— Да-да, — задумчиво ответил Грег. — В результате получаем нечто тяжелое, совершенно неспособное к быстрым движениям, с кокетливым бантиком возле морды… Неповоротливая масса тяжелых всадников и лошадей… Ходим в атаку малой рысью, чтобы стрельба из пистолетов и карабинов была кучнее… Всех, кого мы с тобой убили, мы проткнули палашами или разрубили саблями. Ты хоть одного пристрелил в своей недолгой, но яркой жизни? Хотя бы в одной атаке? И я ни одного не пристрелил!

— Грег, ты бы хоть при этом посмотрел на себя! — откровенно расхохотался Бламон. — Сам — огромный, как прусский мордоворот, а решаешь почти не заниматься стрелковой подготовкой! Не задумывался, насколько ты — удобная мишень? Прикроешься холкой коня, а что потом будешь делать без стрелковой подготовки?

— Ладно, пойдем, я тебе кое-что покажу! — куда-то потянул лейтенанта Грег. — Бламон, ты должен продумать, как заставить всю эту деревенщину скакать без единого выстрела под огнем противника! Это не мое дело, а твое! Берейтора я из Парижа выписал, новых коней завезли… Учти, Бламон, война началась на долгие годы! Хочешь выжить — послушай меня. Эта война изменит лицо мира, не только Франции.

— Что ты говоришь, Грег! Немедленно прекрати! — не на шутку испугался Бламон.

— Бламон, мы с тобой конину жрали, поэтому тебе я говорю то, что думаю, — ответил ему Грег. — Ты видел новый Ордонанс? Там драгунам ничего не светит, кроме предписаний, какому полку носить пуговицы посеребренные, а кому — витые оловянные. Если было бы можно, то прописали бы марку белил, пудры для париков и количество мушек для офицеров.

Офицеры отошли от палатки, а Флик до сигнала подъема лежал с закрытыми глазами, обуреваемый странными чувствами. Он понял, что видит все, о чем говорит этот Грег. Их лейтенант не видит, а ему и глаза открывать не надо.

Когда Грег говорил о германской кавалерии, Флик вдруг ясно увидел перед собою какие-то холмы, поросшие редколесьем, по которой быстрым аллюром в полном порядке и сомкнутости неслись драгуны в голубых мундирах с разноцветными воротниками, на всем скаку совершая сложные перестроения и эволюции… И за вихрем несущейся конницы Флик чувствовал неторопливый разворот тех самых кожистых крыльев, что, тяжело зачерпывая воду, пытались погубить их с матушкой в далекую страшную ночь. Быстро застегивая мундир, он решил, что жилы надорвет, но будет выполнять все указания этого Грега. Пускай тому никто не верит! А Флик понял, — только Грег знает, как можно устоять перед тем, что несут с собой эти крылья.

С прибытием капитана рота Флика закончила стрелковую подготовку и перешла в манеж. Вначале их обучал вахмистр, затем большинство рекрутов перешли под начало прибывшего берейтора. Корнет и лейтенант занимались с опытными драгунами на окружавших лагерь зеленых холмах. Причем некоторых драгун, после ревизии, устроенной капитаном, вернули в манеж заниматься вместе с новобранцами. И занятия тут же превратились бы в обычный армейский кошмар, если бы за ними внимательно не наблюдал сам капитан Грегори де Оберньи. Грубоватой, беззлобной шуткой он легко снял недовольство униженных драгун, пояснив, что вернули их по его приказу, чтобы эти отчаянные не сломали себе шею в маневрах. Грег заставил приободрившихся драгун не только вновь пройти полный курс в манеже, но и активно участвовать в обучении новичков. Капитан пользовался даже не уважением, а какой-то особой любовью подчиненных, которая редко, но все-таки возникала в армии, если офицер стремился сформировать боеспособное подразделение, а не подчинить себе волю других, не брезгуя средствами. Иногда Грег лично помогал берейтору, демонстрируя драгунам наиболее сложные фигуры. Флик видел, что большинство людей вокруг, не задумываясь, рискнут жизнью ради Грега, поскольку чувствовали, что тот старается сохранить их жизни в будущем.

Одиночное обучение в манеже сразу выявило несколько человек, которых Грег немедленно вернул под начало вахмистра, в команду «кентавров», как их окрестил смешливый лейтенант Бламон. Они строили препятствия, маскировали их пересаживаемыми с холмов кустами бузины. С особой тщательностью Грег приказал подготовить канавы для имитации пересеченной местности. В грязных мундирах, расхристанные, усталые и несчастные «кентавры» проходили с лопатами наперевес мимо гарцующих драгун. Среди них был и Гермин, не оставлявший попыток свести счеты с Фликом.

Постепенно многие «кентавры», перейдя к уходу за лошадьми, почувствовали себя в своей стихии. Они стали основой команды вахмистра, регулируя запасы фуража, чистоту конюшен и коновязей. Только не Гермин. Теперь он, во что бы то ни стало, желал одного — уничтожить Флика. Эта навязчивая идея захватила его целиком. Поэтому когда он увидел, что Флик в одиночестве пытается на своей караковой кобылке отработать препятствие возле силосной ямы, которую заставил его выкопать вахмистр, он, не задумываясь, выскочил из канавы с лопатой на длинном черенке. Скрываясь за кустами, ограждавшими препятствие, он успел добежать к каменной насыпи раньше всадника, перешедшего с большой рыси в аллюр. Что-что, а орудовать лопатой вахмистр научил Гермина хлыстом и постоянной руганью, которую тот слышал и во сне. В удар по ненавистной мордашке с выцветшими кудряшками бывший плотник вложил всю накипевшую обиду на жизнь. Флика спасло только чутье кобылки, успевшей шарахнуться в сторону. Лезвие прошло плашмя, но всадник, не ожидавший удара, выпустил поводья и, нелепо выкинув вперед руки, свалился с лошади прямо на булыжники преграды. Гермин, не выпуская лопату, кинулся добивать застонавшего под откосом Флика. Лошадка, сделав круг, вдруг повернула прямо на Гермина, с отчаянным ржанием пытаясь грудью отогнать взбесившегося «кентавра» от Флика, валявшегося в беспамятстве с залитым кровью лицом. Ей ответили ржанием не только кони, доставленные по приказу Грега, но и «норманны». К преграде тут же повернули два разъезда, отрабатывавшие "en muraille" — рысь в сомкнутом строю. Гермин, увидев несущихся к нему всадников, не раздумывая, треснул лошади, переступавшей с ржанием над Фликом, по обметанной пеной морде. И лошадь, встав на дыбы, всей массой ударила копытом плотника, рухнув грудью на лезвие лопаты, инстинктивно выставленной Гермином пикой.

Подъехавшие всадники увидели Гермина с размозженным черепом, с усилием дышавшую кобылку с рубленой раной на груди и покалеченного Флика в разорванном, залитом кровью мундире. Сквозь пелену, застлавшую сознание, Флик все же слышал, что берейтор предложил немедленно добить лошадь, убившую человека. Он хотел крикнуть, что это неправда, что лошадь его спасала, а ударила Гермина только потому, что тот ее бил лопатой! Флик тщетно старался шевельнуть губами, сил не было даже разлепить вспухшие губы и шевельнуть прикушенным до крови языком. Но он сразу успокоился, когда услышал голос Грега.

— Вроде бы рана неглубокая, пускай живет! Позовите вахмистра, он промоет и зашьет рану! Какого «человека» она убила? Человек будет бить лопатой товарища? Человек будет нападать из-за кустов на своих? — заорал Грег, повернувшись от лошади к берейтору и двум драгунам, с интересом присматривавшимся к огромным черным ботинам плотника. — Уберите эту падаль отсюда и немедленно прекратите эту гадость! Никому из вас не нужны его ботины, слышите? Позовите священника и похороните. Что у нас с драгуном? Вроде бы жив… Надо помочь парню… Подождите…

Флик почувствовал, что теплые пальцы Грега осторожно ощупывают его голову, шею… Потом руки капитана поправили подвернутую лодыжку, с силой дернув за ступню. Боль была настолько неожиданной и сильной, что Флик, выгнувшись, хрипло застонал, выплюнув, наконец, сгустки крови изо рта. Но нога сразу перестала болеть. А капитан дотошно проверял его сустав за суставом… Когда он начал проверять ребра, Флик опять застонал, и тут руки капитана замерли на большой металлической бляхе, вывалившейся из порванной рубашки. Флик хотел взять бляху и объяснить, что это — единственная память о матушке, но капитан быстро сунул бляху в рубашку, прикрыл ее остатками рубашки и жюстокора, тщательно застегнув оставшиеся пуговицы. Резко поднявшись, он приказал отнести Флика в его палатку.