– Всё будет хорошо, Эффи-Лу, – Себастьян успокаивающе подмигивает. – Нужно только придерживаться легенды. Мы – аферисты, помнишь?
– К слову, о легенде, – Равелия быстро прожёвывает кусок пиццы. – Я бы не отказалась повторить всё ещё раз.
– Раз дама просит, – Кас очаровательно улыбается, а затем поднимается из-за стола, следуя к холодильнику за второй бутылкой.
– Отец Кассиэль, Вас не пустят на небеса, – усмехается вдогонку Себастьян, а Эффи пытается сдержать улыбку.
Путь брата от священника до таксиста порождает новый приступ к смеху, который Эффи прячет в новом глотке.
– Мне уютнее в Аду, – Кас лукаво улыбается, захлопывая дверцу холодильника. – Значит, Эффи-Лу, твоя история не поменялась: ты больна, тебя нашли под обломками особняка семейной пары в Халльштатте. Повторяю, в сотый раз: то, что ты спалила заживо семью – не правда. Но по легенде – это так. Потом какое-то время ты сидела в тюрьме.
– Тот, кого я убила там – это всё же правда, – медленно произносит Эсфирь.
– Эффи… – Равелия пытается предупредить появление приступа, но Верховная спокойна. Просто констатирует факт. Её сознание сегодня удивительно чисто.
Прежде чем продолжить, Паскаль делает глоток:
– Тот, кого ты там убила – не имеет никакого значения только потому, что ты сама не помнишь по какой причине это произошло, – голос брата на мгновение становится ледяным, но дальше смягчается: – Какое-то время ты лежала в Зальцбурге, около пяти лет назад перевели в эту клинику по моему запросу. Я разрисовал тебя в медицинской карте, как самого настоящего монстра только для того, чтобы вызвать дикий интерес в лечащем враче и ужас у персонала. Меньше будут приставать к тебе. Кстати, в деле написано, что я – пастор здешней церкви. Если спросят название: молчи или говори, что тебе всё равно. Вообще больше молчи, всё остальное сделаю я.
Эсфирь облизывает губы, поочерёдно смотря на семью. Они не причинят ей боли, им можно доверять. И от этих мыслей, солнечный свет облизывает лучами внутренности. Она в первые чувствует абсолютное счастье вперемешку с ужасом.
Интересно, какой он – её муж? Всё, что Эффи знала – он тоже потерял память, и с ним тоже оказался человек, который помог восстановлению. Если, конечно, жизнь с огромным провалом в памяти можно считать восстановлением. Ещё он был врачом-психиатром в различных клиниках. Однако, судьба та ещё шутка – Эсфирь чокнутая на всю голову, а он, по идее, именно эту голову и будет лечить. Если заинтересуется.
Она делает ещё один глоток, пропуская щебетание друзей мимо ушей. Если она вышла за него замуж, значит, он любил её? И она его? Конечно, Эффи может ошибаться, но ей кажется, что ни при каких обстоятельствах она бы не вышла за человека без любви, даже бы не посмотрела в сторону замужества, если бы отсутствовали чувства.
А когда увидит его – поймёт, что это он? Почувствует ли, что это тот самый человек, чьё имя выбито на рёбрах? Эффи опускает правую руку на ребро, аккуратно поглаживая татуировку через одежду.
– Хорошо, а как ты сделаешь так, что Видар вспомнит? – голос Себастьяна доносится до Эсфирь, словно через толщу ненавистной воды. Наверное, не произнеси мужчина имени, слух бы пропустил и это предложение.
– Есть у меня одна идейка, – Паскаль заговорщически ему подмигивает. – Не парьтесь, у меня всё на чеку.
– Никто и не «парится», – раздражённо отвечает Равелия, сдувая с глаз белые пряди чёлки. – Но не хотелось бы потом ещё пять лет бегать по городам и странам.
– Дальше мы побежим только домой, моя снежинка, – усмехается он. – И тебе придётся терпеть меня ещё лет так… вечность.
Эсфирь подкусывает губу. Кас всегда отличался дурашливостью, но в последнее время, а особенно разговаривая с Равелией, он вообще превращался в редкостного придурка. На протяжении месяца он подбирал ей прозвища, выбирая самое раздражительное для Рави. С оглушительным отрывом победило: «Моя снежинка». И хотя Равелия злилась, но Эффи думала, что она действительно похожа на снежинку: бледная кожа, холодные паутинки волос, светлые ресницы и брови, и глаза, напоминающие лёд, застывший на озёрах, прямо как у брата.
А вот почему Кас называл её саму «Льдинкой» – это было почвой для размышлений, хотя саму Эффи прозвище не раздражало, особенно когда Паскаль рассказал, что так её всегда называли дома.
Интересно, как её звал Видар? И как она называла его? Или они считали всё это глупостью? Эффи задумчиво хмыкает. Чёрт его знает, как раньше, а сейчас она слабо представляла, что может звать своего партнёра какими-нибудь: «котиками», «зайчиками», «солнышками». Да чего вообще думать, «вторая половинка» тоже слабо представлялась. Вернее, вообще не представлялась.
– Кас…
Эсфирь даже не осознала, что произнесла его имя, пока он не ответил со вселенской нежностью в голосе:
– Да, Льдинка?
Конечно, будет величайшей глупостью спрашивать, как выглядит тот, кого она любила. Пыталась уже – к слову, безуспешно. Может, встретиться в слепую – лучший вариант, так будет чувствовать душа. Хотелось верить в то, что именно она выбирает, кого полюбить. И в то, что, хотя бы она не сломалась. Ладно, этот вопрос отпадает. Может тогда спросить что-то из их отношений? Были ли у них какие-то личные знаки, чем они любили заниматься? Тоже глупо. Вряд ли бы Эсфирь рассказала о чём-то подобном брату. Сейчас бы точно не рассказала.
Поняв, что молчание слишком затянулось и все настороженно на неё смотрят, Эффи аккуратно ставит стакан, опираясь локтями на стол.
– Как понять выражение «жутко пахнет весной»? Чем пахнет весна?
– Наверное, у каждого свой запах, – неуверенно протягивает Паскаль. – Для меня она всегда пахла морозным солнцем, пресным льдом и сыростью, – он поворачивает голову в сторону советницы, чтобы та пришла на помощь.
– Для меня, наверное, так же, – пожимает плечами Рави. – Но только потому, что я долгое время провела на Севере. А для тебя, Баш?
Губ Себастьяна касается нежная улыбка:
– Наверное, запах мокрого асфальта, утренней прохлады и сандала. Что насчёт тебя, Эффи-Лу?
– Я не знаю точно, – пожимает она плечами. – Если у каждого свой запах, значит, он с чем-то связан… Я вряд ли с чем-то или кем-то связана, но мне кажется, что весна пахнет свежескошенной травой и морозным ментолом. И, возможно, ежевикой. Опережая вас, я знаю, что она цветёт только летом.
– Всё хорошо, запах весны – это же набор ассоциаций, – ободряюще кивает Себастьян, странно ухмыляясь. – Необычно, но всё же – прекрасно.
Эсфирь нервно улыбается, а затем касается правой рукой левой мочки уха, осторожно растирая её.
ГЛАВА 15
Несколько дней спустя, психиатрическая клиника при Стоуни-Брукском университете, Стоуни-Брук, посёлок муниципального района Брукхейвен в округе Саффолк, штат Нью-Йорк, США
Всё утро дождь лил стеной. Гидеон честно ждал момента, когда погода успокоится, и он сможет прыгнуть на мотоцикл, чтобы спокойно добраться до клиники. Как назло, сегодня против него сговорились сразу две девушки: реальная и облюбовавшая мозг. Обе твердили о том, что до работы нужно добираться своим ходом. И всё бы ничего – если бы он не опаздывал!
– Молю, хватит фонить внутри моей черепной коробки! – раздражённо рычит Гидеон.
Он быстро шёл от метро, едва удерживая в руках зонт, так и норовивший извернуться в обратную сторону от ветра.
«Ты чувствуешь? Дождь! Это же прекрасно, почти как в Долине Слёз! Это, между прочим, в твоём королевстве!» – рыжая бежала рядом, но в отличие от него, радовалась ливню, счастливо шлёпая по лужам. – «Хватит быть таким снобом! Почувствуй момент!»
– Я чувствую, что страшно опаздываю, а ты меня жутко раздражаешь! А ещё я чувствую, что от такой погоды – пациенты устроят сегодня весёлый денек, да к тому же – у меня знакомство с новенькой. Так что, извини, но дождь – последнее, что меня сегодня волнует!