В сущности Петрович с расстройства и сильного похмелья проговорился о давнем, тайном позоре всех российских железнодорожников… Когда Алла появилась на железных дорогах, доподлинно не знал никто. Говорят, еще в старину на пароходах, курсировавших по основным водным артериям России, являлась эта прилично одетая дама с усиками над верхней губой и пронзительным взглядом красивых зеленых глаз. И будто бы ее тоже звали мадам Алла Поршутинская. Анатолий Торсуков, втянувший Петровича в торговлю всякой живностью, до сухогруза "Композитор Чайковский" ходил по Волге до Астрахани. Однажды, будучи, правда, не совсем трезвым, он рассказал Петровичу тамошние легенды, будто бы Алла предпочитала раньше комфортабельные каюты первого класса дорогих пароходов, шлюзовавшихся в Тихвинском, Августовском и Березинском каналах. Позавтракает, бывало, в ресторане на верхней палубе, полюбуется видами водной глади под музыку духового оркестра, разобьет сердца всем военным… и исчезнет! Даже сложилось такая примета, что если Алла откушает осетра, то непременно обшивку судна надо бы поменять. А если она закажет телятину в трюфелях под белым соусом, это означало, что все незамужние дамы, путешествовавшие первым классом, в скором времени счастливо устроят свою судьбу. Поэтому к Алле сразу все половые с телятиной так и бросались! Кто ж не хочет на чай пару сотен от мамзелек загрести…
Но уже с 1837 года на всех иллюстрациях "Санкт-Петербургских Ведомостей" и "Московских Ведомостей", а так же в духовных изданиях, бесчисленных листках земств, городских управ, в губернских газетах и изданиях градоначальств — повсюду замелькало недовольное личико усатой дамы в шляпке с черным страусовым пером. Отчего-то рисовальщики всегда выхватывали именно это запоминавшееся лицо из толпы восторженных подданных неподалеку от августейших особ, путешествовавших по Царскосельской железной дороге.
Сосед по дому Петр Волошкин, работавший когда-то начальником состава, тоже поведал Петровичу, будто лично видел журнал со старинными фотографиями из истории российских железных дорог. Так эта Алла была на всех фотографиях открытия крупнейших в Европе железок: Петербург—Москва и Петербург—Псков—Варшава—Вена. А когда в 1892 г. после реконструкции заново открывали железнодорожные узлы, соединявшие Москву с Петербургским морским портом и сетью железных дорог Западной Европы, Алла повсюду уже позировала в обнимку с самим Витте. Причем на голове Витте красовалась ее кокетливая шляпка со страусовым пером и крупным топазом, а на Алле — лихо заломленная форменная фуражка Сергея Юльевича.
Впрочем, окончательно Алла перешла на железную дорогу гораздо раньше — с момента строительства железной дороги Москва—Нижний Новгород, соединившей Москву с Волгой, бывшей когда-то столь любимой транспортной артерией этой странной дамы. Линии Москва—Рязань—Воронеж—Зверово, Козлов—Тамбов—Саратов, Москва—Тула—Орел—Курск—Харьков, продолженные затем до Севастополя, Ростова-на-Дону и Владикавказа, хорошо запомнили ее придирчивый гастрономический вкус. Говорят, что знаменитая солянка, прославившая рестораны железных дорог южного направления, до сих пор готовится строго по ее рецептуре. По крайней мере, сам Петрович слышал, как шеф-повар привокзального ресторана в Харькове строго выговаривал подчиненному, решившему тайком сожрать банку маслин:
— Алла, мать твою, сказала, что в каждой порции солянки должно плавать две-три маслины, так, мать твою, пускай плывут! А не то, знаешь, что у тебя поплывет? Ты меня под монастырь решил подвести, сучонок? Сало жри, подлец! Мадам Алла сало не уважают.
В 1906 году по Закаспийской дороге, проложенной до Ташкента и Андижана, проехала дрезина на участке, соединяющем ее с Оренбургом. Естественно, фотографическая картина в вышедшем "Вестнике Европы" запечатлела Аллу в неизменной шляпке и развевающейся кокетливой мантилье под руку с красивым военным в полковничьих эполетах.
Веяния времени отразились и на Алле, ее маршрутах и гардеробе. Ветер перемен сорвал казавшуюся вечной шляпку… Вначале Алла без сожаления поменяла ее на косынку сестры милосердия. Хотя и здесь Алла постоянно оказывалась в эпицентре интереснейших событий. К примеру, многие железнодорожники симбирской ветки утверждают, будто санитарный поезд, где служил во время империалистической совсем юный Паустовский, вовсе не случайно застрял в районе Базарного Сызгана. Очевидно, большой ценительнице изящной словесности вовсе не хотелось, чтобы будущий автор "Беспокойной юности" погиб на Бессарабском направлении…
А одна из веселых соседок Петровича, работавшая проводницей на молдавских рейсах, рассказывала, будто бы именно ее дедушке Алла, возглавлявшая в 1920 году толпу мешочников, предъявила вместо мандата на проезд в прифронтовую зону — такой удар промеж глаз, что потом и ее папа, родившийся уже перед самой войной слегка косил левым глазом.
Проследить ее передвижения во время Великой Отечественной войны никак не представляется возможным. Многие уверяли, будто Алла сражалась в нескольких местах одновременно. К примеру, тот же Петр Волошкин утверждал, что видел фото с бригадами, перевозившими 89-ю гвардейскую Харьковско-Белгородскую стрелковую дивизию 5-й ударной армии, где Алла, согласно надписи, работала помощником машиниста. Но в это же время она, судя по другим фоткам, вместе с бойцами СМЕРШа, осуществляла патрулирование железнодорожных составов 63-й гвардейской Проскуровско-Львовской Челябинской танковой бригады 4-й танковой армии Первого Украинского фронта… Одновременно ее усатая физиономия мелькает среди фотографий санитарок и медицинских сестер санитарного поезда артиллерийской Сталинградской Глуховской дивизии 8-й гвардейской армии Первого Белорусского фронта. А вот родной дед Петра, служивший в 11-й Корсуньско-Берлинской отдельной гвардейской танковой бригаде той же 8-й гвардейской армии Первого Белорусского фронта говорил, будто все бойцы только и ждали погрузки в эшелон, поскольку по ночам по платформам с танками ходила цыганка Алла и по картам сообщала новости из дому. Прямо на партбилете клялся! Кстати, дед именно от Аллы узнал, что у него сын в Тамбове родился…
Времена пролетали, как скорые поезда, проносились мимо столичными экспрессами. Менялись вагоны, титаны, дерматин заменил дерево и бархат в обивке, а потом и вовсе уступил место пластику… Не менялось только одно — Алла. За двадцать лет работы на железке Петрович не раз встречал людей, утверждавших за выпивкой, что будто бы они сталкивались с Аллой лично. Даже привык к этим рассказам, как к железнодорожным анекдотам про пьяных пассажиров.
Но никогда бы и в голову ему не пришло, что самому доведется встретиться с этим явлением лично. Никому бы не поверил, скажи ему, что однажды с утреца пораньше в какой-то дыре типа Гольцовки или Лунино к прицепному вагону подойдет прилично одетая дама в сопровождении тележки носильщика. Оставив пьяного Ямщикова дрыхнуть у себя в купе, Петрович, выставив горящую физиономию освежительному утреннему ветерку, ждал, чтобы отсемафорить готовность по составу. Не то, чтобы в падлу ему было возиться с пассажирками в такой момент, просто какое-то внутреннее чувство, выработавшееся за годы тряски и утрамбовывания по железной дороге, подсказало ему, что с именно этой пассажиркой мороки точно не оберешься. Он строго свел брови к переносице, придал чертам твердость и безразличным тоном отрезал:
— Мест нет!
Подобная жесткая мимика любую пассажирку немедленно отогнала бы от вагона вплоть до головы состава, чтобы у другого вагона подпрыгивать с криками «по-по». Но дама лишь медленно повернулась к нему от носильщика, и Петрович, обомлев, понял по знаменитым усикам и прославленной на все МПС родинке на правой щеке, что его вагоном заинтересовалась сама Алла…
Она поощрительно улыбнулась раскатисто заржавшему над наивностью проводника носильщику и сказала глубоким контральто с едва заметным акцентом:
— Ты что, хочешь, чтобы я такое пропустила, мальчик? Проход не загораживай! Вещи прими и не смей мне возражать!
