Бедняга мычал, глотая отравленный воздух; его тело извивалось в адских муках, лицо окровавлено, руки и ноги сводило судорогой.

Трубач снял с плеча винтовку, взвёл курок, прицелился и на мгновение застыл. Спустя секунду прозвучал выстрел. Страшное эхо пронеслось, словно бестелесный призрак, по окружности кратера. И застыло где-то вдали. Пуля попала в голову обречённого, разворотив череп. Бедняга Граппудр тут же застыл.

Наступила страшная тишина.

Туман медленно наползал, хватая своими щупальцами теперь уже бездыханное тело.

Он избавил товарища от мучений. Теперь мне всё стало ясно.

Я взглянул на трубача. Он, как стела, как недвижимое изваяние стоял, упёршись ногами в ярко-жёлтую твердь; недвижимый взгляд потерялся в одной точке; губы сильно сжаты; лоснящееся от пота лицо, словно каменное; ноздри раздулись от страшного перенапряжения; и только в уголке глаза едва блеснула крохотная капелька. Спустя пару мгновений, его грудь вздрогнула. Послышался прерывистый вдох. Он рывком развернулся и двинулся обратно. Молча. Не оборачиваясь. С усилием сжимая винтовку.

Я моргнул. На душе скребутся кошки... Надо идти за трубачом... Хочется взглянуть назад… Нет. Не надо. Теперь Граппудр избавлен от мучений. Он на пороге лучшего мира. Создатель позаботится о нём.

Я шёл. Скользил взглядом по желтоватым камням. На извилистой тропинке заметил движение. Сконцентрировал взгляд.

Дорогу перегородила маленькая букашка – не более сантиметра длиной. Я отчётливо видел её сидящей на ярко-жёлтом камушке. Она смотрела на меня, изучала, едва заметно шевелилась…

Муравей!

Ах ты, чёрт! Нельзя позволить этому гаду прыгнуть!

Я прыгнул первый. Ногой врезался в землю, ощутив под подошвой тот самый камушек. И быстро убрал ногу… Мелкая тварь всё ещё шевелилась. Ах ты, мразь! Снова втоптал её в твёрдую землю. Убрал ногу. Задавил. Так тебе и надо, падла!

А теперь стоит убираться отсюда, как можно быстрее.

Надо догнать трубача.

Небольшой холм… колючка… разноцветная лужа… пологий склон… валун… маленький обрывчик…

Я спрыгнул рядом с трубачом. Он сидел, поджав ноги к подбородку. Смотрел в одну точку. Молчал.

Я тяжело вздохнул и сел рядом.

Не прошло и трёх минут, как трубач сказал, что нужно двигаться, – муравьи могут быть, где угодно. Действительно, мы очень рискуем, сидя здесь. Но, надо сказать, что в данный момент здесь везде небезопасно. А двигаться всё равно надо. И мы пошли.

Шли в обход того места, где были замечены мелкие твари. По откосу, засыпанному щебнем. Ноги по колено утопали в щебёнке, та со звонким шелестом ссыпалась вниз, производя ненужный шум, который может привлечь врага.

Другого пути нет, во всяком случае, пока. Нужно сделать крюк, а потом выйти к вершине кромки кратера, чтобы потом спуститься вниз с другой стороны дремлющего вулкана. Подняться на кромку нам всё равно придётся, так как впереди серел отвесный обрыв: вот, по нему-то не пройдёт даже самый искусный скалолаз со всеми своими приспособлениями.

Нас постоянно тянуло вниз; камешки сыпались, словно водопад, увлекая своим весом наши лёгкие тела. Мы боролись с этим каменным течением, что есть сил, но понимали, что как бы мы не старались, нас всё равно сносило всё ниже и ниже; а там, внизу, у подножия горы – неизвестно, где – начинаются мины. На землю нельзя. Надо выше, как можно выше.

Я весь взмок. Противно, мерзко… и гадко на душе. Случай с сослуживцем трубача до сих пор не выходил из головы. Но это война! Надо быть стойким, чёрствым, сильным. С силой ещё туда-сюда, а вот чёрствым как-то не получалось быть… Хоть и прошёл я тюремную «школу жизни», но война – это совсем другое дело; она обнажает все твои скрытые качества похлеще всяких других «школ»; открывает твоё истинное лицо, выводя тебя и всех остальных на чистую воду; твои поступки не могут быть притворными; ты не сможешь долго скрывать свои мысли, притворяться другим; если ты что-то скрываешь, это непременно вылезет наружу. И от этого последнего факта лично мне становилось не по себе. Ведь я скрываю! Долго ли ещё смогу скрывать?..

Не весело…

После ожесточённой борьбы со щебнем, мы всё-таки вышли к вершине, оставив позади отвесную скалу. Совершенно выбились из сил. Буквально падали на ровном месте. Нужен привал; хоть чуть-чуть перевести дух.

Трубач с громким выдохом опустился на землю. Я последовал его примеру. Вокруг тишина.

Мы сидели около большого корявого дерева, не знающего, что такое листва; росло оно посреди разноуровневой полянки, устланной бурым мхом. Мы уже практически обогнули кратер. Оставалось лишь немного пройти вперёд и можно спускаться.

Небо посветлело уже давно, но бесконечная серая дымка окутывала всю эту планету непрозрачным покрывалом.

Несмотря на то, что я выдохся и выжат, как лимон, в голове вдруг появился интересный вопрос, который я и задал трубачу:

– Слушай, а как же мы спустимся к подножию? Ведь там мины.

– Нет. Спускаться в самый низ мы не будем. Да мы и не успеем. Нас заметят раньше.

– Заметят и?..

– И подлетят. Заберут.

– Точно? А стрелять не будут? Может, нас сначала изрешетят и только потом начнут изучать, кто мы такие?

– Не мели херни, вюр Кирпе! Наша техника позволяет рассмотреть блоху за сто километров. Вот, если бы я не потерял свои побрякушки, мы бы смогли идти уверенно.

– Не понял.

– У меня был муравьиный детектор. Я бы включил его, и мы бы пошли. Детектор идентифицирует муравья за пятьдесят метров. Да и гранаты у меня были, тоже противомуравьиные. Бросишь, она хлопнет, и распыляется повсюду химикат, который сжигает этих тварей запросто. А всё осталось в песчаном болоте. А то, что удалось спасти, вышло из строя.

– Да, ты говорил.

– Поэтому, дядь, мы так мучаемся и идём вкруговую. Рискуем. Чёрт… – Он глубоко вздохнул. – Как жалко Граппудра. Мы с ним только сегодня вместе завтракали, он обещал мне показать свою родню на карточке. Скрывал, что его мать краккатка.

– Это народность?

– Да. Живут краккаты на севере, почти в постоянной мерзлоте. Лета у них совсем нет. Не знаю почему, но многие считают их второсортными. Дебилы только так считают, понятно! Ну, почему они второсортные? Чем они отличаются от нас? Своим приплюснутым носом? И что? Глаза у них чёрные! И что? Что они, после этого не люди?! Дебилизм какой-то.

Трубач ещё что-то хотел сказать, но не успел. В небе бесшумно пронеслась быстрая тень. Мы вскинули головы.

– Виман! – воскликнул трубач. – Это конец.

– Это виман?

Никогда раньше не видел виман. Говорят, что этим летательным аппаратам миллионы лет, и за всё это время они нисколько не изменились, ни технически, ни формой. Даже в летописях и религиозных книгах упоминались эти летающие машины. А ещё я слышал, что где-то в галактике существует планета, где население каким-то образом сохранило знания древних и откопала остатки виман, после чего тем людям удалось построить такие же машины. На вид они кажутся неказистыми, но управляемость невероятная, быстрота молниеносная, с места набирают несколько махов за долю секунды. Возможности у таких машин просто фантастические. Даже алайцы – насколько бы продвинутыми ни были – до сих пор не могут в полной мере повторить эти технологии. Алайские учёные сотни раз пытались связаться с той планетой, на которой живут виманоделы, но те не отвечали, даже попытка подойти к их планете тут же пресекалась.

А тут – виман! Откуда? Неужели та таинственная раса, название которой я даже не знал, решила ввязаться в войну?

Тут же спросил у трубача:

– И что, много их тут?

– Лучше спроси, за кого они!

– И за кого?

– Очень интересный вопрос! Никто толком не знает. А мне кажется, что они за Сико и Ливекс, будь они неладны! Чёрт! Нас засекли!

– Что будем делать? Прятаться?

– Бесполезно! У них биосканеры, бьющие на километр вглубь. Хоть полностью заройся, всё равно вычислят! Нам конец, дядька!