На губах малварца застывает до боли знакомая лукавая улыбка, а сам он приваливается спиной к двери, скрещивая ноги в щиколотках:

– Не хотите отпустить грехи, сын мой?

Когда Паскаль открыл глаза и увидел перед собой несколько рядов лавочек и крест в конце зала – сначала он не поверил сам себе, а потом и вовсе захохотал, как безумный, привлекая внимание двух старушек с другого конца помещения.

«Это ж надо было так надраться!» – первая мысль ударилась в виски, а дальше он опустил взгляд на руки. Чёрные рукава плотно стянули запястья, будто старались пережать пульс.

Паскаль усмехается, а затем быстро расстёгивает манжеты, чуть закатывая рукава. Хаос, да ему даже дышать, стало легче! И только пальцы тянутся к перетянутому вороту, как в нос ударяет запах ладана, отчего Паскаль чихает.

– Будьте здоровы, отец Кассиэль8, – откуда-то сбоку слышится девичий голос.

«Что за?!…»

– Прошу прощения, Вы… мне? – Кас оборачивается, замечая перед собой миловидную девушку в платке пудрового цвета.

Она ошарашенно скользит невинными глазами по его внешнему виду, вероятно, он выглядел как-то не так, раз она замерла напротив, не имея возможности сдвинуться. Кас натурально проследил, как эмоции на её лице меняются, чтобы подобрать нужную. И «нужная» не приносит ясности от слова «совсем».

– Вы видите здесь ещё одного пастора?.., – уголки губ едва приподнимаются в скромной улыбке.

«Кого?!» – Паскаль в замешательстве оглядывается. Должно быть, она перепутала его с кем-то. Только в церкви практически никого нет, исключая двух старушек с библиями в руках в конце зала и… его с этой девушкой, глаза которой светятся почти щенячьим обожанием.

Взгляд застывает на отражении в витражном стекле, где насмешкой над миром нежити, вырисовывается огромный крест. Он чуть склоняет голову к правому плечу, наконец, касаясь пальцами горловины рубашки, точнее, белой реверентки, мерцающей в отражении синего стекла.

«Какого хрена здесь происходит?…»

– …Я пришла, чтобы поблагодарить Вас. Вы действительно очень помогли мне… Отец Кассиэль? С Вами всё хорошо? Вы выглядите так, будто больны…

«Да просто охренительно! Отец Кассиэль… какого…?!»

Кас не успевает додумать. Он с такой силой сжимает спинку лавочки, что в пору признать – он в состоянии оторвать её. Девичий голос облепляет разум тягучим мёдом, а тот поддаётся, с радостью купаясь в сахарном месиве. Последнее, что чувствует – дрожь земли под ногами, а затем – темнота… Сколько Кас тогда провёл в темноте – до сих пор не мог сказать точно. Но за всё время память встала на место, наградив руки едва заметным тремором, лицо – хмурым выражением, а шею – белоснежной реверенткой на вороте пасторской рубахи.

Потеря трёх месяцев жизни (по человеческим меркам) казалась чем-то невероятным. Но, что било все рекорды «невероятности» – так это всё, произошедшее в период от разрушения его мира и до присвоения чина отца Кассиэля, да простит же Хаос!

Удивительно, но память оказалась практически идеальной. Практически. Во-первых, он помнил, как Замок Ненависти сложился, словно карточный домик, как он заслонил спиной Изекиль, как ринулся к выходу – на помощь Видару, как потом мрак затянул разум в опасную воронку. Во-вторых, он помнил неизвестно возникшую историю отца Кассиэля, отчётливо ясно – каждый день, проживший в этом образе: от «якобы рождения» до круговерти молитв, таинств и кротких улыбок.

Но, что между? Что происходило в провале меж двумя жизнями? Сколько он длился? Кому удалось похоронить Паскаля Яна Бэриморта и возродить из его праха отца Кассиэля? Кто стёр из памяти всё, что касалось родной Пятой Тэрры и мира нежити, придумав новую жизнь? И, что более важно, кому нужно пожать горло за столь тупую шутку?

Много позже Кас поймёт, что в своём открытии прежней жизни он не только одинок, но и… практически заживо погребён. Страх за сестру пробьёт сердце навылет. Он перевернёт весь Халльштатт с ног на голову, только толку от этого окажется не больше, чем от зубочистки в пасти акулы. Разрыва границ, как и самих границ между мирами, не обнаружится, а вся нежить, какую он когда-либо знал – просто растворится в людском мире. Попытки найти хоть кого-то будут обречены на провал на протяжении трёх хреновых месяцев. Трёх! Пока церковь не заговорит о вопиющем убийстве в тюрьме Зальцбурга, пока Паскаль собственными глазами не увидит по телевизору лицо сестры, пока он не наплетёт, что всю свою, да простит Хаос, жизнь мечтал служить в зальцбургской церкви, пока не добьётся встречи с сестрой в тюрьме, а далее – в клинике, пока не увидит заносчивую королевскую задницу в коридорах во, да о таком даже представить раньше было невозможно, врачебном халате!

И тогда он снова испытает тот ужас, что до сих пор жёгся под веками. «Я преклоняю колено!» – с особой отчётливостью раздастся в голове, а хрупкое тело сестры больше не обретёт жизни. Только теперь старый животный ужас видоизменится, потому что его маленькая девочка, его Льдинка, его сестра – не узнает того, кто как умалишённый верил в её воскрешение. И вот ирония – она окажется не живой, а сгнивающей в существовании, а он – практически умрёт, в момент, когда пустой взгляд безразлично мазнёт по коже.

Лучше не придумать – застрять в мире, в котором в скором времени умрёшь, с любимой сестрой, которая натурально страдает и её бывшим (настоящим, будущим? демон теперь уже разберёт!) мужем, который в упор никого, кроме себя и своей больной идеи «излечить мир» не замечает. А вишенкой на торте выступал тот факт, что Паскаль напрочь не чувствовал ауры Кровавого Короля, будто сам Видар оказался настолько пустым, что в этом мире существовало лишь тело: без чувств, эмоций и… души.

Надеждой стал Себастьян Морган. Когда Паскаль увидел его, чинно вышагивающего с тёмно-коричневым дипломатом и в демоновом врачебном халате – Королю Пятой Тэрры захотелось танцевать вполне себе людскую ламбаду вместо чопорных вальсов. Другой вопрос, вспыхнувший на кончиках волос – как заставить вспомнить? Оставалось уповать на чудо. Либо поучиться урокам манипуляции у того, кто когда-то делал это с такой виртуозностью, что в пору было гордо носить прозвище «Кукловод», а не «Кровавый».

В то утро посещение сестры прошло как обычно – никак. Но в этот раз Паскаль не обращал никакого внимания на враждебное молчание и на, разрезающий на миллионы лоскутков, взгляд. Он болтал без умолку, на ходу придумывал кучу человеческих вещей, которыми они «занимались» в далёком детстве, из всего бреда – честно рассказывал только о родителях и о… брате. Брате, который погиб, спасая её. Правда, не от злобного Генерала Узурпаторов и его приспешницы Тьмы, в итоге провозгласившей себя Королевой Пятитэррья, а из-под колёс несущейся машины. И в момент, когда их взгляды всё-таки смогли пересечься, Паскаль умудрился связать две противоречащие друг другу ауры – Эсфирь и Себастьяна, внушил им коснуться друг друга. Почему-то уверенность брала верх: касание сплетённых аур обязательно заставит Баша вспомнить. А если нет, то Кас приблизит день, когда свалится от рака.

Тем не менее, сейчас он лукаво улыбался, прокручивая бокал со скотчем в руке. По бесовским волосам бегала светомузыка, а напротив – покаяться во грехах готовился генерал альвийской армии Себастьян Морган.

– Демон, Кас, я не понимаю, чего хочу больше: обнять тебя или застрелиться, – хрипло протягивает Себастьян, оглядываясь по сторонам.

Паскаль затащил его в самый настоящий центр разврата! Конечно, Баш не имел ничего против людских развлечений, особенно за последние несколько месяцев жизни в шкуре врача психотерапевта. Но, демон подери этого рыжеволосого беса, он даже не удосужился переодеться, буквально сверкая белоснежной реверенткой на весь стриптиз-клуб! Да уж, кто бы мог подумать, что именно это место Кас подразумевал под «безопасным», когда убеждал Себастьяна, что их разговор не для больничных стен, ушей и, тем более, не для Эсфирь, нуждающейся в помощи.