Чудеса Масады – дворцы, древнюю синагогу, паровые бани, резервуары, мозаики, византийскую церковь – трудно разглядеть из-за толп туристов, что пыхтят под палящим солнцем пустыни и помнят только мрачный конец крепости, но не ее мрачное начало. Ирод построил на вершине два дворца. Западный, с его банями, бассейнами, тронным залом, был общественным зданием. Северный, повисший над пропастью, как ласточкино гнездо, и отделенный от горы мощной стеной, служил местом уединения, где хорошо в лунную ночь с чашей вина в руке смотреть на зеркало моря и внимать голосу арфы.
Ирод опасался, что ему придется отсиживаться в Масаде долгое время, но его опасения не оправдались. Ему предстояла долгая и интересная жизнь. Замечательный зодчий, он был плохим человеком, но большим плохим человеком. Ставленник Рима, тогдашний Сомоса или Батиста, он постоянно боялся заговора. Поэтому он перебил всех Хасмонеев – возможных претендентов на престол. Брата жены, семнадцатилетнего Ионафана, он утопил в бассейне в горах над Иерихоном, казнил трех собственных сыновей, заподозрив заговор. Римляне, похохатывая, острили: лучше быть свиньей Ирода, чем его сыном. (Предполагалось, что царь иудеев Ирод не ел свинины.)
По той же причине он казнил и любимую жену, хасмонейскую принцессу Мариамну. Сплетничали, что он залил ее тело медом и совокуплялся с трупом. Другой талмудический рассказ предлагает отличную версию: он захватил власть, чтобы жениться на принцессе. Когда она увидела, что Ирод победил и вся ее семья казнена, то поднялась на башню и бросилась вниз со словами: «Знайте: тот, кто назовет себя потомком Маккавеев, – раб и сын рабов, потому что все потомки Маккавеев погибли». А третий рассказ приписывает гордые слова и самоубийство безымянной хасмонейской принцессе, которая подняла восстание против Ирода, заперлась в Гиркании и там погибла.
Отношения Ирода с иудеями были сложными. Им не нравилось, что ими правит потомок недавних неофитов, «вчерашний раб, татарин, зять Малюты». Патриотам претило, что он ставленник Римской империи. Но его неизменная удачливость компенсировала недостатки.
Ирод считал себя не только царем иудеев, но царем всей страны и заботился (на свой лад) обо всех ее общинах. Для самарян отстроил роскошный город Себасте (Севастополь), на месте разрушенной Гирканом Самарии, возвел Неаполис (ставший по законам семитской фонетики Наблусом) вместо сожженного иудеями Шхема.
Для иудеев же Ирод отстроил иерусалимский храм Яхве, один из самых больших в эллинистическом мире. До тех пор на маленькой горе над древним городом стояло маленькое святилище, по традиции построенное «вернувшимися» иудеями на месте древнего храма Соломона. Оно было слишком мало и бедно, и набожные иудеи мечтали, что придет Мессия – «Помазанник Божий», богоизбранный царь иудеев, – и отстроит новый внушительный храм, а старый чудом перенесет в Негев.
Храм являлся важным силовым центром, банком, генштабом и академией иудеев. Во главе его стоял первосвященник. Поначалу первосвященниками были прямые потомки «возвратившегося из Вавилона» Иошуа. Из них особенно запомнился людям Симеон Праведный, современник Александра Великого.
Когда Александр Македонский подошел к стенам Иерусалима, ему навстречу вышел Симеон Праведный, и Александр склонился пред ним. Придворные удивились, но он объяснил, что призрак Симеона явился ему в бою и привел к победе. В хрониках гойских королей сказано, что Александр увидел на лбу Симеона, на диадеме, Имя Божье, по-гречески – тетраграмматон, то есть слово из четырех букв. Разрешил Александр Симеону поступать как ему заблагорассудится с кутеянами, и Симеон их перебил. С Иерусалима была снята осада. Александр велел всех мальчиков, рожденных в том году, наречь в его честь, и с этого времени начать отсчет лет.
Вокруг первосвященника были 24 семьи жрецов – храмовая олигархия и аристократия общины. Мишна и Талмуд говорят, что в среде книжников сложилась своя, двойная, система правления. Один глава носил звание князя (насси), а другой – судьи (абада). Впрочем, возможно, Мишна и Талмуд лишь проецируют в прошлое порядок, существовавший во времена их составления (III–V века).
Талмуд рассказывает о решении Ирода построить новый храм.
В начале своего царствия Ирод убил мудрецов, а мудреца Баву бен Бута ослепил. Пришел Ирод к слепому Баве, выдал себя за сочувствующего и принялся хулить Ирода. Но Бава не поддержал его, сказав (словами Библии): «Не хули царя». «Не бойся, никто не услышит», – подстрекал его Ирод. «Сказано: у стен есть уши», – отвечал Бава. Наконец Ирод сдался и сказал: «Если бы я знал, что вы, мудрецы, такие послушные подданные, я бы вас не казнил. Но что теперь делать?» «Ты погасил Свет Мира (жизнь мудрецов), во искупление принеси Свет в мир, то есть построй храм», – ответил Бава бен Бута[12].
Отважиться на такую стройку без визы римлян Ирод не мог: у него было не больше и не меньше власти, чем у первого секретаря компартии союзной республики в советскую эпоху. По совету того же Бавы бен Бута Ирод послал гонца в Рим с просьбой разрешить строительство. Гонец ехал неспешно, через Кипр и Родос, не застал императора в Риме, последовал к его вилле, попросил аудиенции, прождал год. Через год с лишним император принял гонца, прочел послание и наложил резолюцию: «Если не начал строительство – не начинай. Если только начал – сломай. Если достроил – пусть стоит». Неспешно возвращался гонец в Палестину, и, когда воротился, храм уже был достроен.
Перед Иродом стояла сложная инженерная задача: гора, на которой стоял прежний храм, была слишком мала для замысленной им величественной постройки. Перемещать большие массы грунта он не имел технической возможности и выбрал элегантное решение. Рядом с горой были построены арки, а их стягивала массивная стена, окружавшая гору. Сверху на арки легла платформа. Поэтому Храмовая гора, как хороший голландский сыр, полна пустот.
Большой двор Иродова храма сохранился и по сей день и стал двором мечетей Харам аш-Шариф. В праздничные дни здесь молится полмиллиона верующих, и посетить его может каждый. Но две тысячи лет назад иноверцев останавливала ограда с надписью по-гречески: «Гой, если войдешь, вини лишь себя в своей скорой смерти». (Обломок надписи, упомянутой Флавием, был найден в наши дни и выставлен в Музее Израиля.)
Главным храмовым праздником был Иом-кипур, Судный день, когда первосвященник входил в Святая Святых. У зрителей перехватывало дыхание – народ верил, что неугодного Ему священника Бог поразит прямо на месте. Затем первосвященник выходил и всенародно произносил священное и табуированное имя бога Яхве. (Это древнее имя появляется уже в тексте VIII века до нашей эры из Хирбет-эль-Кома, в 14 километрах к западу от Хеврона, гласящем: «Меня благословил Яхве и спасла Его супруга Ашера». Самые древние упоминания Яхве содержатся, однако, в надписях, обнаруженных в Синайской пустыне и Южном Заиорданье, например той, которую нашли на краю Аравийской пустыни, в Курайе, в 26 километрах к юго-западу от Бир-ибн-Хирмаса, саудовской таможни на Хиджазской железной дороге, где находились когда-то культовые сооружения мидианитов. Образ Яхве – яростного бога войны, разрушения, грома, бога пустыни – был переосмыслен уже после победы эллинизма на Ближнем Востоке.)
В этот же день приносили жертву демону Азазелю. (Он был сродни аравийской доисламской богине Уззе, храм которой стоял в долине Нахла, на дороге из Таифа в Мекку. Мухаммад послал Халида ибн аль-Валида ликвидировать идолопоклоннический культ. Герой разогнал священников, нашел самое Уззу – огромную толстую негритянку – и зарубил ее.) Все грехи народа взваливали на черного козла и торжественно вели его в пустыню, на гору Азазеля, в наши дни именуемую Джабаль-эль-Мунтар.
Джабаль-эль-Мунтар лежит в самом сердце Иудейской пустыни. «Иудейская пустыня – это целая страна, неуклонно спускающаяся до самой Иорданской долины, холмы, перевалы, то каменистые, то песчаные, кое-где поросшие жесткой растительностью, обитаемые только змеями, куропатками… широкий песчаный лог между холмами и в нем небольшой стан шатров из черного войлока», – пишет Иван Бунин в рассказе «Весной в Иудее».
