Запах гниющей с головы рыбы преследовал гибнущие войска всю долгую войну… Немыслимые рокировки высшего командного состава устраивались милыми придворными дамами в зависимости от покроя камзола кавалера, величины его парика, под горячий шепот в менуэте. Благоухающие духами назначения на руководство войсками последовательно вручались графу де Клэрмону, маршалу де Субизу, маркизу де Контаду… и снова маршалу де Субизу.
Поражения последовали сразу же за первыми победами. Через несколько месяцев после памятной победы под Росбахом войска вынуждены были оставить Ганновер и Гессен. В ходе двухдневной осады была сдана крепость Мюнстер. Драгуны отступали в беспорядке, с огромными людскими потерями. Полк Короля, давая возможность сгруппироваться и собрать силы девяти истекающим кровью полкам, участвовавшим в германском походе, пошел на отчаянный штурм Гоарсхаузена. Королевский драгунский полк совместно с полком Тианж прикрыли отступающие части с флангов под Клостеркампом и Хорном.
Войска, предоставленные самим себе, судорожно пытались перестроиться и собраться перед английским десантом, теснимые по всем направлениям конницей Фридриха.
Приехавший в ставку после очередного назначения маршал де Субиз обнаружил нескрываемую ненависть ко всему высшему руководству и повсеместное несоблюдение Ордонанса, объясненное им в донесении ко Двору "типическим армейским разложением". Большого труда не составило выяснить источник этого разложения, поскольку имя капитана Грегори де Оберньи, как и его тактические находки, были у всех на устах.
Вызванный для допроса в ставку маршала Грег явился с планшетами, доказывавшими преимущество атаки "en muraille", рысью в сомкнутом строю, над атакой "en fourrageurs", карьером в разомкнутом строю. Он решил подробно растолковать маршалу, насколько порочно навязывать армии обыкновенное построение в три шеренги. Но, войдя в кабинет маршала, Грег почувствовал всю неуместность подготовленных им планшетов.
Отчего-то днем на высоких стрельчатых окнах были опущены темные жалюзи, кабинет освещался двумя десятками свечей с колеблющимся пламенем, отражавшимся в витых бронзовых подсвечниках, будто уже наступила вечная ночь и дня больше не будет. После яркого ветреного дня глаза Грега с трудом привыкли к мягкому полумраку ставки маршала. Рассмотреть схемы, вычерченные тонким пером, при таком освещении на расстоянии восьми шагов, определяемых для доклада маршалу Ордонансом, не представлялось возможным. Между зашторенными оконными проемами неподвижно стояли караульные драгуны в форме всех восемнадцати полков. В полутьме фигуры в алых и синих жюстокорах, державшие на весу карабины с примкнутыми штыками, с белыми от пудры неподвижными лицами и яркими свекольными румянами — казались неживыми.
Маршал принял его в полном молчании. Не разворачивая планшеты, Грег четко начал доклад о необходимости увеличения подвижности конницы. Он предложил всей кавалерии, естественно, под руководством маршала, немедленно перейти к двухшереножному строю, поскольку для этого не требуется длительного обучения лошадей. Он старался не смотреть на мертвенно-белое от рисовой пудры лицо маршала с яркими карминовыми губами и бархатными мушками, прикрывавшими красную сыпь на левой щеке. В ставке удушливо пахло смесью пачулей, свечного нагара, пота и касторового масла, на котором замешивались помады и чернь для бровей. В раскрашенном лице де Субиза, при всей отталкивающей неуместности этой искусственной красоты, было что-то завораживающее и притягательное. Маршал, развалившись в удобном кресле, постукивал по столу золотым карандашиком рукой, одетой в белую лайковую перчатку, сбивая Грега с взятого в карьер ритма. Капитан несколько раз останавливался, вглядываясь в непроницаемую маску вежливо улыбавшегося де Субиза, окончательно теряя уверенность, что говорит именно те вещи, которые, как он надеялся всю ночь, рисуя планшеты, донельзя обрадуют маршала.
Почти без звука вошел лакей и подал герцогу крошечную чашку на подносе. Прихлебывая, де Субиз улыбался, глядя на капитана поверх расписной чашечки, медленным изящным жестом подносимой им к тщательно выписанным губам. Внезапно Грегу показалось, будто и лакей и все караульные улыбаются в точности так же, как улыбается маршал, приподняв губу над мелкими желтыми зубами. Не дожидаясь начала продвижения сзади, он повернулся вполоборота в выходу, резко закончив доклад предложением, которое считал наиболее важным. По всему фронту необходимо немедленно перейти к тактическим атакам во фланге, для чего требуется увеличить легкую конницу не менее чем в десять раз. Маршал, услышав, что Грег с тяжелой кавалерии уже мысленно перешел к командованию уланами и в десять раз увеличивает численность гусар, обаятельно сморщился в вежливом сухом смешке. Выкладывая так и не поднявшемуся с кресла маршалу все планшеты на край длинного дубового стола, Грег добавил, что коннице надо хотя бы постараться удерживать менее десяти дистанций, поскольку германцы, удерживая не более пяти дистанций, вклиниваются в чужую кавалерию, как горячий нож в масло. Он тут же отошел от планшетов на три шага назад, не давая перестроиться караулу и закрыть ему выход.
Маршал молчал, отчего-то перестав улыбаться. Грег тоже молчал, ожидая его решения. Де Субиз смотрел на Грега, стоявшего вполоборота в обманчивом полумраке у самого выхода. Демарш капитана не остался им незамеченным. Взвешивая опасность для себя мертвого или живого де Оберньи, маршал в сложных расчетах, словно в карточном пасьянсе, привычно перетасовал всех полковников и капитанов, с которыми уже успел познакомиться, свои шансы при дворе и степень влияния очаровательных покровительниц. Наконец, он с улыбкой встал и с улыбкой сообщил капитану, уже положившему руку на эфес, что полк Мэтр-де-кан Женераль переводится на казенный счет, а капитан Грегори де Оберньи отправляется в отставку. Грегу удалось раздвинуть губы в вежливой улыбке и с легким поклоном непринужденно покинуть кабинет маршала.
Провожать Грега в сомкнутом строю вышел весь полк, к проводам подоспели конные драгуны полка Тианж, Эгмон и Лангедокского. Флик, сидевший верхом на своей Розочке, легкомысленно гарцевавшей рядом с каурым жеребцом Грега, долго оглядывался на оставшийся позади торжественный строй полков с реющими над ними драконами.
В двух переходах от лагеря Грег и Флик увидели несущуюся с холмов прямо на них маркитантскую повозку. Сидевший на козлах возница был абсолютно черным. Сжимая поводья, он что-то отчаянно кричал покрытым пеной лошадям, а сзади неумолимо сокращали расстояние два абсолютно одинаковых всадника в форме прусских улан на свежих вороных жеребцах. За спинами всадников крыльями реяли ментики лимонного цвета, а на самую переносицу были надвинуты высокие медвежьи шапки. Грег и Флик, выхватив сабли, почти без дистанции дали аллюр в сторону повозки. Явно заметив их, перестроились и уланы. Бляха на груди Флика внезапно потяжелела.
— Главное, удержись в седле, мальчик, — крикнул ему на скаку Грег. — И не смотри им в глаза! Не смотри в глаза!
Флик постарался отвести глаза от двух фигур, которые неслись со стороны спрятавшегося в низких облаках солнца. Прижавшись к холке Розочки, он увидел, как черный возница, остановив повозку, споро выпрягает одну из лошадей, перерезав поводья и пытаясь вскочить на нее без седла. Он подумал, что странный человек попытается уйти верхами от преследователей, полностью переключившихся на них. Но возница, нелепо подпрыгивая на неоседланной лошади, рискуя свалиться с нее в любую минуту, уже подъезжал к ним, из последних сил пытаясь опередить улан. Он что-то кричал сорванным голосом, но ветер относил в сторону его крик, поэтому слова его они различили, когда от улан их отделяло не более восьми корпусов.
— Бляхи вынимайте! Бляхи! — хрипло орал черный человек, ерзая на крупе лошади. У него самого поверх овчинного жилета болталась знакомая металлическая бляха.
Флик тут же полез за бляхой левой рукой, чтобы не сбить направления Розочке. Он увидел, как Грег сделал то же самое. На двух корпусах до улан с искаженными атакой лицами, из-за сгорбившихся спин с развевающимися ментиками внезапно выглянуло солнце. Оно резануло по глазам так, что всадники инстинктивно выпрямились и зажмурились. Флик понял, что черный человек рядом с ним тоже прикрыл глаза суконным рукавом. Вслепую они мчались буквально несколько мгновений — с воплями, обнаженными саблями, успев все же сделать на широком галопе не менее двух-трех корпусов. Однако когда они открыли глаза, никого рядом с ними не было. Ни впереди, ни сзади. Их окружало безмолвие зеленых холмов, поросших дубравами. Светило солнце и вокруг ничего, кроме них, не напоминало о войне. Совершенно непонятно, на кого они только что неслись с обнаженными саблями, в пену загоняя лошадей. Неподалеку стояла брошенная повозка с тяжело дышавшей лошадью возле упавшего на землю дышла. Никаких всадников нигде не было, будто они им привиделись.
