Но война и резня не должны исключить содружества в будущем. Жестокие войны вели маори и английские поселенцы в Новой Зеландии. Но в какой-то момент стороны осознали бессмысленность противоборства. Маори и пакеха, белые колонисты, заключили мир и создали равноправное общество, несмотря на расовые, культурные, языковые различия между ними.

Спор между евреями и палестинцами шел и на теоретическом уровне. Сионисты доказывали, что палестинцы – это арабы-пришельцы, в то время как евреи – «сыны Израиля», изгнанные из Палестины, возвращающиеся законные дети. Их противники не без оснований оспаривали связь между современными иудеями и древними евреями. Некоторые же, напротив, соглашались с тождеством современных и древних евреев, но дополняли, что «сыны Израиля», древние евреи, тоже были не сахар.

Можно найти доводы в поддержку этих теорий. Сахар или нет, древние евреи были предками палестинцев, и отказываться от них нет резона. Среди просвещенных палестинцев возникло понимание этого. «Еврейская кровь в моих жилах чище, чем у Менахема Бегина», – сказал мне Сулейман Мансур, художник из Бир-Зейта.

Древний Израиль остался в далекой древности, и любой современный народ может лишь условно претендовать на связь с прошлым. Так, итальянцы и румыны ведут свой род от древних римлян, но, слава богу, не спорят за право на город Рим. Иначе мы бы услышали, что итальянцы – потомки ассирийских колонистов и германских варваров, а румыны сохранили все добродетели Нерона и Калигулы. В XIX веке русский историк называл украинцев туретчиной и половцами, захватившими исконно русский Киев, а украинский националист считал, что у москалей – потомков чуди и мордвы – нет права называться русью.

Мне кажется правильным считать палестинцев и евреев двумя ветвями одного народа. Возвращение евреев подобно возвращению блудного сына в родительские пенаты. И хотя братья немало воевали, «своя своих не познаша», мы можем решить наши разногласия, признав наше братство. Но евреи гораздо сильнее, нежели наши местные братья. Поэтому еврейскую гордыню необходимо умерить, чтобы евреи вернулись скромно, как блудный сын к родным братьям, а не дерзко, как законный хозяин к непрошеным гостям.

Идея братства зачахла, хотя и не погибла. Редко увидишь еврея в джалабие, с кафией на голове. Еврейское общество стало все больше европеизироваться, точнее, американизироваться.

Трудно обвинять палестинцев в недружелюбии. Самый неприветливый к евреям и иностранцам район страны – окрестности Наблуса, где жили родичи Иисуса Навина еще до Исхода из Египта. Благодаря своему жесткому недружелюбию этот район сохранил палестинскую самобытность, и раздел 1947–1949 годов позволил палестинцам удержаться там, где более дружелюбные села – вроде Дейр-Ясина около Иерусалима – постигла иная судьба.

У евреев была своя динамика. Евреи повсюду похожи на местных жителей, увлекаются теми же идеями. Сионизм был не чисто еврейским течением, но частью более общих процессов, шедших в западном обществе. Австро-немецкий сионизм Герцля – близнец колониализма Германии, владевшей в те годы Юго-Западной Африкой и Западным Самоа. Сионизм русских евреев начала XX века отчасти питался общерусским интересом к Святой земле, идеями национального возрождения, бурлившими в Российской империи, да и идеями социальной справедливости, искавшими плодородной нивы.

Русские иммигранты начала XX века бредили, подобно русским интеллигентам, идеями труда, возврата к земле, равноправия, социализма. Они создали первые кибуцы. Но эти люди читали в детстве книжки про Виннету, вождя краснокожих, и про последнего из могикан. Всё же – кто знает? – они могли ужиться с палестинцами. Но с началом Первой мировой войны приток русских евреев, носителей социалистических и толстовских идеалов, прекратился. Во второй половине 1920-х годов в Палестину хлынули городские польские евреи, искавшие убежища от дискриминации. Они меньше увлекались идеями несущего избавление труда, а тем более дружбы народов, хотя именно из этой среды вышли пламенные левые социалисты Хашомер ха-Цаир, единственной двунациональной партии, поддержавшей идею двунациональной Палестины.

Польское прошлое сказывалось. При Пилсудском поляки увлеклись идеей колоний, созданием «заморской Польши» на Мадагаскаре. Была даже такая песенка – «Мадагаскар, краина чарна» – о прелестях колонизации. Сионистское движение в Польше было связано с польским колониальным движением, но польские евреи в Палестине преуспели больше, чем поляки на Мадагаскаре. По сей день польские евреи составляют абсолютное большинство среди депутатов кнессета.

На польской почве расцвел и ревизионизм, хотя его идеологом был начитавшийся Николая Гумилева русский еврей Владимир Жаботинский. Ревизионизм проповедовал воинственный подход к палестинцам. «Железная стена», «кровь и пот», «красивый и жестокий» – эти формулы ревизионистского этоса принадлежали правому флангу еврейских колонистов. Ревизионизм не играл большой роли в ранней истории арабско-еврейских отношений, но вписал в эту историю несколько особо грязных страниц.

Если бы в 1920–1930-е годы восточноевропейские евреи больше увлекались идеями близости к земле и природе, если бы «почвенничество» не оказалось в плену правых националистов, а то и просто фашистов, если бы сионисты больше прельщались Азией и реальной Палестиной, идею братства можно было бы возродить. Но в ту пору природу стремились не беречь, а покорять и преобразовывать, как, впрочем, и «диких туземцев». До понимания ценности других культур надо было еще дорасти. Еврейское общество становилось колониальным. Даже идея еврейского труда только способствовала сегрегации.

Идеал Эйн-Синии окончательно рухнул уже после создания Государства Израиль, с появлением масс восточных евреев. Европейские евреи впервые оказались лицом к лицу со значительным восточным населением, которое не могли по идеологическим соображениям сегрегировать, как раньше арабов. Встреча оказалась неудачной, стороны друг другу мало понравились. Подсознательно европейские евреи еще больше отшатнулись от палестинцев. Хаим Нахман Бялик, «еврейский Пушкин», пошучивал: «Не люблю палестинцев, потому что они похожи на восточных евреев». Евреи-горожане из стран Магриба не были похожи на феллахов Нагорья, но евреи знали палестинцев в основном по Яффе и Хайфе.

Когда в 1950-х годах в Израиле возникло «ханаанское движение», бен-гурионовские органы госбезопасности расправились с ним беспощадно. С тех пор и до наших дней в Израиле не проявляли большого интереса к палестинцам. Одни им сочувствовали, другие их ненавидели, никто не видел в них живого народа, который сохранил древнюю культуру Палестины, заведомо превосходящую поверхностную американизированную культуру поселенцев.

Только сейчас, когда впервые с начала XX века в массовом сознании проклюнулись ростки «зеленого» мышления, появилась надежда на братство между палестинцами и израильтянами – не на почве технического прогресса, но на почве общего обожания олив и источников Эйн-Синии.

Отказ от братства привел к ожесточению 1948 года, изменившего Западное Нагорье. До тех пор новые поселенцы-евреи не селились в Нагорье вне Иерусалима и Эциона – исключения, подтверждавшего правило. Нагорье оставалось тем же древним монолитом, с которым столкнулись римляне, византийцы и хиджазцы. Все изменилось в 1948 году.

Расстанемся с живыми деревнями Нагорья, расстанемся с оливковыми рощами, в которых крестьяне собирают осенью нежно-зеленые плоды, расстанемся с родниками, из которых крестьянки черпают воду и пастухи поят овец. Пересечем невидимую линию – «зеленую черту» – и окажемся у западного въезда в Иерусалим, где крутой спуск ведет в широкое вади, долину Кедров. Окрестности Иерусалима – одно из самых красивых мест во всем Нагорье, а эта долина особенно хороша. В двух шагах от шоссе – просторная пещера, у входа в нее растет тенистое дерево. Сядем под дерево и глянем вниз. Мы увидим очаровательную деревушку Лифта. Ее дома гнездятся на крутом склоне вади. В складке горы бьет полноводный источник Эйн-Лифта, называвшийся в библейские времена Мей-Нефтоах; вода его, выходя из красивого сабила, падает в просторный водоем. Внизу, за водоемом, начинаются поля и сады Лифты. Здесь растут огромные смоковницы, оливы, яблони. Узкие тропинки ведут от дома к дому. Дома Лифты не роскошные, но просторные, вместительные, сложенные из крепкого иерусалимского камня, иные – с балконами, с которых открывается прекрасный вид на долину, где меж кустарников бьют родники и растут гранаты.