Предстояло ещё какое-то переодевание, и Адель, оставив свою провожатую с множеством помощниц, решилась сделать полшага в сторону и осмотреться. Ей было страшно оттого, что она чувствовала себя подавленной и скованной по рукам и ногам, и ещё ей было страшно, потому что когда-то её отсюда выгнали. Простейший человеческий страх, от которого она все эти годы отворачивалась, пряча его за ненавистью. Ненависть тоже была, но испуг одерживал верх, стоило Адель снова ощутить, насколько она здесь одинока. Бесконечная вереница танцующих девушек в венках из ядовитых трав кружилась около главного входа, встречая новоприбывших. Тропу охраняли покорные ведьмам козлы, чьи рога были увиты плющом и цветными лентами. Костры, бесчисленное множество костров тут и там, они все трещали, через них прыгали, на них жарили мясо, сушили мокрую одежду и ворожили — знакомая фигура выступила из пламени, и Адель удивлённо подалась вперёд, думая, что у неё нет знакомых. Оказалось, есть! Она напрочь забыла имя своей соперницы из замка Лавут-Полиньяк, но Марина Ферри ничего не забыла. Подмигнув Адель, она обнажила зубы в ослепительной улыбке и снова куда-то пропала.
— Откуда музыка? — пробормотала Адель, не в силах больше молчать. Когда она говорила, пусть и сама с собой, было не так страшно. Если бы Арман был тут! Но ему, конечно, нельзя: хотя брат мог обернуться девушкой, на ведьминой горе такой обман раскусили бы в один момент.
— Вон там играют, — ответил тоненький голосок снизу, от плеча. Адель запоздало вспомнила, что она всё-таки не одна: Катаржина, старшая дочь пани Эльжбеты, похожая одновременно на Милоша и на Лауру, стояла рядом. Ей было страшно, но больше интересно: Катка теребила распущенные волосы и заглядывалась на окружающих, не решаясь, впрочем, подойти. Пока маму переодевали во что-то более подобающее, она прицепилась к Адель. — Видишь?
Адель не видела, но зачем-то кивнула. Она испытывала к девочке смешанные чувства: зависть из-за полной семьи и спокойного прохода на гору, недоверие из-за сходства с Лаурой, неловкость из-за неумения общаться с детьми (и, откровенно говоря, с людьми в целом) и невольное уважение вкупе с благодарностью, разделившееся поровну на всю семью. Катаржина явно была проще, поэтому она подняла голову и наивно спросила:
— А почему ты с нами? Как так вышло, что у тебя это первый раз?
В вопросе девочки не было ни злобы, ни лукавства, она действительно не знала и хотела знать. Открытый, ждущий взгляд всколыхнул в Адель застарелое раздражение, но она сдержалась. Что отвечать? В двух словах и не расскажешь такое.
— Ой, прости, — неожиданно добавила Катка. — У тебя поздно начались, да? Извини, я не подумала…
— Нет-нет, я здорова, — Адель наконец смогла разлепить губы и никого не проклясть при этом. — Так вышло не по моей вине. Я однажды уже приходила на гору, но они меня выгнали.
— За что? — искренне удивилась сестричка Милоша. — Ты ведь такая же, как мы.
Такая же, как они… И верно, и неверно одновременно. Адель замялась, оглянувшись через плечо на пани Росицкую: её причёсывали, и это было надолго. Кажется, она сказала что-то вроде — «подождите, я скоро», да им в любом случае некуда податься… Придётся ждать.
— Это долгая история.
— Но мне интересно, и я люблю истории, — сказала Катаржина. — Никто не рассказывает лучше моего брата, но мне всё равно интересно!
Адель, имевшая привычку слушать Милоша вполуха, была вынуждена согласиться. Наверное, на родном языке и дома его и вовсе невозможно остановить.
— Моя прабабушка была сильной ведьмой, — заговорила Адель, подспудно надеясь, что пани Эльжбета освободится скоро и ей не придётся говорить долго. — Может, ты слышала про Анну Гёльди. Её несправедливо казнили, и из-за этого…
— Ты говоришь с конца, — заметила Катка. Адель не удержалась от нервного смешка: милая девочка цеплялась к словам и сути в точности как её вредный братец, будь он сотню раз неладен.
— Ну, хорошо, — по неизвестной ей причине Адель не разозлилась. — Анна родилась и жила в Швейцарии. В детстве ей было нелегко, пришлось очень рано работать, чтобы зарабатывать себе на жизнь, — она говорила нескладно и без особой охоты, но слово за слово не раз слышанная история обретала живость. — В основном она прислуживала в более богатых семьях. Не все женщины могут не бояться быть ведьмой, как твоя мама… Анна была очень способной, но ей хотелось обычной жизни, не хотелось жить в бегах и бояться суда, и тогда она отказывалась от всякой связи с другими магами, потому что сильно любила человека.
— И у них были дети?
— Да, мы с братом — их потомки. Прадедушку звали Мельхиор, — губы Адель тронула улыбка: она вспомнила о собаке. — К сожалению, они никак не могли быть вместе из-за разницы в статусе, но хотя бы тот ребёнок уцелел… Анне пришлось покинуть дом Мельхиора, где она работала, и дальше всё стало ещё хуже.
— Она сделала что-то плохое?
— Нет, — с усилием ответила Адель. Пальцы против воли сжались в кулаки от этого вопроса. — Она ничего такого не делала. Когда она пришла работать в новую семью, к ней стал приставать хозяин… В смысле, отец семьи, ты поняла меня. Наверное, Анна всё ещё любила Мельхиора и отвергла этого человека, а он не стерпел этого. Он её подставил…
Адель упустила ту часть, которую рассказывали сплетницы: о том, что Якоб Чуди изнасиловал Анну, о том, что Якоб Чуди подговаривал дочерей; о том, что Якоб Чуди был добрейшим человеком с незапятнанной репутацией, а испортила всё его служанка. Всего этого она не знала наверняка, а история и без того выходила путанной донельзя.
— В общем, в один день дочери хозяина почувствовали себя плохо, и в этом обвинили Анну, которую уже подозревали в ведьмовстве.
— Как именно? — деловито осведомилась Катка, и Адель вспомнила, что говорит с наследственной ведьмой.
— В их завтраке нашли раскрошенные иглы. То ли они были отравлены, то ли ободрали девочкам горло, в этом никто сейчас не сходится. Иглы, конечно, наводили на мысли о ведьме… но это была не она.
Катаржина осторожно заметила, что этого никто не знает наверняка. Адель согласилась, думая о другом: в её голове одна за другой вспыхивали картины всего, что было с Анной потом. Вот уж где свидетелей хватало с лихвой! Унизительные и изначально несправедливые судебные процессы, пытки на дыбе, вырванное признание в сговоре с Дьяволом… Того, что она созналась в ведьмовстве, было недостаточно: до тех пор, пока не упомянут главный враг господень, люди не могли успокоиться, и это говорило о том, что для них магия в первую и единственную очередь является препоной для Бога, и уж потом, при случае, магией.
Дочери Чуди не умерли, что также не стало смягчающим обстоятельством для Анны. Адель рассказала и о том, что на момент отравления иглами Анна уже не работала в доме — настолько сильно её хотели обвинить, что вспомнили о порче, которая насылается издалека. Катка оказалась внимательной слушательницей и перебивала лишь тогда, когда ей было, что сказать, но от этого не становилось проще. Какая вообще разница, кто прав, а кто виноват? Судебный процесс вокруг Анны взбудоражил умы, которые только начали затихать, и крайне невовремя. Ей никак не могли простить этой тревоги, злилась Адель, а на девчонок, тем более выживших, всем было плевать с самого начала, не говоря уж о Мельхиоре и о настоящем магическом потенциале Анны.
Непростой разговор оборвался, когда вернулась пани Росицкая. На фоне ярких огней и собственных переживаний Адель не сразу поняла, что с ней не так: матушка Милоша была теперь не в платье, в котором поднималась на гору. Завёрнутая в роскошную ткань, похожую на лисью шкуру, она была словно… Проклятое пламя, на пани Эльжбете не было ничего, кроме собственных распущенных волос!
— Ну, девчонки, — старшая ведьма подмигнула и улыбнулась. — Теперь ваша очередь.
***
Ужинать решили в столовой. У Армана никогда в жизни не было столовой, но он не чувствовал себя ни беглым нищим, ни деревенским увальнем — просто повторял за всеми. В доме Росицких не было особенных правил: тарелки можно ставить так, как заблагорассудится, если неудобно вилкой — мясо есть руками, пить вино из кружек для компота, а компот — из бокалов для вина. Столовая, всего лишь комната со стульями и столом, была совмещена с гостиной, так что совсем рядом были и настенные картины, и книжные шкафы, и загадочные секретеры, и ещё много мягких кресел. Коты неотступно преследовали людей, просясь то на руки, то просто покушать, а самые независимые из них, напротив, гордо уходили в другую комнату, едва завидев на пороге человека.
