И в другой ситуации Хабартш разнёс бы его прямо на месте. За профанацию и пропаганду темнословия. Но — не тут. Еле сдержался, и можно на этом закончить.

— Никакие это не лампириды! — шёпотом говорит Хабартш, украдкой косясь в сторону коллег за соседним столом. — Надеюсь, доказывать это не нужно?

— Ну… — тянет Уньёктти, стараясь не открещиваться от нерадивых служащих своего наблюдариума, и в то же время — что тут скажешь в защиту пожилого и, вероятно, весомого книжника? Уньёктти мнётся, держась нейтрального междуречья, между противоборствующими течениями, но находиться в столь щекотливом положении ему вовсе не удобно.

— Никакие это не лампириды! — ожесточённо повторяет Хабартш, а сам уже со счёта сбился, сколько раз за последние дни он произнёс «никакой это не…» о загадочном объекте. — Вот они — данные! — говорит Хабартш, указывая на листы фольги, что беспристрастными фактами вальяжно разлеглись у него на столе. — Вот он — источник сигнала! — громко стуча по фольге, произносит он, и сразу же видно, что обсуждаемый вопрос для него — дело всей жизни, и может быть, он эту самую жизнь положил бы, отстаивая свою точку зрения.

— Действительно… — ещё сильнее смущаясь, протянул Уньёктти, для вида заглядывает в столбцы чисел. — Да, вот они… — откровенно мямлит он, вчитывается в записи, но явно их не видит.

Уньёктти ещё тешит надежду перевести разговор в шутку или представить всё недоразумением. Но Хабартшу этого мало, и он решительно заявляет:

— Думаю, объект и в самом деле рукотворен, — говорит он, и сотрудник за соседним столом улавливает революционность его идеи. — Моя оценка даёт размеры в несколько десятков метров. Оценка, конечно, косвенна, — морщится Хабартш, будто ему самому противен метод расчёта параметров объекта, и прибегает к нему лишь в исключительных случаях, подобных настоящему. — Косвенна, но в некотором приближении приемлема…

— Да-да… — рассеянно кивает Уньёктти, стараясь сдержать пыл Хабартша, чтобы никто не услышал еретических мыслей. — Я читал… Да-да, я помню… — говорит он, хотя по глазам видно, что не знаком с вопросом.

— Не очень большое, должно быть, сооружение — если так можно выразиться, — продолжает Хабартш, и голос существенно громче, чем хотелось бы Уньёктти. — Вроде дома, — увлёкшись, пояснил он, а ему внимает уже половина работориума — три или четыре книжника. — Дом для межзвёздных путешествий! — наконец провозгласил Хабартш — сказал то, что давно напрашивалось, но во всеуслышание озвучить боялся.

— Капсула или аппарат, — неожиданно подхватил один из присутствующих — молодой звездочёт, видимо, ещё не успевший закоренеть в дебрях предрассудочного консерватизма. — Вроде наших кораблей! — взволнованно воскликнул он.

— Именно! — порадовался своему стороннику Хабартш. — Как наши корабли, только передвигается не по водным каналам, а по эфирной пустоте!

— Хм… — пытается обуздать стихийный диспут Уньёктти, и Хабартшу он кажется якорем, тормозящим пережитком. — Позвольте…

— А как же иначе? — пылко возражает Хабартш. — Не целой же планетой путешествовать!

— Вы хотите сказать, что это корабль? — вступил в дискуссию другой книжник — более зрелый и по его кислому виду — явный скептик. — Но как же они избегают контакта с межзвёздным эфиром? — с подковыркой спросил он.

— Вот именно! — реванширует Уньёктти, и Хабартш от него такого не ожидал.

Вопрос опасен для любого книжника. В теории уже некоторое время обсуждается, но технически это невозможно — об этом знает любой, даже начинающий книжник.

— Оболочка должна быть абсолютно непроницаема! — блестяще парирует Хабартш, будто готовился к этому вопросу заранее, он спокоен и уверен в своих силах и знаниях. — Совершенно целостная оболочка… Не говоря уж о том, что… — Хабартш разошёлся не на шутку, ещё немного — и выдаст самое сокровенное, то, что даже Омжлусо говорить опасно.

Есть у него одна безумная идея, подтверждённая теоретическими выкладками, но разве допустимо так вот, прямо тут выкладывать все свои козыри, которые запросто могут обернуться обратно? Неосторожное высказывание — и на карьере можно будет ставить жирную позорную точку. А ведь он столько ещё не успел сделать…

Ну и ладно! — легкомысленно решает Хабартш. Когда ещё можно будет так повеселиться?

— Эфир пуст! — торжественно заявляет он. — Там ничего нет! Просто пустое пространство — я в этом уверен!

Местные переглянулись. Ошарашено, а у некоторых — откровенный ужас в глазах. Даже Уньёктти не смог с собой совладать и в страхе вытаращился на гостя из Карамюсты. Не избежал общей паники и молодой специалист, что минуту назад поддержал Хабартша — фольга выпала из его рук, на лице — благоговейное изумление.

— Да, да, — кивнул Хабартш, с грустью рассуждая, что теперь его точно выгонят из наблюдариума. — Я думаю, что межзвёздное пространство пусто, — говорит он таким тоном, будто прощается с аудиторией. — Но вы, конечно, со мною не согласитесь, ибо считаете, что Эфир наполнен чем-то вроде воздуха.

— Осторожнее!.. — нравоучительно и с тревогой в голосе одёрнул скептически настроенный звездочёт. — С Эфиром нужно быть поосторожнее!..

— Хм, да… — проснулся Уньёктти, он успел взять себя в руки и всем своим видом призывает присутствующих вернуться к текущей работе. — Осторожность не помешает! — будто бы к слову заметил он. — Пожалуйста, будьте бережливы в своих теориях: никаких предпосылок к вашему предположению нет, в теории Эфира всё вполне компактно и самодостаточно.

Хабартш отрицательно мотает головой:

— Вы не понимаете! — обращается он непосредственно к Уньёктти. — Это — пришельцы из другого мира! — поняв, что перегнул с Эфиром, Хабартш возвращается к предыдущей, основной и насущной проблеме. — Очевидно же! — но судя по вновь охватившему Уньёктти ступору, для него это отнюдь не бесспорно. — Я уже работал по этой теме — в рамках моей деятельности в Карамюсте. Вы ведь читали об этом — кое-что я публиковал…

— Да, разумеется… — учтиво согласился Уньёктти, так, будто успокаивая буйно помешанного.

— Характер эфирных колебаний — как тех, с которыми работал я, так и принятых вашим наблюдариумом — явно говорит в пользу разумной природы их возникновения. Не хаотичный шум, как вы заметили, а строгая последовательность неких условностей. Разве нет?

— Ну, может быть… — неопределённо отвечает Уньёктти, примеряясь, как бы помягче разрешить ситуацию.

— Сигнал — так нужно определить это событие! — убеждённо продолжает Хабартш. — Послание — признак мысли. Но говорить о лампиридах…

— Непозволительно! — услужливо поддакнул главный книжник.

— Сможем ли мы понять друг друга? — не встретив поддержки, Хабартш переходит на упадочнический тон. — Ведь они — пришельцы — бесспорно, преодолели немыслимое в нашем понимании расстояние! Чудовищный по протяжённости путь. И такое же расстояние должно разделять нас в развитии и мировоззрении, — Хабартш устало опускает руки, будто ничего их уже не сможет спасти. — Пропасть между ними, прибывшими из неведомых глубин Эфира, и нами, жителями заштатного Таугана…

— Книжный подход! — не к месту брякнул Уньёктти, вероятно, не уловив общий ход рассуждений Хабартша.

— Захотят ли они вообще с нами разговаривать? Будет ли о чём поговорить? Или пойдут своей дорогой? Не желая терять времени на дремучих обитателей провинциального мира… Вот в чём вопрос! — подвёл итог Хабартш.

Он обвёл взглядом присутствующих и по их лицам определил, что спокойно спать сегодня никто из них не сможет.

Марава потянулся и зевнул — широко и несообразно столь важному моменту. Впрочем, можно ли обвинять в легкомысленности и расстроенном внимании человека, которого только что разбудили от криосна? К тому же — сбросили на него тяжёлую бомбу абсолютно дикой и неудобоваримой информации, отчего он растерянно хлопает глазами.

Марава и сам смущён, по виду — будто извиняется за свою несобранность и стесняется тугой сообразительности. Но с физиологией совладать не получается, Марава вновь зевает, разминаясь, вытягивает локти в стороны, взгляд при этом заметно туманится.