Многие палестинцы писали в израильские газеты, рассказывая о грузовиках, увозивших молодежь из арабских сел к границе или на расстрел, о методах устрашения, применяемых с единственной целью – прогнать палестинцев с захваченных территорий. Бен-Гурион охарактеризовал массовый исход палестинцев как «чудо». Но это чудо было результатом упорной работы израильтян.

Концепцию «чуда» похоронила возникшая в 1980-е годы «новая историческая школа». Принадлежащие к ней Бенни Моррис, Том Сегев, Илан Паппе, Ави Шлаим, Симха Флаган решили разрушить всеобщий заговор молчания. Сейчас, после их добросовестных исследований, невозможно понять, как раньше весь мир и сами израильтяне могли верить официальной лжи об «организованном и добровольном отступлении» беженцев. Израильский военный историк полковник Меирке Пеил не видит резона в наукообразных поисках причины к бегству: «Палестинцы бежали по той же причине, что и все беженцы на свете, – спасая свою жизнь». Меирке знал, о чем говорил, – он был наблюдателем от еврейского руководства Хаганы в Дейр-Ясине. Его наблюдение просто и верно. Так бежала моя семья 22 июня 1941 года из горящего Минска, так бежали миллионы людей – русских, французов, немцев, – когда приближалась линия фронта.

Беда не в том, что они бежали, но в том, что им не дали вернуться. Наверное, многие – в особенности горожане – вернуться не захотели бы. Моя семья, например, осталась после войны в Новосибирске, но по своей воле. Крестьяне бы вернулись. Вернулись бы и сегодня, хотя прошло немало лет. Но сионисты действовали по методу, примененному позднее в Боснии, Хорватии, Косово и занятых армянами областях Азербайджана. Резня не была самоцелью, но служила созданию этнически чистого государства. Еврейские власти остались довольны результатом этнической чистки. Они не скрывали радости: только 10 % палестинцев удержались в своих деревнях и городах после Накбы.

Благодаря работе «новых историков» мы можем изложить некоторые основные факты о войне 1948 года, ставшие известными за последние десятилетия.

Памятником 1948 году стоит Кастель. Это самый трудный (800 метров над уровнем моря) перевал на Яффской дороге, в десяти километрах от Иерусалима. «На Кастель не заберется», – говорят иерусалимцы о маломощных машинах. К северу от шоссе и развязки находится зажиточный пригород Мевассерет, с его торговым центром, гордо поднимающим ввысь эмблему «Макдоналдса». К югу от дороги израильские флаги развеваются над холмом Кастеля. У подножия разбит парк для детей поселка Маоз-Цион, выходцев из Ирака и Курдистана, привезенных в 1950-х годах. Они не знают, что было на вершине, хотя у начала тропинки стоят железные щиты с пояснительными надписями: «Здесь наши доблестные силы сражались с арабскими бандами и выкурили их из их бандитского гнезда». Гид пересказывает равнодушным туристам израильскую версию истории: осажденные евреи Иерусалима ждали помощи из братского Тель-Авива, но еврейским конвоям мешали арабские банды, окопавшиеся на Кастеле.

Поднимаемся наверх. Классическое село Нагорья, Кастель стоит на крутом высоком холме над вади, по которому проложена дорога на Иерусалим. В центре – основания римского форта, кастеллума. Госпитальеры возвели на этих основаниях замок Бельвир, им правили магистры ордена из близлежащего замка Бельмон. Дома крестьян, строившиеся поначалу вокруг замка, с веками захлестнули его, как в Тайбе. Тут можно переходить из дома в дом. Крепкие жилища Нагорья выдержали и атаку Палмаха, и натиск времени. Здесь они жили, арабские бандиты, их жены-бандитки и дети-бандитята. Здесь стояли в бандитских хлевах бандитские ослы и овцы, росли бандитские оливы и кактусы. И все это существовало тысячи лет, единственно чтобы мешать движению еврейских конвоев на шоссе.

На склоне Кастеля растет одинокий кактус сабра, неизменный спутник арабских сел. Жители Кастеля лишились всего: домов, скота, земель, многие – жизни. Даже сабру присвоили израильтяне, сделав ее символом своего молодого поколения. Изрядная ирония заключается в том, что выдумавшие это прозвище для родившегося в Палестине потомства европейских евреев не знали, скорее всего, что кактус этот завезен в Палестину в недалеком прошлом. Они и не приметили, что сабра растет только вокруг арабских сел или там, где были такие села.

Не только пояснительные надписи у Кастеля – израильские книги и путеводители не чужды святой простоты. Как правило, они в упор не видят сельских руин. Известный краевед Зеэв Вильнаи, автор десятка книг и путеводителей, описывая район Латруна, отмечает: «Возле развалин арабской деревни – два римских камня», – и дает подробное описание римских камней, даже не останавливаясь на судьбе арабской деревни. А ведь ему было известно, что она не развалилась сама по себе – дома взорвали израильские саперы через долгое время после того, как отгремели бои Шестидневной войны, а жителей насильно вывезли на армейских грузовиках. Корреспондент израильской газеты спросил почтенного д-ра Вильнаи, почему тот не упоминает об этом, и получил следующий ответ: «Зачем вам надо копаться в грязи?» Русский путеводитель – как и другие, – говоря о живописных руинах арабской деревушки Лифта, упоминает, что в библейские времена здесь находился источник Мей-Нефтоах. Но умалчивает о том, что жители Лифты по сей день живут в лагере беженцев, а крыши их домов нарочно проломлены, чтобы под ними никто не смог поселиться. Так советские книги стыдливо обходили молчанием тот факт, что великие сталинские проекты воплощались в жизнь узниками лагерей.

Если же умолчание невозможно, эти села называют кфар натуш – «покинутые деревни». Например, израильский путеводитель пишет о селе, стоявшем на месте Кфар-Савы: «База бандитов… взята в бою… развалины видны на холме».

Битва за Иерусалим шла в районе Кастеля. Хотя ООН постановила оставить Иерусалим под международным управлением, сионисты решили взять себе Святой город. Их не останавливали ни резолюция ООН, ни воля иерусалимцев. В израильских пропагандистских брошюрках обычно подчеркивается, что борьба шла за святые места, за Стену Плача. Но на деле сионистов мало интересовали святыни. Бен-Гурион рассказывал, что впервые оказался у Стены Плача через несколько лет после приезда в Палестину. Стена Плача была важна для набожных евреев – их называют ортодоксами, хасидами или богобоязненными (харедим), сами же они зовут себя адук, «тесно прильнувшие (прикипевшие) к Торе», – но они не хотели сионистов, они предпочитали международное правление, на худой конец – эмира Абдаллу. Выше уже упоминалось, что даже сегодня старое иерусалимское еврейское население, жившее в городе до сионистов, вывешивает черные флаги в День независимости Израиля. В рассказах ветеранов боев 1948 года неизменно фигурируют белые флаги над домами «богобоязненных», вражда к сионистам, отказ оказать помощь раненым солдатам еврейской армии. И после 1948 года жители религиозных районов относились к израильтянам как к оккупантам, жили обособленно, ограничивая все общение рамками своей колонии на Побережье – Бней-Брак.

Война за Иерусалим, которую Израиль вел от имени «богобоязненных», была столь же парадоксальной, каким оказался бы штурм Наблуса во имя спасения святынь самарян или, предположим, «освобождение» Антверпена ради блага его евреев – полировщиков бриллиантов. «Богобоязненные» хотели Стену Плача и не хотели сионистов, сионисты не нуждались ни в Стене Плача, ни в «богобоязненных», но воспользовались и тем и другими для оправдания своего завоевания Иерусалима.

При разделе Иерусалима пострадали и святые места. Не знаю, что было бы, если бы израильтянам удалось занять Старый город в 1948 году, что стало бы с мечетью Эль-Акса в дни решительного Бен-Гуриона, который и в 1967 году требовал снести крепостные стены, возведенные Сулейманом Великолепным. Но и так святыни пострадали. На въезде в город стоит многоэтажный отель «Хилтон». Он построен на месте одного из самых почитаемых вели Нагорья – гробницы шейха Бадра, древнего святилища. Кладбище Мамиллы, где похоронены победители крестоносцев, превращено в стоянку для автомобилей. Многочисленные вели Коридора разваливаются без присмотра. В районе не осталось крестьян, которые заботились бы о них. А вакф[25] был практически экспроприирован Израилем в 1948 году и не может расходоваться по назначению. Исламский благотворительный фонд был провозглашен «отсутствующим лицом», а поскольку речь шла о «собственности Бога», поэт Рашид Хусейн писал об этом решении: «Господь Бог тоже стал палестинским беженцем».