– Какого демона?!

Эсфирь не понимает, что происходит, но чувствует холодную ткань, накрывающую тело. Но, если бы она всё-таки могла поднять голову, то увидела бы разъярённого Себастьяна Моргана, собственного брата со сбитыми в кровь костяшками и очаровательную девушку с блондинистыми волосами под стать сиянию звёзд.

– Доктор Морган, немедленно покиньте операционную. У нас предписание от главврача и доктора Тейта, – практически сквозь зубы произносит старик.

– Я убью его, – рычит второй голос, в котором Эффи распознает того, кто посещал её, называясь братом.

А дальше – девичий визг, очередной звук падающих вещей, разбивающихся склянок и тихая фантастическая мольба: «Ваше Величество, прекратите…»

Но, видимо, тот, кому принадлежало столь возвышенное обращение – плевать хотел на мольбы. Эсфирь ощущает движение рядом с собой: её пытаются освободить от оков. Чувство спокойствия расползается по всему телу, когда она ощущает свободу в голени, а затем и в руках. И даже оглушающий треск стекла и чей-то глухой стон не способны посеять в душе тревогу.

– Ну, привет, героиня, – перед глазами появляется лицо, которое Эффи уже видела.

Психотерапевт Себастьян Морган является одним из спасителей, озорно подмигивая ей. Зрачки Эсфирь расширяются от страха. Она помнила его цвет глаз – древесно-карий, но сейчас… Господи, только бы не приступ! Радужки оказались цвета блёклой сирени.

– Так, давай, аккуратно приподнимаемся. Тебя ввели в общий наркоз, а ты вон какая сильная – очнулась до начала операции. Не для крови нежити такие штуки, да? Спокойно, я держу, – его рука вовремя подрывается вслед за соскальзывающей простынкой, удерживая несчастную ткань на уровне груди. – Дыши, всё хорошо. Ты в безопасности…

Эсфирь неловко опирается на него, чувствуя головокружение и накатывающую тошноту. Что-то вязкое стекает из носа, попадая прямо на губы. Аккуратно облизывает верхнюю губу, растворяя на языке привкус солёного железа.

Она медленно моргает, осматривая разруху вокруг: валяющиеся медицинские приборы и люди, решившие взять с вещей дурной пример. Анастезистка и один из мужчин еле дышали, недалеко от них скрючилась медсестра. Не хватало только врача-старика. Эффи переводит взгляд на огромное разбитое окно на улицу, около которого стоит юноша с абсолютно безумным взглядом и волосами цвета геенны огненной. Вопрос о том, куда делся врач, растворился сам собой, стоило ей увидеть усмешку на лице.

Рыжий тщательно сканирует Эсфирь взглядом, а затем смотрит куда-то за её плечо. Эффи с трудом оборачивается, замечая позади себя высокую девушку в полностью чёрной одежде. В руках та сжимает клинок, лезвие которого перепачкалось в крови. Светлые, практически серебристые, длинные волосы заплетены в две тугие французские косички, черты лица острые, ледяные и… уставшие. Она не менее внимательно, чем Паскаль, пробегается взглядом по помещению, останавливаясь на разноцветных радужках. Эсфирь заворожённо смотрит на цвет расплавленной стали, понимая насколько магически красив взгляд пришедшей, как и она сама. Эффи нервно усмехается, должно быть в сравнении с её внешним видом даже таракан прекрасен.

– Что, уже не рада, что нашла нас именно сейчас, а, Рави? – хмыкает мужчина позади неё, пока врач, находящийся рядом, снимает с себя куртку и накидывает ей на плечи, желая поделиться собственным теплом.

– Имей совесть! Я искала всех вас месяца три к ряду! И что я вижу? Свою истерзанную Верховную? – голос девушки напитал пространство арктическим льдом.

– Слышу обвинения в твоём голосе, Равелия, – фыркает Паскаль.

– Сними уже демонову реверентку…

– Как же я её сниму, если она мне идёт?

– Хватит! – от голоса рядом Эсфирь вздрагивает, но Себастьян крепче прижимает её к себе, а затем и вовсе берёт на руки. – Нужно уходить. Скорее всего, через несколько часов все будут на ушах. На Эсфирь повесят очередные убийства.

Они говорят о чём-то ещё, кажется, даже спорят. Но последнее, что Эсфирь различает перед отключкой – тихое: «Прости, что не вытащил тебя раньше, Льдинка» и горячий поцелуй в лоб.

Полгода спустя, окраины Халльштатта, ярморочной общины в Австрии

– Зачем это всё?

Третий по счёту вопрос Эсфирь, естественно, проигнорирован. Как и большинство других вопросов, касающихся двух переездов за последние шесть месяцев, вечно-измученных мужских лиц и потока меняющихся людей.

Ко врачам её больше не водили, будто бы приступы оказались выдумкой или шуткой. Если бы не заботливые взгляды и постоянные успокаивания – Эсфирь и вовсе бы сочла всё происходящее за очередную порцию пыток. Её искренне пытались убедить в отсутствии болезни, хотя даже ежу понятно – психика девушки давно прокричала «адьос» и поскакала жить лучшей жизнью.

Что она имела в сухом остатке?

А) Бракованную память, которая с каждым разом подводила всё больше и больше. Иногда казалось, что месяца в тюрьме и нескольких в больнице – попросту не существовало. Единственным напоминанием о тех днях были непрекращающиеся бега, переезды и головная боль от ударов о злополучный кафель. Кажется, она сама усугубила своё положение. Вот чёрт.

Б) Человека, называвшегося её братом, который действительно им оказался. Паскаль или, как она привыкла называть его, Кас – внушал доверие. И что-то подсказывало: он не позволит обидеть. Хотя бы по той причине, что, когда она называла его сокращённым именем – в кристальных глазах блестели слёзы. Наверное, ему безумно больно не иметь возможности подходить к ней так же близко, как тот же Себастьян, но пока что Эсфирь устанавливала связь издалека, боясь причинить больше боли, чем сейчас.

В) Себастьяна – врача психотерапевта, который долгое время вообще слыл загадкой. Зачем помог? Почему не сдал? Позже Эсфирь узнает: он – лучший друг её, здесь внимание, мужа! У неё – поломанной, бракованной, истерзанной – был муж. Как она поняла из обрывков разговоров и переглядок странной компании – того пытались найти. Эсфирь знала только имя – и то лишь потому, что оно выбито на рёбрах. Неужели она так сильно кого-то любила? Вот ведь парадокс, если учесть, что чувства внутри вымерли. И, по ощущениям, лет так сто назад.

Г) Равелию. Или, как та просила её называть – Рави. Это для рыжеволосой вообще оказалось головоломкой. Девушка модельной внешности представилась как хорошая подруга Каса, но тот трепет, с которым она смотрела на рыжую, та забота, которой она её окружала – наталкивала Эсфирь на мысль: «Не сестра ли она мне?». Да и как вообще пресвитер обзавёлся дружбой с такой как Равелия? Очередной парадокс.

Складывая все невозможности в одну картину выходило что-то экстраординарное: пастор церкви, врач-психотерапевт и модель прыгали на задних лапках перед сумасшедшей убийцей, пряча её в разных местах и делая всё, чтобы смягчить приступы.

Прежде чем ответить на вопрос рыжеволосой, Равелия смотрит за плечо Эсфирь. Последняя усмехается. Это прямо-таки типичный ритуал: перед ответом на любой вопрос – все всегда смотрели на Каса, чтобы определить степень разрешения на дне его зрачков.

Эсфирь чуть оборачивается, внимательно разглядывая лицо брата. Он сосредоточен, под глазами залегли тени, но злость отсутствует. Яркие ледяные радужки скользнули по заострённым чертам лица сестры с долей неприкрытого разочарования. Ему приходилось всегда стоять где-то позади, справляясь со своими эмоциями, предоставляя ей время и пространство. Эсфирь чуть подкусывает губу, виня в этом себя. Наверняка, брату хотелось быть ближе, чем на расстоянии десяти метров; окружить любовью и заботой; но она не могла так быстро научиться любить его, не могла распахнуть объятия для того, кого не помнила, но, видят Небеса, она очень старалась!

– Потому что тебя нужно показать… врачу, – Рави возвращает лицо Эсфирь к себе.

Эффи хмурится, как блондинка только поняла по унылому выражению, что может рассказать? У Каса даже взгляд не изменился!