Но тот неумолим. Холоден в своём научном подходе, и ни один мускул не дрогнет на его лице.

— Примерно сто девяносто тысяч лет, — слова Вальтера звучат как приговор.

— Ничего себе разброс… — ахнул Эдгарс.

— Ну да, — Вальтер пожал плечами, и вид у него при этом такой, будто речь идёт о каком-то пустячном деле.

— Это же так долго… — проговорил Эдгарс. — Чудовищно долго…

Момент выбрал на редкость удачный: Лонару Гомбе, конечно, уже известно о том, что Полумесяц находится в участке у дозорных, поэтому всякие подозрения в злом умысле его дочери потеряли актуальность.

Разве в её интересах было передавать экспонат в руки дозорных? Её позиция очевидна, прозрачна, и никаких двусмысленностей тут быть не может.

Омжлусо преследует свои цели: до ужаса надоела назойливая девчонка, что прячется от родительского гнева в его четверти. Пусть он и имеет непосредственное отношение к сложившейся ситуации, но приложил все усилия к тому, чтобы вернуть Полумесяц Гомбе, а упустила его Тимго. Почему ж тогда он должен страдать и терпеть дискомфорт?

Социофоб Омжлусо не выносит вторжений в личное пространство, и остаётся лишь удивляться его пристрастиям к ночным игрищам. Видимо, это нечто другое, хотя и связано с пребыванием в густонаселённой толпе и живым общением.

Безучастный и апатичный, стоит он в шикарном кабинете Лонара Гомбы и ожидает его ответа. Собственно, вопрос решённый: Тимго должна вернуться в отчий дом, требуется лишь официальная отмашка её отца. Мол, я не против, — через силу должен сказать Гомба и сделать при этом недовольное лицо, будто бы это одолжение по отношению к страждущему звездочёту.

— Понятно всё с вами… — протянул коллекционер, и Омжлусо его тон воспринимает как положительный вердикт.

Гомба хотел было прибавить что-то насчёт женитьбы, однако отчего-то не стал. И правильно, наверное, сделал, поскольку таким словам Омжлусо немало бы подивился: и в мыслях у него ничего подобного не было. С Тимго его ничего не связывает, кроме, разве что, схожих интересов в виде ночных плясок и звёздных наук. Романтических попыток в сторону Тимго он не предпринимал, и она в этом плане вела себя пассивно.

Думается ему, что узнав результаты настоящей беседы, Тимго будет негодовать. Ведь она и не подозревает, где он находится сейчас на самом деле, наивно предполагая, что ушёл Омжлусо в наблюдариум.

Но — ничего. Так будет лучше. Не то слово — лучше: идеальное решение, выгоднейший для всех сторон исход. Поругается, конечно, но вернётся домой, а Омжлусо останется один — как ему и полагается.

— Ну, я пойду? — с некоторым напряжением в голосе спросил Омжлусо, а сам потихоньку выдвинулся к двери.

— Что?.. — рассеянно ответил погружённый в свои мысли Лонар Гомба. — Ах, да… Ну, иди… Хотя — нет! — вдруг спохватился он. — Постой! — и тот замирает на полпути, чуть ли не застывает в своём движении.

Гомба подумывает о том, что нужно бы намекнуть на нюансы оплаты… Да что там — намекнуть, просто необходимо прямым текстом высказать звездочёту свои претензии в части утерянной выгоды.

Полумесяц Гомбе, конечно, вернут, сомнений в этом быть не может. Не сейчас, сразу не стоит объявлять о пропаже. Через семидневку, например, когда немножко поутихнет шумиха вокруг утопленника из Хейиси, Гомба наведается в участок и заявит законные претензии.

Но доставленные неудобства, да и… В общем, следующие полгода Омжлусо должен бы бесплатно давать уроки его дочери. Вполне себе справедливым и взаимозачётным кажется Гомбе такой расклад, он уже раскрывает рот для того, чтобы выговорить звездочёту, но тут дверь в кабинет осторожно отворяется, и внутрь заглядывает остроносое лицо помощницы коллекционера.

— К вам пришли, — тихо говорит она. — Из участка, дозорные, — учтиво добавляет и смотрит на Гомбу, ожидая его ответа.

Коллекционер вздрогнул и с откровенной опаской поглядел на Омжлусо: уж не его ли уловки?

Неприятной мыслишкой промелькнули давние подозрения в неблагонадёжности гостя. Ведь помнится, с самого начала Омжлусо казался Гомбе сомнительным и ведущим тайную двойную игру. Не далее как пару дней назад Гомба вообще решил, что Омжлусо — на самом деле никакой не звездочёт, а представляет некую криминальную группировку, и даже высказался в этом смысле Тимго.

Точные мотивы и прочие подробности Гомбе были не ясны, и откровенно говоря, до конца он так и смог разобраться или домыслить недостающие моменты. Но предположил, что именно этот самый Омжлусо затеял чехарду с Полумесяцами. А теперь, попавшись, быть может, имитировал полюбовное решение конфликта, якобы — вернул ценный экспонат законному владельцу.

Но в этом, по мнению Гомбы, и заключалось его коварство: сам нанял какого-то громилу-прыгуна и выкрал Полумесяц у Тимго, таким образом отведя от себя подозрения…

Доказательств или хотя бы серьёзных оснований у Лонара Гомбы, правда, нет. Ну, похитили изделие, ну, наличествует пройдоха, который лезет к его дочери, надо полагать, далеко не с благими намерениями, ну и что?

Просто домыслы, да и участие дозорных как-то совсем не укладывается в общий план, пусть даже и замысловатый. Разве можно с уверенностью утверждать, что Омжлусо как-то причастен?

Поэтому Гомба отпускает помощницу словами:

— Я приму их. Пусть зайдут ко мне через пять минут.

И когда дверь за ней закрывается, Гомба говорит звездочёту — небрежно и не глядя в его сторону:

— Пройди туда, — он кивает в направлении соседней комнаты. — Сиди и не высовывайся! Не стоит тебе попадаться на глаза дозорным… Подробности обсудим чуть позже.

Скажут же некоторые! — внутренне возмущается Хабартш, но вслух, конечно, не говорит. И как такое вообще могло прийти в голову? Ни в какие рамки!.. Где они таких понабрали?..

Минутное раздражение, и очень хорошо, что получилось сдержаться — неудобно вышло бы, если б Хабартш с присущей ему язвительностью, от которой в этот раз явно не удержался бы, прямо на совещании принялся бы разносить пожилого местного книжника. Не та ситуация, неловко получилось бы, не стоит разрушать их мировоззрение, пусть и находятся в плену легенд и предрассудков.

Рядом Уньёктти, он опёрся о высокий стол, который отвели Хабартшу в работориуме. Делает вид, что у них тут мимолётный междусобойчик, мол — обсуждают итоги недавно закончившегося совещания. Однако на самом деле стоит тут вроде бы исключительно с извинениями за неосмотрительные высказывания коллег. По крайней мере, Хабартшу так кажется: лицо у Уньёктти смущённое, взгляд — строго вниз, будто не вправе поднимать его, чтобы не встретиться с осуждением со стороны приглашённого звездочёта.

— Кхм… — произносит Уньёктти. — Что скажете, коллега? — спросил он, судя по всему — лишь для того, чтобы хоть что-то спросить: совсем не понятно, к чему это он. Что имеет в виду?

Смех, да и только! — вертится на языке у Хабартша, но из последних сил сдерживается и вслух говорит:

— Ну… — задумался, что бы такое сказануть, чтобы не обидеть. — Интересная точка зрения…

А сам только и делает, что внутренне недоумевает воззрениям местных специалистов. Поражается уровню книжного подхода так называемых звездочётов. Именно так — звездочётом ведь тот представился и сидел рядом с Уньёктти, справа. Может быть, ничего и не значит на самом деле, но Хабартш воспринял это обстоятельство как демонстрацию одной из ведущих ролей пожилого книжника в данном наблюдариуме. Хотя, быть может, это ничего и не значит.

О лампиридах он заговорил внезапно, совершенно неожиданно — кажется, для всех, включая Уньёктти. Седовласый и солидный — Хабартш уже видел его, и не единожды, говорил он громогласно и вполне себе уверенно.

Правда, кто это такой, Хабартш забыл почти сразу после того, как их друг другу представили. Но видимо, не очень знаменит, раз Хабартш затруднился держать его в своей памяти и своём внимании, скорее всего — не так уж значим, если приглашённый книжник ничего не слышал о нём ранее.