Отчего-то в груди заболело ещё сильней.

Берингар вошёл в комнату, как только получил ответ, и от звука его шагов многие подскочили. Он бегло осмотрел помещение, задержал взгляд на Милоше и пане Михаиле, помолчал… Теперь свет не падал на его лицо, а вот голос звучал убедительно – устало и скорбно.

– Мне жаль, но это правда. Я его видел, ошибки быть не может. Арман в самом деле мёртв…

«К плечу белоснежному милой

Припав безмятежно щекой,

Узнал я по трепету сердца,

Что в нём потревожен покой».

Генрих Гейне, «Книга песен».

Перевод С. Маршака.

***

Тем же вечером Адель Гёльди не могла заснуть от неясного беспокойства. Она старалась скрыть свои чувства так же хорошо, как брат или супруг, но получалось так себе – то страница загорится, то бокал из рук скользнёт. К счастью, дотошной и обстоятельной тёте Юлиане слегка нездоровилось и она читала у себя в спальне, а Барбара не задавала лишних вопросов. Не задавала их и Эмма, у которой со дня смерти Ингрид глаза были на мокром месте; служанка только спросила, не принести ли ещё чего-нибудь перекусить, хоть и было поздновато.

– Принеси с кухни настой, только его надо подогреть, – распорядилась Барбара, отвлёкшись от гербария. – Мы засиделись, но это поможет заснуть. Я оставила его на столе…

Они с Адель сидели вдвоём в гостиной, изучая образцы трав и их свойства по нескольким книгам. Эти записки передавались из поколения в поколение в семействе Краус, и Адель пришлось проявить уважение, а не хмыкать саркастически при виде полураспавшегося фолианта и видавших виды энциклопедий. Лишних знаний не бывает, да и ей не помешает получше разобраться в мастерстве варки зелий… Так было решено в конце осени, так продолжалось изо дня в день. Адель старалась не беситься: к гостьям она привыкла, а вот занятия ей совсем не нравились. Как же было весело с пани Росицкой! Вот кто учил задорно и с огоньком. Правда, беспорядочно, но такой подход внушал Адель больше симпатии, нежели фамильная обстоятельность семейства Краус-Клозе. Единственное исключение ночевать сегодня не пришло.

Вернулась Эмма, принесла настой, заодно сообщила, что госпожа Юлиана легла спать. Хорошо ей, мрачно подумала Адель, снова переворачивая ветхую страницу. Не о ком беспокоиться… Что именно случилось, она не могла сказать, видимо, всё сразу: Берингар задерживался, брат давно не писал, новостей про Юргена никаких, да и в замке Эльц дело вряд ли близится к финалу. Ею владело не то предчувствие, которое едва не свело с ума Армана, а обычная тревога, легко объяснимая текущими событиями, и всё же ощущения были не из приятных.

Адель задумалась и по привычке ссутулилась над книгой, в пятый раз перечитывая одно и то же. «Алоэ сокотринское», что бы сие ни значило. Рядом прилагался жуткого вида рисунок.

– Я больше не могу, – буркнула она. – Всё мерещится «алоэ скотинское».

– Потому что давно пора спать, – объяснила Барбара и с большой заботой хлопнула её между лопаток. Адель тихо взвыла и выпрямилась. – Ты уже полчаса как не читаешь. Что-то не так?

– Всё как обычно, – отговорилась Адель, на всякий случай отодвинувшись. Барбара желала ей исключительно добра и прямой спины, но надо же и меру знать! – А ты-то чего тогда сидишь? Шла бы к себе.

– Ждала, пока ты очнёшься, – Барбару Краус непросто сбить с толку обычной грубостью. – Потом настой. Обязательно выпей до дна, ромашка успокаивает и помогает заснуть.

Подавая пример, она выпила свою порцию и потянулась. Время, проведённое под одной крышей, немного сблизило ведьм: дружбой это назвать нельзя, но какое-никакое согласие между ними назрело. Адель неуклюже выстраивала отношения с женщинами, которых прежде презирала, а теперь приходилась им роднёй, Барбара спокойно терпела все её странности, не напоминала о вражде с Лаурой и наставляла на путь истинный, Юлиана же присматривала за ними обеими, но больше – за домом, оставшимся без старших. Отдыхая, она брала какую-нибудь книгу с многочисленных полок дома Клозе и забиралась с нею в кресло или в постель, а Адель и Барбара были предоставлены сами себе, что означало «идём учиться варить зелья, и не забивай себе голову лишними мыслями».

Несмотря на предрасположенность Адель к стихиям, задатки к другим областям колдовства у неё обнаружила ещё пани Росицкая, поэтому сам по себе процесс давался без особого труда. Другое дело, что Адель это не нравилось, она бы предпочла развивать боевую магию или – об этом никто не знал – втайне мечтала обучиться гипнозу, чтобы иметь возможность соприкоснуться с чужой памятью, но выбора не осталось: раз в доме сразу две госпожи Краус, никуда от этого не денешься. И не поспоришь! Берингар основательно подошёл к вопросу охраны, только теперь они опасались не магического сообщества с его странными затеями, а вредоносного колдовства, проклятий или порчи. Всюду висели защитные амулеты, ежедневно Барбара под присмотром матери варила зелья, укрепляющие здоровье и отводящие беду (слабая мера, но лучше хилый щит, чем вовсе никакого). На всякий случай Юлиана велела накрыть тканями все зеркала в доме, что означало не траур, а завесу от чужих глаз. Наружу они почти не выходили, а гостей принимали только проверенных.

Пока ничего нового не произошло, но никто из них не обманывался: слишком свежо было воспоминание о смерти Ингрид. Отыскать следы убийцы не удалось, а на следующий же день Берингара завалил делами совет старейшин, и на этом всё как будто кончилось, оставив в виде послевкусия непонятную, неразгаданную угрозу, нависшую над домом.

– Я иду спать.

– Спокойной ночи, – сказала Адель, не вставая с дивана. – Я ещё посижу.

– Ромашка…

– Да помню я! – огрызнулась Адель. Сегодня ей надоело притворяться вежливой, но она не успела добавить, куда Барбаре лучше вставить пресловутую ромашку.

– Знаю, что помнишь. И знаю, о чём ты думаешь, – Барбара стояла рядом, и её плотная фигура весьма удачно сочеталась с рамой на дальней стене. Такая же квадратная. – Он ведь возвращается не каждый день, переживать не о чем.

– Правда, – неохотно согласилась Адель. Ей не хотелось делиться всем, что наболело, и озвучивать своё беспокойство ещё и за брата, и Барбара вскоре ушла – вне занятий она тоже предпочитала держать дистанцию. Уж лучше так, чем фальшиво держаться за ручки… Если бы они не торчали нос к носу целыми днями, было бы проще, но Берингар ещё никогда не был так серьёзен, запрещая им рисковать. Послушались все, включая тётю.

В первый и последний раз, когда Адель заговорила о своих переживаниях с ними, ведьмы Краус дружно заявили, что у неё приближается менструация и поэтому «дух угнетён вослед за плотью». Она страшно разозлилась и не разговаривала с ними три дня по одной простой причине – это оказалось правдой. Верно говорила пани Росицкая, ради шабаша стоит потерпеть и боль, и кровь, и перепады настроения (а также всей мебели в доме), но весь остальной-то год за что страдать?!

Адель велела Эмме идти спать, закуталась поплотнее в шаль и забралась на диван с ногами. Ей нравилось проводить вечера в этой комнате: именно здесь она навещала раненого Берингара, а он читал стихи… И потом тут много чего произошло, весёлого и не очень, но первое воспоминание оказалось самым крепким. В гостиной дома Клозе Адель чувствовала себя в безопасности.

За окном чернело ночное небо. Сегодня снег не шёл, но холод проникал во все щели; славно, что пани Росицкая научила её согревать, а не убивать своим пламенем. Адель посидела ещё немного, держа огонь в ладонях и заставляя его принимать разные формы. Книга… спасибо, что не чародеяний. Цветок… опять алоэ! Бокал… бокал неплох, хоть не напоминает ни о чём. Адель пошевелила пальцами и попыталась изобразить лицо человека, но получилась какая-то кривая огненная клякса. После она оставила попытки и уставилась в потолок. Как себя ни отвлекай, всё равно не обманешь. Что-то не так!