Юлиана продолжила рассказ, явно собираясь вбить в голову Адель всё их семейное древо. Последние поколения Клозе, разумеется, в Мюнхене не жили, но частенько приезжали погостить и поддерживали отношения с другими колдовскими семьями. Так Юрген, молодой офицер в отпуске, познакомился с красавицей Вильгельминой.

Адель напрасно ждала романтической истории – Юлиана попросту замолчала и уставилась в окно. Может, ей было больно вспоминать о сестре, а может, она не сочла момент достаточно подходящим (вполне справедливо, подумала Адель). А может, ничего особенного в их знакомстве не было, хотя время и смерть придают любой истории особый ореол. Так или иначе, больше Юлиана ничего не сказала, выдержала паузу и без лишних предисловий перешла к делу.

Она вылила в чашу содержимое первого сосуда: густое и с матовой, ничего не отражающей поверхностью.

– И что они выявляют? – буркнула Адель, приседая над чашей и чувствуя себя невообразимо глупо – как на шабаше, когда её одну ошарашил вид беззаботных голых женщин. Юлиана и Барбара оставались непробиваемыми. – Выглядят одинаково.

– Конечно, в чистом виде проявитель и не должен ничего показывать. Первый даст понять, не беременна ли ты в самом деле – не смотри на меня так, я слышала, что ты сказала. А второй продемонстрирует саму вероятность беременности, – сделав едва заметную паузу, Юлиана вздохнула и объяснила: – Понимаешь, с нами, женщинами, случается всякое. Насколько я помню, твоё детство нельзя назвать счастливым как для тела, так и для духа. Может статься так…

Она не договорила и плотно сжала губы. Адель постаралась скрыть свои истинные чувства и напряжённо застыла над чашей, изо всех сил торопя и себя, и время, лишь бы это нелепое действо поскорее кончилось. Она до сих пор не привыкла к тому, что ночной горшок выносит служанка, вовсе того не стесняясь – у Адель с Арманом отродясь не было слуг. А тут новоявленные родственницы. Неужели её не могут оставить одну хотя бы на пять минут?!

Первый раз прозрачная жидкость окрасилась в приятный янтарный цвет. К своему удивлению, Адель совершенно не почувствовала запаха.

– Сейчас ты не беременна, – подтвердила Юлиана и, ловко подхватив чашу, отправилась её опорожнять. Адель не выдержала и зажмурилась, до чего всё это казалось ей неправильным; для неё магия состояла в управлении природой, дамы же Краус подчинили человеческое тело со всеми его выделениями и не видели в этом ничего предосудительного.

Барбара быстро наклонилась к ней и шепнула:

– Не думай. Никто не смотрит на это так, как ты.

И выпрямилась, когда вернулась мать. Адель испытала слабое чувство благодарности, хотя её сбивало с толку отношение Барбары – из соперницы она превратилась то ли в дальнюю родственницу, то ли в подругу… Нет, исключено. Вряд ли она сможет одинаково хорошо относиться к Адель и Лауре.

– И повторим, – велела Юлиана, наполняя чашу до краёв второй прозрачной жидкостью.

Адель повторила, постаравшись по совету Барбары вообще ни о чём не думать. Потом она глянула вниз и сама едва не вскрикнула: на этот раз проявитель окрасился в чёрный с беловато-лиловыми нитями проблесков. Это казалось таким неестественным, что Адель невольно подумала – вот как, должно быть, выглядит для обычных людей то, чем они занимаются… Кому взорвать здание – раз плюнуть, а кто варит зелья странных цветов.

Она обернулась к другим ведьмам, ожидая объяснений. Те молчали. Барбара не изменилась в лице, только чуть-чуть свела брови, а на лбу Юлианы проявились новые морщины.

– Адель, – скорбным голосом сказала она. – Присядь в кресло.

Сердце отчаянно забилось в предвкушении хороших новостей. Адель понимала, что её поведение далеко от нормы, но ничего не могла с собой поделать – раз проявитель работает только по одному запросу, жуткая чёрная жижа никак не могла пророчить ей смертельную болезнь. Сдерживаться было трудно, но Адель старалась вести себя прилично ради Берингара: всё-таки её взяли в хорошо воспитанную семью… как когда-то мечтал брат, а значит, это и ради Армана тоже.

– Боюсь, у тебя не получится родить, – тихо произнесла Юлиана. Как и любая правильная женщина и мать, она была искренне расстроена, и что-то вроде признательности шевельнулось внутри Адель. – С большой вероятностью это будет мёртвый ребёнок, или ты сама… Мне жаль.

– Постой, мама, – вмешалась Барбара. – Неужели мы ничего не можем сделать? Я слышала, как какая-то знахарка из Висбадена вдохнула жизнь в младенца, которого считали безнадёжным. Хорошо, что семья обратилась к ней, а не к священнику…

Адель страшно разозлилась на неё. Конечно, Барбаре было невдомёк, что она не хочет никаких детей, но можно было не проявлять эту добрую волю и не давать советы!

– Не выйдет, – медленно возразила Юлиана, изучая содержимое чаши. Она принюхалась и взяла немного на палец, но, к большому облегчению Адель, лизать не стала. – Нет, не выйдет. Дело не только в том, что она недоедала в детстве, уж с этим-то наша сестра умеет бороться. Были и другие внутренние повреждения… магического характера. Я говорю о том, что тебе не дозволяли посещать шабаш, Адель. Мне правда жаль, – она извинялась в том числе за своё бездействие в прошлом. – Иногда, когда колдовство сталкивается с последствиями другого колдовства, битва бывает тяжела. Я бы не рискнула влиять на твоё чрево при помощи магии, даже если бы знала, что это поможет.

Терпение лопнуло, и Адель спрятала лицо в ладонях. Она улыбалась. Счастьем тут и не пахло – напоминание о собственном нездоровье, сочувствующие лица напротив, да и Берингар расстроится, по-настоящему расстроится… И всё-таки Адель ощущала себя свободной от какого-то недуга, свободной от обязательств, которые страшили её и с которыми она совершенно точно не справилась бы даже при поддержке любимого человека. Дети, а что дети? В магическом мире полно беспризорников, таких же, какими были они с Арманом! В голове Адель яркой искрой вспыхнула идея, которую одобрили бы и брат, и Берингар – не взять ли в будущем под своё крыло каких-нибудь сирот?

Чтобы не обмануться: ею двигало вовсе не сочувствие и не внезапно проснувшаяся любовь к детям. То, что натолкнуло Адель на подобную мысль, было похоже на мстительное злорадство – их с братом когда-то бросили на произвол судьбы, а теперь, возможно, представится случай показать, КАК следовало на самом деле с ними поступить. Пусть будет стыдно всем, и старейшинам, и Юлиане, и другим ведьмам, которые только изображали жалость! Пусть они поймут, что должны были сделать, вместо того чтобы бросать правнуков Гёльди на произвол судьбы!

Адель отняла руки от лица, пребывая в состоянии благоговейного изумления. Ей было и радостно, и страшно от собственной задумки, и совсем немного – грустно.

– Хочешь побыть одна? – спросила Юлиана, глядя на неё с участием и болью. Это зрелище будто отвесило Адель хорошую пощёчину – с таким выражением лица Юлиана очень походила на свою призрачную сестру, скорбящую по всем живым не хуже, чем они по ней. – Если тебе будет проще, я скажу Беру сама.

– Нет-нет, не стоит, – быстро отозвалась Адель и тут же пожалела об этом. Как было бы славно свалить самую тяжёлую часть разговора на Юлиану! Славно и трусливо… Трусости, которая облегчает жизнь, она не презирала, когда дело касалось столь тонких вопросов. Но почему-то беседа через тётю отдавала фальшью, а Берингар воспитал в ней честность. – Гм… спасибо, что помогли мне это выяснить.

Они покивали, снова замолчали. Адель впала в отчаяние – как вежливо от них отвязаться?! Не посылать же просто за дверь? Брата бы сюда, он умеет… Но не успела она снова сказать чего-то неподобающего, как в дверь постучали. Берингар вошёл, не дожидаясь разрешения.

– В чём дело? – спросила Юлиана, неторопливо поворачиваясь к нему. – Мы почти закончили. Ты волновался?

– Подождите здесь, – велел Берингар. Разумеется, он не волновался, просто держал наготове пистолет. – Адель, иди со мной.

– Дай ей отдохнуть! – возмутилась Юлиана. Адель уже подскочила и, оправив юбки, деловито направилась к выходу: приказной тон Берингара напоминал их путешествия, не оставлял иного выбора и в принципе был её любимым, как ни стыдно это признавать.