Перед тем, как всё же переодеться и выйти из квартиры, он слышит очередной удар ладошки по столу, такой сильный, что фарфор дребезжит. Тихое ругательство: «Вот же демон!» теряется в звуках.

В клинику он входит с тем самым состоянием, с которым появляются в аудитории для сдачи экзамена: когда учил ночами напролёт, но в итоге забыл обо всём, стоило пальцам коснуться ручки двери.

Впервые Гидеон застывает в центральном холле, расфокусированным взглядом обводя снующих санитарок. На посту медсестры по-прежнему сидит очаровательнейшая девушка; привычная блёклость не режет глаз; врачи лениво затекают в холл, едва разлепляя глаза и расписываясь за ключи от кабинетов. И вроде всё как обычно, но… Но что-то заставило сердце затаиться в нервной дрожи. Непривычная тяжесть навалилась с такой силой, что Гидеон едва держался на ногах.

Утренний «ключный ритуал» он делает всё ещё блуждая где-то глубоко в себе. Кашель, резко разодравший глотку, наотмашь ударяет по солнечному сплетению, возвращая Гидеона в реальность. Медсестра, не забывая строить глазки всему белому свету, подскакивает к врачу, вцепившемуся в стойку, будто та единственная может удержать от падения в пропасть. Гидеон лишь отмахивается от помощи, с трудом замечая подошедшую, а затем ослабляет туго затянутый галстук чёрного цвета.

Девушка недовольно поджимает губы, не сдержавшись и участливо погладив его по плечу. Возможно, она сказала что-то из раздела: «Точно всё в порядке?», «Вам помочь, доктор Тейт?», но Гидеон даже под прицелами смерти не сможет облечь мелодию её голоса в знакомые уху слова.

Медсестра трётся рядом до тех пор, пока он не поднимает на неё раздражённый взгляд. Но стоит его перевести в сторону диванчиков для посетителей, как костяшки пальцев Гидеона и вовсе бледнеют. Он готов поклясться, что мужчина, расслабленно сидящий в кресле, буквально проклинает его или же – с особой страстью – наслаждается всем происходящим. На фоне угольно-чёрной рубашки с реверенткой, таких же брюк и туфель – особенно ярко выделяется бледная кожа, глаза цвета небесного расколотого льда и волосы: кучерявые, такие красочные, будто кто-то, не жалея сил, раздавил ягоды рябины, физалиса, облепихи и морошки, а потом нагло смешал сок, превратив цвет в насмешку для церкви. Сидящий выглядел как демон, Цербер, Принц Ада, но точно не как священник.

Он неотрывно следит за каждым действием Гидеона, кажется, даже не утруждая себя морганием. Врач, наконец, отлепляется от стойки, подарив ослепительную улыбку медсестре. Поравнявшись с пришедшем, что-то против воли заставляет затормозить. Черты лица пастора кажутся смутно знакомыми: надменно-изогнутые брови, тонкие аристократичный нос, острые скулы, чуть вздернутый уголок правой тонкой губы.

– Извините, – Гидеон не понимает: зачем вообще открыл рот? Но тут же списывает всё на любознательность. – Мы не могли видеться с Вами раньше?

Мужчина сохраняет бесстрастное выражение лица, но глаза… Гидеон готов поспорить на своё ментальное здоровье: в глазах сверкает невиданный задор.

Губы пастора практически не шевелятся, но Гидеону удаётся расслышать: «Думаю, и в этот раз не стоит». Но затем пастор поднимается с диванчика, руки занимают эстетично-возвышенное положение: чуть согнуты в локтях, а пальцы упираются друг в друга. Он смиренно улыбается, произнося:

– Если только Вы посещаете церковь по воскресеньям, сын мой.

«Он – истинная насмешка для всех церквей», – пролетает в голове Гидеона.

– Если бы там наливали, я бы был завсегдатаем, – уголок губы доктора тянется вверх.

Он хочет обескуражить священника, но тот лишь странно дёргает губами, словно подавляя улыбку. Кажется, даже выражение лица меняется на едва уловимую секунду: будто тот встретил давнего друга, с которым долгое время был разлучен километрами и милями.

– Алкоголь – зло, доктор.

– Не замечал, вероятно, мне было очень вкусно. Прошу меня простить.

Гидеон чопорно кивает, удаляясь в сторону лифта. Не обратив и малейшего внимания на последнее, едва слышимое, предложение пресвитера. А оно так стремилось догнать некогда острый слух, что поселилось на подошвах начищенных туфель Гидеона:

«Видимо, быть высокомерным придурком у тебя в крови, да, Видар?»

Но Гидеон, мысленно погружающийся в предстоящий рабочий день, не слышал даже открытия дверей лифта. Ему было важно присутствовать на осмотре Эсфирь, чтобы ничто не посмело ускользнуть от него – каждая её реакция, шрам, разговоры, накатывающие приступы – всё это нужно видеть.

– А он здесь зачем? – резкий голос девушки буквально рушит внутри черепной коробки воздушные замки размышлений.

Гидеон небрежно поправляет халат, как бы намекая, что вообще-то он вроде как врач, и вроде как – её, а затем плотно закрывает за собой дверь кабинета Себастьяна.

– Ну, вряд ли я психически болен, да и посещать тебя, наверняка, не самое приятное занятие. Так что, просто подумай, зачем я здесь, – хмыкает Гидеон, приваливаясь спиной к двери.

Себастьян ошарашенно пялится на коллегу, кажется, и вовсе растерявшись. За всё время, пока рыжеволосую сопровождали из палаты до кабинета – она не обронила ни слова, лишь смотрела безжизненными глазами чётко перед собой. Не пикнула, когда её усадили на стул в грубой форме, не поблагодарила, когда Себастьян вступился и отчитал медперсонал. Но стоило двери открыться, она даже, не обернувшись, выстрелила фразой на поражение.

«И в правду что ли ведьма?» – думает психотерапевт, но, когда Гидеон подхватывает перестрелку своей пулеметной очередью, Себастьян и вовсе теряет способность мыслить. Просто таращится на Гидеона, как на чёрное солнце среди белого дня.

Сам же Гидеон скрещивает руки на груди. Он никогда не хамил пациентам, как бы те себя не вели. Персоналу, врачам, начальству, людям – да, даже так часто, что его общество становилось невыносимым. Но пациентам… Он вообще не планировал отвечать на её вопрос. Артикуляция сработала будто бы на одной мышечной памяти.

– Доктор Тейт, присаживайтесь и ведите себя тихо. Не мешайте производить осмотр, – Себастьян отмирает, но готов замереть снова, увидев, какой эмоциональный огонь разгорелся и погас в глазах пациентки. – Эсфирь, как твои дела? Есть ли жалобы на общее физическое состояние? Приступы повторялись?

В ответ она утыкается взглядом в подоконник.

Гидеон молча усаживается на диванчик, удивляясь, почему Себастьян решил провести осмотр в кабинете, а не смотровой. Он чуть покачивает головой. Повторное освидетельствование при помощи другого врача очень волновало заведующего клиникой – доктора Валентина Штайнера. И когда последний не раскатывал по конференциям в другие страны, то с небывалым удовольствием контролировал процесс лично, не допуская закреплённых лечащих врачей к повторному осмотру. Мнение первого врача никак не должно было влиять на второго. Таким образом, Штайнер выявлял лжецов и подкупленных ими врачей с одной целью – посадить виновного за решётку, а не принять на «курорт» с диагнозом «биполярное расстройство».

Гидеону всегда удавалось проникнуть на повторные освидетельствования, зачастую нелегально, благодаря общению с Себастьяном Морганом и вишнёвым сигаретам. Правда, обычно, ему приходилось тенью существовать в смотровых и прятаться за ширмами, очень редко он смотрел на всё вот так – с первого ряда, да ещё и на мягком диване.

Когда Себастьян задумчиво хмыкает – Гидеону хочется закурить. Неужели он мог ошибиться? Да, нет же, бред! Точно знает, что бред, сам успокаивал приступ, но… даже актёр способен натурально сыграть смерть лишь понаблюдав за умирающим, с какой вероятностью…

Мысли Гидеона сбиваются, когда больничная рубашка девушки падает на пол, оставляя её практически голой. Яркие кучерявые волосы достигают поясницы, и врачу кажется, он видит Мериду7 из мультфильма.

Себастьян, наверняка, попросил лишь расстегнуться, чтобы послушать лёгкие и сердце. Стандартная проверка между нестандартными вопросами, которыми он осыпал девушку. Но тут замер даже Морган.