– Умница, мой сладкий. Как он отреагировал?

– В шоке. Но рад. Я знаю, как он мечтал стать главным врачом, моя госпожа. Так что сегодня он доделывает свои дела и собирает вещи.

– У меня будет ещё одна просьба, Валентин, – голос всё больше напоминает ленивое урчание кошки.

– Всё, что угодно, моя госпожа.

– Конечно, – он чувствует, как её аккуратные губы растягиваются в улыбке. – Его пациентка – Эсфирь Бэриморт. Он говорил, что она особо буйная. Я почитала несколько медицинских журналов и знаю, как Вы решите эту проблему. Как насчёт древней, но проверенной лоботомии?

– Да, моя госпожа.

– Вот и славно. А теперь слушай внимательно: в первом ящике твоего стола лежит небольшой флакончик с чёрной этикеткой. Как только подпишешь предписание на «операцию», ты его выпьешь. Усвоил, милый?

– Да, моя госпожа…

Но в трубке уже давно идут гудки, так как особе на том конце провода не нужен ответ главного врача Валентина Штайнера, он и без ответа сделает абсолютно всё, что она попросит, а затем, как бы прозаично не звучало, лишится жизни. Только потому, что Она не оставляет следов.

Гидеон уже несколько минут к ряду гипнотизировал взглядом дверь в палату. В длинных коридорах горел слабый свет – оповещающий о приходе ночи в больницу; дежурная сестра лениво посматривала сериал на сестринском посту, а санитары, наверняка, нежились в объятиях неудобных диванов ординаторской. Очень редко ночи здесь становились бешеными, как например, в травматологическом отделении или в той же инфекционке. Здесь практически всегда чуть громче, чем в морге. И, может, от того слегка страшнее: особо буйных в сон погружали насильно, а остальные – наслушавшись страшных сказок, отрубались добровольно, иногда разнося по коридорам сдавленные стоны, обязательно пугающие новеньких.

«Ладно, соберись уже с силами, чёртов слабак, посмотри на неё в последний раз и уходи!»

Медленно выдохнув, он уже хочет открыть дверь, как на него налетает санитар.

– Глаза протри, – сурово бурчит врач, замечая, как щуплый мальчишка тушуется.

– Доктор Тейт, тут доктор Штайнер попросил документы подписать. Я за вами весь день сегодня бегаю, хорошо, что Вы ещё тут… – тараторит мальчишка, крепко сжимая в руках планшетку с бумагами и ручкой.

– Что за документы? – хмурится Гидеон, желая поскорее избавиться от подобия на санитара, да и в целом – от чёртовой больницы. Он же уже вроде как не работает здесь, да?

– По передаче пациентов, направления на лечения и эпикризы.

– Давай уже сюда.

Не дождавшись, пока санитар протянет планшетку, он сам вырывает её и не глядя ставит подписи там, где они требуются. Быстро сует планшетку обратно в руки, выжидающие смотря на парня.

– Если это всё, и ты прекратил мною любоваться, то свободен.

– Да… да… Я лишь хотел пожелать удачи, Вы – прекрасный врач и наша больница многое…

– Ага, – сухо кивает Гидеон и открывает дверь в палату, сразу же сталкиваясь с насмешливым взглядом.

Эсфирь, по неизменному обычаю, сидит, облокотившись на стену, скрестив руки на груди, а ноги – по-турецки.

– Опаздываете? – хмыкает она, внимательно следя за тем, как он закрывает дверь и проходит к своему стулу.

– Задерживаюсь, – копирует эмоцию, без зазрения совести следя за тем, как уголки её губ приподнимаются.

– Вы напряжены.

– Ты, – механически поправляет, так и не удосужившись сесть.

Он с несколько секунд смотрит на стул так, словно видит в первый раз, а затем задвигает к столу. Эсфирь дёргает бровью. Кажется, врач, действительно, не в себе, раз спустя столько времени отточенных действий нарушает последовательность.

Шаг. Ещё один. Плечи Эсфирь напрягаются, а ногти впиваются в предплечья. Врач снимает халат, оставаясь в чёрной водолазке с закатанными рукавами и такого же цвета брюках. Снова шаг, заставляющий девушку незаметно вжаться в стену всем позвонком. Он бросает халат на пол.

– Присяду? – тихо спрашивает, смотря чётко в глаза.

– Если я скажу «нет» – Вы всё равно…

– Именно, – усмехается врач, усаживаясь на кровать пациентки.

Отчётливо чувствует, что она насильно заставляет себя не отодвигаться.

– Капельниц не будет? – тихо спрашивает девушка, рассматривая вены на руках.

– А приступы были?

– Нет, – пожимает плечами она.

– Нет, – в разы тише отвечает он.

– И зачем же Вы пришли? – хмыкает Эффи, чувствуя, как тело слегка расслабляется. Странное спокойствие разлилось по солнечному сплетению, когда врач опёрся руками на колени.

Он понятия не имел, зачем пришёл. Если бы всё было так просто – давно бы ответил, но… Как много чёртовых «но» в его жизни. Буквально в каждом предложении. Десятки тысяч «но» на каждый шаг. Вот бы сжечь их все к чёртовой матери, спалить раз и навсегда.

– У меня есть впечатление, что Вы хотите попрощаться со мной, – тихий голос девушки с размаху ударяет по затылку.

Взгляд Гидеона застывает на носках ботинок, а потом он медленно поворачивается к ней. К девушке, что каким-то несомненно дьявольским способом, разгадала его намерения. Или он настолько плохой актёр, что даже не в силах обмануть фактически больного человека?

– Так и есть.

Тишина засасывает обоих в опасную воронку напряжения.

Эсфирь слегка усмехается, смотря чётко перед собой. Вот и всё. Она погибнет ещё до рассвета, как только за ним закроется дверь. Больше не будет никого, кто попытается посмотреть на неё не как на убийцу, а как на пациента, который действительно ни черта не помнит. Палата слишком быстро превратилась в склеп. И в нём она заживо погребена.

Гидеон вторит её усмешке. Вот и всё. Он подтвердил её догадку, а вместе с ней что-то тяжело ухнуло прямиком в желудок, да так сильно, что открылось внутреннее кровотечение. Он больше не увидит её и, чёрт знает, сколько она сможет продержаться здесь с такими же ублюдками, как он. Он превратил её палату в склеп. И заживо хоронит.

– Что же… Спасибо, что не давали утонуть мне всё это время. И за прогулку. Я так и не поблагодарила.

Гидеон оборачивается в пол-оборота, находя её в опасной близости от себя.

– Ты сильная. Я надеюсь, они тебя не смогут сломать.

– Тяжело сломать того, кто не помнит: возможно ли это.

– Ставлю, что невозможно, – Гидеон протягивает ей ладонь для спора.

И с удивлением понимает, она вкладывает свою ладошку в его.

– Как знать, – она чувствует, как большим пальцем он поглаживает кожу. – Меня в любой момент может перекрыть.

– В этом мы похожи, – туманно отвечает Гидеон, не в силах оторвать взгляда от девушки.

– По крайней мере, в Вашей голове не живёт табор голосов, – неловко ухмыляется девушка, заворожённо глядя в синие радужки.

Два камня. Она клянётся, что они похожи на два неземных драгоценных камня, да только… вспомнить бы название.

– По правде, с недавнего времени в моей голове поселился кое-кто. Это очень мешает жизни…

Гидеон не понимает, что именно он делает, но руки сами собой укладываются под скулы девушки, крепко притягивая к себе. Едва различимая секунда, и он касается сухих губ. И, дьявол, она отвечает ему! Отвечает! Несмело укладывает руки на торс, будто делала так всю свою жизнь и углубляет поцелуй.

Чёртов пожар разгорается в грудной клетке, опалив нервные окончания. И в этом поцелуе всё: отчаяние, страсть, ненависть, страх, нездоровое сумасшествие, но, что самое главное – ощущение правильного решения. Будто это вообще самое правильное решение за всю его жизнь: сидеть в психиатрической клинике и страстно целовать собственную безнадёжную пациентку в губы. Будто вся жизнь до этого момента оказалась чем-то искусственным, несуществующим вовсе.

Он аккуратно скользнул ладонями по её шее, плечам, крепко обхватив за талию. Такая тонкая, будто можно одной рукой переломить! Её сбитое дыхание обожгло ухо, когда он позволил сделать ей небольшой вдох, перед тем, как снова обхватить губы.