ничего особенного, но встревоженная католическая церковь – ну только повод дай! – решила кое-что подправить. Грань между почитанием святых и страхом смерти оказалась слишком тонка, люди перемахнули через неё, даже не заметив, и праздник снова оказался не в чести. А злые духи и в самом деле изгонялись – по своей воле, разумеется. Большинство из тех, кого люди боялись и отгоняли от своих ворот, в последнюю ночь октября прихорашивались и отправлялись на танцы – себя показать и других посмотреть, обсудить последние новости, посвататься и поругаться. С годами мероприятие становилось всё более и более цивилизованным в противовес шабашу: никто не прыгал через костёр, не напивался в хлам и даже не ходил нагишом. В конце концов, устав от путаницы с кельтско-языческими, смешанно-католическими и прочими названиями, маги остановились на «осеннем бале», а правила шли в ногу со светскими мероприятиями большинства людей.

Самые отчаянные сорвиголовы среди ведьм презирали бал – им претило запираться в замке, носить вычурные многослойные платья и соблюдать, просим прощения за ругательство, этикет. Однако оставить своих не менее одарённых мужчин без аналога шабаша было б совсем неприлично. Так что означенные мужчины пошли на ряд уступок – приглашение они могли получить только от ведьмы, и лишь тот, кто мог с ведьмой договориться, был достоин. Дамы, в свою очередь, соглашались терпеть всё остальное, но для многих это был отличный шанс познакомиться и создать семью с такими же, как они. Поэтому девиц на первый бал часто приводили их отцы – партнёрство в данном случае не означало романтических отношений, и посреди зала отплясывали отец и дочь, мать и сын, брат и сестра, девица и её троюродный дядюшка-чернокнижник…

Конечно, все плевали на правила сотни раз. Приглашение давно перестало быть обязательным ритуалом, юноши звали девушек первыми, попадались на балу и одиночки, и вдовцы – правила ведь не определяли, что делать с колдуном-вдовцом, которого формально некому пригласить. В отличие от шабаша, бал легко можно было пропустить: он не влиял на здоровье и силы ведьмы, поэтому они стали относиться к этому мероприятию спустя рукава. И очень зря.

– Дело в том, – объяснял пан Росицкий своим сыновьям, – что мужчины, более слабые по своей природе маги, почувствовали некую свободу или власть… Так важные вопросы в сообществе стали мало-помалу решаться нами в отсутствие сильных ведьм. Поэтому господа послы, единственные дипломаты в нашем понимании, чаще всего мужчины.

– А тётя Вивин? – спросил тогда маленький Корнель. Он ещё не познал все тонкости формальных отношений, а мадам дю Белле так и не узнала, что стала «тётей Вивин».

– Вивиан… – пан Росицкий замялся и на всякий случай огляделся, не подслушивает ли кто. – Вивиан не самая сильная ведьма, зато у неё голова ясная.

– Это потому что волос мало, – заявил совсем маленький Милош, не выговаривая половину букв. – Оттого и ясная.

Невероятно, но примерно так это и работало.

Годы спустя и пани Росицкой пришло время рассказывать о бале своим дочерям. Она говорила так:

– Нормальный был праздник, девчата, просто нам с погодой не повезло. Если б не осенние холода, так бы и жгли костры и резали скотину на свежем воздухе, но увы! Пришлось переместиться внутрь. А где стены замка, там и конец свободе…

И в словах пани Росицкой была немалая доля истины. Учёт никто не вёл, летопись не писал, так что история появления осеннего бала звучит по-своему в устах каждого мага. Лишь несколько пунктов соблюдаются свято: последняя ночь октября, ирландский или шотландский замок и строгое отсутствие обычных людей. Поэтому смешанные пары либо игнорировали бал, либо отпускали свою магическую половину с ближайшим родственником противоположного пола.

Остатки этой сумбурной информации Арман укладывал в голову накануне бала. Лотте по традиции прислали ключ, и она как взрослая состоявшаяся ведьма имела право прийти и привести спутника. Её мать ещё размышляла, пригласить ли брата-колдуна или махнуть рукой, а Шарлотта уже добралась до Лиона – поминай как звали. Правда, ей пришлось вернуться и униженно попросить матушку о помощи: платье ещё куда ни шло, а вот с причёской Арман помочь не мог никак.

Поэтому он успел перевязать платок три раза, зацепиться фалдами за всё, что было в доме, и испортить брючину (Мельхиор полез лизаться, очень некстати). Лотта вернулась несколько раздражённой, зато преобразилась до неузнаваемости. Бежевое платье удачно сочеталось с цветом кожи, а вышивка на вставках и перчатках на свету сверкала золотом, как её глаза. В знак протеста – или по привычке – за ухом торчало декоративное перо.

– Кошмар, – подавленно сказала девушка и дёрнула себя за волосы: закрученные прядки выбивались из причёски, но было видно, что это сделано намеренно и весьма тщательно. – Выгляжу, как прилизанная дура.

– Очень красивая прилизанная дура, – сообщил Арман, и она шлёпнула его перчаткой по спине. – Что?

– Ничего, – что-то снова развеселило Лотту, она и не подумала обижаться на собственные слова. – В этом фраке ты ещё более грач, чем всегда. Так жаль, что на твои чудесные перья придётся напялить шляпу!

Арман бросил взгляд в зеркало. Он пытался причесаться, но всё равно выглядел, как Адель спросонья, спасала только новая длина волос – теперь их больше тянуло к земле, чем к небу. По правде говоря, Арману было пора не причёсываться, а стричься.

– Пойдём-ка сейчас. На бал принято чуть-чуть опаздывать, но если совсем припозднишься, пропустишь всё самое интересное… Ключ необычный, – предупредила Лотта, беря его под руку. – Мы попадём не внутрь замка, а выйдем из кареты. Не спрашивай, зачем они так заморочились, кому-то шибко хочется походить на обычных людей.

– Не вижу ничего опасного или плохого, – заметил Арман.

– Просто ты полукровка. Я тоже, – спохватилась Лотта, – но выросла в горах…

Арман, который рос в катакомбах, вежливо промолчал. В целом ему было понятно презрение и вечная вражда между магическим сообществом и всеми остальными, а забивать голову новыми фракциями вовсе не хотелось.

Они провернули ключ в замочной скважине, и шедший первым Арман соскочил с подножки кареты, чтобы подать руку даме. Смеркалось, но ещё можно было разглядеть пару десятков экипажей в самом начале сада – очевидно, изобретательные колдуны имитировали приезд на бал обычным способом. Выглядело красиво и удобно, Арман оценил, решив на всякий случай держать язык за зубами. Тут и там из карет выскакивали всё новые пары, и они никогда не сталкивались в дверях – тот, кто ворожил над ключом нового типа, предусмотрел проблему затора.