Она жила через две мызы и каждый раз махала Флику платком, когда он тащил тележку с матушкой в церковь. Сама она почти не ходили в церковь до конфирмации, помогая матери возиться с младшими братьями. Но на все престольные праздники с неприменным смехом впрягалась с Фликом в матушкину тележку, и в ушах звенело от ее щебета…

Ее родителей с младшими братьями так и не нашли, саму девочку сняли с конька крыши, посиневшую от холода и пронизывающего ветра. Еще до обеда пришла лодка с нижней плотины с гашенкой и быком, в нее же усадили и Хильду Монс, чтобы по уходившей воде успеть переправить девочку к водосбросам, где жила ее тетка.

Месяц спустя Флик с матушкой видели высокую озабоченную женщину, ходившую возле домика Монсов с покупателем — полным, неопрятного вида стариком. Они тогда подумали, что это и есть тетка Хильды. Матушка сказала, что тетка вовремя продала дом, крыша-то требует серьезного ремонта, да и погреба давно пора чистить. А так у Хильды хоть будут деньги на черный день. Ни матушка, ни Флик вслух не высказали опаску, что, судя по виду этой суровой женщины, малышку ожидает впереди очень много черных дней.

Новый хозяин мызы Монсов не вложил ни одного су в починку. Дом он использовал для ремонта и просушки снастей и ночлега поденщиков, в которые он набирал всякий сброд в сезон на рыбную ловлю. Отъезжая с товаром в город, он бросал ветшающее, когда-то вполне крепкое хозяйство на людей, никогда не имевших собственного дома. Они будто мстили за свою бесприютность осиротевшему дому. Флику и матушке страшно было слышать пьяные крики, доносившиеся с мызы, жалобный визг давно не смазанных петель, треск разламываемого штакетника. Когда начинало штормить, старик-рыбник распускал поденщиков нищенствовать по дорогам, выгонял всех вон, а дом запирал. И все зиму дом стоял нетопленым, ветшая на глазах. Перед смертью матушки, на самую Пасху рухнула крыша. Вначале раздался оглушительный треск наводопевших стропил, а когда крыша провалилась, то весь дом будто вздохнул с облегчением. Матушка начала креститься и просить Бога за сиротку Монс… Флик вспомнил это так ясно! Оказывается, совсем недавно и матушка была еще жива…

— У вашего дома крыша провалилась, — сказал Флик, вытирая рукавом набежавшие слезы, продолжавшей беззаботно трещать девушке.

— Ты же… сын матушки Вейде! — выдохнула в ответ Хильда.

Девушка протяжно охнула и истошно завыла с причитаниями, как плакали все женщины побережья на похоронах. Глядя на нее, больше не смог сдерживаться и Флик. Они плакали в голос вместе, каждый о своем, но больше всего — о том невозвратном времени, когда они тащили матушкину тележку, а теплый соленый ветер бил им в лицо…

Первой закончила рыдать Хильда, опасаясь, что кролик может подгореть. Продолжая горестно шмыгать носом, она сняла кролика с огня и стала неторопливо делить его деревянной лопаткой на листке лопуха. Из узелка, висевшего на поясе, тяжело вздыхая, достала кусок ржаного хлеба и тряпочку с солью. Флик тут же почувствовал спазмы голода, подступившего к самой гортани. Он понимал, что девушка на него совершенно не рассчитывала, что ему надо отказаться, но отказаться не было сил, когда Хильда принялась подсовывать ему самые аппетитные кусочки. Это был самый вкусный кролик, которого когда-либо пробовал Флик, выросший неподалеку от вересковых холмов, сплошь изрытых кроличьими норами… Настолько вкусным, что они уже почти без слез рассказали друг другу о том, что с ними случилось после прорыва плотины.

Деньги, как и опасались матушка и Флик, тетка Хильде не отдала. Она попрекала ее каждым куском. Конечно, деньги никогда лишними не бывают, а у тетки была большая семья. Поэтому, как только на Хильду начали засматриваться соседские парни, тетка продала ее матушке Лизе в услужение.

Подвесив воду в котелке на толстой ветке у костра, Хильда поделилась с Фликом своими планами. Она бы с удовольствием держала в полку походную кухню, как тилбургская грязнуля — матушка Сара, которая даже котлов не чистит. У той столовались многие драгуны, поскольку это было намного дешевле и вкуснее похлебки из общего котла. Хильда отлично знала, где покупать припасы. С первых дней в полку ей довелось ходить по всем рынкам и ярмаркам округи, продавая стираную амуницию и за матушку Лизу и… за себя, конечно. Потому что оставлять немного денег себе Хильда считала справедливым. Во-первых, потому что матушка Лиза купила ее в качестве швеи и прачки, а хотела бы, чтобы она еще была… такой. А тогда ей надо прежде выплатить 80 ливров и справить платья, как у других фламандских девок. А раз эта скряга ей на платья не потратилась, так пускай сама в таких обносках выходит вечером на плац, и весь разговор!

Во-вторых, как с ехидством заметила Хильда, она гораздо лучше матушки Лизы умеет считать. Спасибо родной тетушке, научила! Хорошо же некоторые решили устроиться за ее счет! А она накопит деньги на походную кухню и переманит всех едоков у матушки Сары.

Хильда не считала зазорным обворовывать и интендантские повозки. Потому что считала несправедливым, когда такие порядочные девушки, как она, сидят голодом, а всякие такие пьют сладкое бургундское вино с интендантами и заедают солониной.

Той же справедливости ради Хильда сквозь зубы заметила, что даже такие девушки, правда, всегда помогают захворавшим драгунам. А лекарственные травы сушит и собирает весь женский лагерь. Хильда тоже была не прочь помочь больному и увечному, поскольку так было проще завести полезные знакомства. В полевой лагерь она предпочитала без дела не ходить.

Закипел котелок, в который Хильда бросила сухую землянику и стебли ревеня… На небе высыпали яркие звезды… Вдоволь наревевшись и наговорившись всласть, они по очереди запивали свои печали кисловатым ароматным взваром из одного котелка. Флик почувствовал, что наконец-то лопнули все нити, тоскою тянувшие его к дому… Потом Хильда затоптала костерок, деловито собрала свой узелок, надела чепец, висевший на ветке бузины, и, обняв Флика за пояс, собралась проводить его к лагерю. Слишком много они плакали этим вечером, поэтому сразу захотелось петь. Прижимаясь к теплому боку Хильды, Флик вместе с ней всю дорогу громко кричал песню про то, что можно обойти все побережье, а лучше харлемских девушек нигде не найти! У них самые розовые щеки, самые шелковистые косы и самая белая кожа на всем побережье!

Хильда два раза теряла свои огромные сабо, надетые на босу ногу. Флик, от переизбытка чувств, вдруг полез за пазуху, и сунул ей в руки матушкины носки. Хильда, сразу поняв, что за носки он таскает за пазухой, задохнулась, отталкивая подарок. Она бы заплакала, но слез уже не было, да и плакать после веселой песни не хотелось. Она лишь застенчиво призналась, что ей пока еще никто ничего не дарил. Особенно шерстяных носок.

Прощаясь, девушка сбивчиво попыталась предупредить его, чтобы он не верил никому… что вовсе она вовсе не какая-нибудь там… Флик со смехом целовал ее пахнувшие земляникой щеки, потуже затягивал старый шерстяной платок на груди и счастливо шептал, что она самая-самая лучшая из всех, кого он когда-нибудь встречал на свете.

Легкой походкой он направился в свою палатку. Впервые со дня матушкиной смерти Флик ложился с горячим желанием, чтобы скорее начался новый день…