— Как вы кормите всех этих зверей? — заинтересовался Берингар, помогавший носить тарелки.

— Обычно они сами едят, что захотят, — пожал плечами пан Росицкий. Он возился с заманчивого вида бутылками и готовил маленькие разноцветные бокальчики на отдельном столе. — Многие охотятся на улице, а к нам заходят разве что молока попить или погреться в холодную погоду. Не знаю уж, почему они нас так любят…

— Это отчасти объясняет, почему в людском мировоззрении коты и кошки крепко ассоциируются с колдовством. Скорее всего, ваш дом как средоточие мощнейшей магии во всей Праге является для них своего рода магнитом, — отдохнувший Берингар говорил много и как по писаному, и Арман сообразил, что довольно давно этого не слышал. С другой стороны, витиевато и многословно распоряжаться во время погони — это по меньшей мере неуместно. — Правда, вы упоминали, что бабушка ещё сильнее, и я удивлён, что все коты не собрались у неё.

— А у бабули какая-то реакция на кошачью шерсть, — сказал Милош и рассмеялся: — Однажды бабушка чихнула, ну и… все коты разлетелись… Арман с ней уже знаком, он может себе это представить.

— Так говоришь, как будто сам всё видел. Тебя там не было, — послышалось с порога. Обернувшись, Арман увидел последнего члена семьи Росицких, которого ещё не встречал: старший брат Милоша походил на отца и внешностью, хоть и казался более плотным, и скромным характером, оставившим на лице отпечаток вежливой сдержанности. — Добрый вечер… Если вы не возражаете, я бы присоединился.

— Вы у себя дома, — напомнил Берингар. — Всё так, как должно быть. Позвольте представиться…

И получасовых торжественных представлений всей команды, включая себя самого, Арман тоже давно не слышал. Корнель поначалу немного стеснялся, видимо, наслушавшись чего-то не того о боевых напарниках своего брата или просто обалдев от Берингара, но Милош отвлёк его разборками по поводу бабушкиного дома. Младший брат утверждал, что бабушка чихнула так, что вся Прага стояла на ушах. Старший возражал, что всё было не так уж страшно и чих не вышел за пределы двора, что до ушей — Милош запомнил это, потому что в тот же самый день матушка драла ему уши за какую-то провинность. Со скоростью человека бессовестного и беспринципного, Милош тут же переменил тему разговора.

Через какое-то время все беззаботно ели и болтали за столом. Пани Росицкая постаралась, чтобы гости не остались голодными и в то же время оценили все прелести чешско-австрийской кухни: мясо тонуло во вкуснейшем соусе, печёная рыба приятно отдавала тмином, несколько видов сырных и картофельных блюд соблазняли своим запахом и внешним видом. Что-то из них называлось милым заковыристым словцом «кнедлик», но Арман прослушал, что именно. С таким снаряжением можно было беседовать до глубокой ночи, чем они и занялись с полной самозабвенностью.

— И где вы были потом? — заинтересовался Корнель, выслушав во всех подробностях впечатления от дома мадам дю Белле. Как оказалось, иногда они работали вместе, и Корнелю было страшно интересно, какова госпожа посол в домашней обстановке. Точно такова же, грустно подытожил он по результатам разговора.

— В Брно, если я не ошибаюсь, — с усилием выговорил Берингар. Милош не выдержал и прыснул, нечаянно пролив соус мимо картошки:

— Нормальное название! Это ты ещё Йиндржихув-Градец не слыхал!

— Куда? — вежливо ужаснулся Арман. В это время Берингару очевидно надоели славянские издевательства, и он, нанизав себе на вилку ещё мяса, будничным тоном начал сыпать названиями на немецком. Арман чистым случаем знал, что он перечисляет города и природные объекты, но всё равно хмыкнул. Корнель поперхнулся, пан Росицкий восхитился, Милош скорчил страшную рожу и закатил глаза.

— …а также Баден-Вюртемберг, — закончил Берингар. — Что-то мне подсказывает, что ты бы это не выговорил с первого раза, Милош.

— Вот за что я не терплю немцев, — Милош угрожающе закачался на стуле. — Вот за это самое…

— Не ссорьтесь, — взмолился пан Росицкий. Он прекрасно знал, на каких поворотах заносит младшего сына.

— Мы не ссоримся, — невозмутимо ответил Берингар. — Мы ищем мировую справедливость, если она хоть где-нибудь есть. Арман, поделись перцем, пожалуйста.

После перца и ещё нескольких политических стычек перешли к стычкам магическим, а заодно к новым напиткам. Настойка на основе забродившего сливового сока была бережно изъята из секретера и водружена на стол. Арман давно не пил хорошего алкоголя, поэтому сливовица пришлась ему по вкусу. Наслаждаясь напитком, лёгким туманом в голове и приятной безответственностью, вызванной отсутствием книги, писаря и Адель, он откинулся на спинку стула и лениво прислушивался к разговорам остальных. Корнель носил посуду обратно, предварительно заверив гостей, что они тут на правах отдыхающих и помогать не обязаны, пан Росицкий тоже ходил туда-сюда, но в поисках десерта — пани Эльжбета не сказала, уходя, где она припрятала сладкое. Арман понял, что они втроём впервые остались друг с другом, не связанные рабочими обстоятельствами, но, кажется, ни Милош, ни Бер не придавали этому особого значения — они разговаривали так же, как и всегда, с одной лишь разницей: все уже были пьяны.

— Где-то там ша-абаш, — зевнул и потянулся Милош, разглядывая муху, бьющуюся в абажур. — Наверное, мама уже кого-то сожгла. Ну, знаете, они иногда прыгают через костёр… всякое случается… С Адель ничего не случится, ей костёр нипочём, я за Катку переживаю. Это моя сестра, Бер, если ты её не видел.

— Первый шабаш?

— Ага. Уверен, эта девочка семью не опозорит!

— Всегда было интересно, как они понимают, что пора, — задумчиво сказал Берингар. Он тоже смотрел на муху, потом, почувствовав на себе странные взгляды, опустил голову. — Готов признать, что я чего-то не знаю.

— Ты правда не знаешь? — уточнил Арман, не зная, плакать или смеяться. С одной стороны, Берингар казался ему непогрешимым и бессмертным источником вечного знания, для которого не существовало ничего, о чём бы он не знал. С другой, в памяти всплыли детали их первых разговоров. — Ты ведь… ты рос без женщин?

— Можно сказать и так, — ответил Берингар, не вдаваясь в подробности. — Я провёл не так много времени с матерью, а родных сестёр у меня нет.

Арман закусил губу и потянул время, тыкая ложечкой пудинг. Милош сделал вид, что подавился, потом долго осуждающе кашлял, потом уставился на Армана. Берингар терпеливо ждал, заинтригованный своим невежеством.

— А кому был адресован вопрос? — невинно переспросил Милош.

— Полагаю, вы оба знаете больше моего.

— Не спихивай на нас ответственность ещё и за это! — возмутился Милош и обхватил голову руками. Он был пьян. — Ох, ну почему… нет, в этом, конечно, нет ничего страшного…

— Нет, — согласился Арман, которому тоже было неловко. — Другое дело… проклятое пламя, почему тебе сообщаем об этом мы?!

— Я мог бы дождаться любой из знакомых нам всем женщин, но у меня есть настойчивое предчувствие, что задавать такие вопросы в лоб не стоит, — совершенно правильно угадал Берингар. — Особенно после шабаша.

— Особенно после шабаша, — повторил Милош. — Ага. Ну, слушай… с какой бы стороны подступиться… Арман, помоги мне.

С горем пополам, сделав десяток лишних лирических отступлений, они подошли к вопросу женского здоровья. Добравшись до ежемесячных кровотечений, Арман понял, что по какой-то идиотской причине язык завязывается в узел, и вряд ли виноват алкоголь. Он жил с сестрой с самого детства и знал об этом больше, чем многие знакомые мужчины: помогал ей нарезать кусочки ткани и делал работу по дому, когда Адель лежала на постели и шипела сквозь зубы, и ничто из этого не было для него ни тайным, ни постыдным. Почему-то рассказывать об этом другому мужчине оказалось не так-то просто, словно он выдавал чужие тайны.

— Вот так, — пробормотал Милош, которому сливовица тоже не придала ни храбрости, ни красноречия. — У меня тут этих женщин… я знаю, о чём говорю… У Катки первая кровь пошла сегодня утром, ну вот она и поехала.