Здесь уже не стала за спинами стоять, проторила себе путь локтями, села рядом с девицами на бревне перед костровищем. Они, бедные, мерзли, из воды выйдя, и недовольно на меня посматривали. Только подружка моя, Волнинка, улыбнулась и подмигнула. Она, хохотушка, не умела злиться вовсе. А уж красива была – загляденье! Высокая, ладная, и глаза смешливые на солнышке ярче неба синего сверкали. Не то что мои, на мох болотный похожие. Смотрела я на нее и вздыхала, а уж как братьям своим нахваливала! И не забывала в гости подруженьку звать! А вдруг приглянется кому? Я тогда сестрицу любимую обрету. Но Яромир почему-то не смотрел на Волнину, да и близнецы стороной ее обходили. Я пообижалась на них немного, но кто ж на братьев долго злится? Вздохнула – и оставила попытки с подружкой породниться. Авось братья не хуже жен найдут.

Между тем старейшина наш – Можай, дядька мой по отцу – раскладывал загодя приготовленный хворост и сухие березовые дрова. У него задача сложная была – костер развести с одной лучины, чтобы Прародителя порадовать. В этот год старейшина не оплошал, костерочек сразу бодро разошелся, разгорелся, высоким пламенем в небо взмыл. Всем понятно стало: здесь он, наш Батюшка, не осерчал, пришел на невест полюбоваться. Мы же начали песнь, и одна за другой повели хоровод вокруг огня живого, показываясь во всей красе. То подходя совсем близко, чувствуя жар на лице, то поворачиваясь спиной, вглядываясь в сумерки леса.

Обычно пляски продолжались до тех пор, пока Прародитель не насмотрится-налюбуется, да и погаснет, уступая дорогу молодым парням, для которых самое время наступает. А они уж своего никогда не упустят – похватают понравившихся девчонок и хохочущих утянут за собой – тропки любимые показывать да ночным небом любоваться. По осени и свадьбы начнут играть…

Костер начал спадать, но почему-то не постепенно, как обычно, а резко, будто лучину в темной комнате задули. Не самое лучшее предзнаменование, поэтому и зашептались, зароптали люди за нашими спинами.

На несколько мгновений тьма стала совсем непроглядной, а потом за шиворот, как иголки, побежал морозец, волосы и шея мигом подернулись инеем. Стало очень тихо, я отчетливо услышала, как рядом у Волнины бьется сердце. Быстро-быстро, как у загнанного зверька. Может, мое также билось, не знаю… Только ставшие мокрыми ладони разомкнулись, и наши руки безвольно упали вдоль туловища. Из темноты начали проступать знакомые картины: вот негромко плещется река, вот лес совсем рядом – тянется к нам своими крючковатыми руками.

А на месте пепелища стоял незнакомец. И вроде бы глазу не за что зацепиться, а чувствовалась в нем сила какая-то страшная, чужеродная. И молодой совсем, весен двадцать всего отметил. Но лицо суровое, длинное. Нос с горбинкой, жесткая черная борода. И, поди ж ты, кудри смоляные на голове. Девчонкам на зависть.

Первым, как и положено, опомнился старейшина. Подошел ближе, за ним сыновья его встали, оттеснив нас, девчонок, плечами широкими. Они воинскую выправку сразу разглядели, не то что я, нос да кудри разглядывала. А незнакомец вдруг первый заговорил, и видно было, с каким трудом он слова из себя выдавливал:

– Я… – махнул он рукой в сторону Ключиницы. – Оттуда пришел.

– Добро, – кивнул старейшина. – Гостям у нас всегда рады, коли с миром приходят. Праздник у нас сегодня. Подходи, сейчас костры наново зажжем, – засуетился Можай, на сыновей оглядываясь. – Садись рядом, угощайся.

– Погоди приглашать, – проскрипел мужчина. – Я за долгом, моему божественному Предку обещанным. Ныне время подошло, – глянул исподлобья он на нас с Волниной.

– Великая Вода подтверждает мое право, – и он протянул старейшине мокрый венок.

Еле слышно ахнул кто-то в толпе, а по моим плечам опять иглами скользнул мороз.

Несколько мгновений все молча смотрели на этот венок. Я подметила, что он пообтрепался, вон цветы уже выпадают, видимо, впопыхах плели.

А потом сообразила, кто плел тот венок, и коленки мои подогнулись. Осела я на землю, как куль с мукой, хватая ртом воздух. И уже ни одной мысли в голове не осталось, только страх дикий.

Долг предков. Это что же получается? Я его отдавать пойду? Вот совсем недавно же прыгала по лесу, резвилась, а теперь уже, почитай, со светом прощаться пора? А мама? Когда подумала о маме, слезы хлынули из глаз рекой.

Рядом опустилась Волнинка, по голове погладила, и вроде даже полегче стало. Но оглянулась вокруг – и сразу наткнулась на взгляды жалостливые. Сказывала я ранее, что означает венок девичий в руках чужака. Но ведь ни разу за всю мою жизнь не было такого. Басня просто, которой девчонки пугали друг друга накануне Представления. Как же вышло, что все всерьез?

Ночью в лесу было холодно, несмотря на то, что лето и не думало уступать осени. Мелкий дождик надоедливо проникал сквозь плащ, а ветер, хоть и совсем слабый, заставлял съеживаться под мокрой одежей и мечтать о теплой печке в родной избе. Ноги по знакомым тропкам ступали быстро, уверенно, след в след за мужчиной. Он не собирался на меня оборачиваться. Кажется, как ушли из деревни, ни разу не посмотрел, иду я следом или нет. А до того только пару слов мне сказал, будто злился за что. Слезы опять начали подступать к глазам, противно скатываясь по кончику носа.

Родители с братьями все-таки пришли на праздник, видно, долго меня ждали. А и надо было тогда из леса сразу домой пойти, ну, подумаешь, мать бы полотенцем поддала, да братья подзатыльниками наградили. И сам лес неспроста хулиганил, не пускал меня. Но догадливая я только задним умом.

Хуже ничего нет, чем осознавать, что причинила горе любимым людям. Мне даже не дали подойти к ним, несколько крепких мужиков держали враз постаревшего отца и разъяренных братьев, а мать такую я видела только, когда бабушка умерла… И родителей жалко, а себя – сильнее, но никто не мог пойти против воли Прародителей. Еще помнили древние заветы и силу, с которой нельзя не считаться. Только мнилось мне – случайность это, пройдет немного времени, и образуется все. Не могли Стихии от меня отказаться, не хуже других я девка.

Прошагав версты две вдоль Ключиницы, мужчина остановился на небольшой полянке, окруженной елками, скинул заплечный мешок и начал собирать ветки для костра. Я некоторое время молча смотрела, потом взялась ему помогать, кажись, не умерла еще, да и не безрукая, в стороне стоять.

Костер разгорался плохо, мокрые ветки шипели, а когда занялись, больше дымили, чем давали тепла. Незнакомец расстелил свой плащ рядом с огнем, завернулся в него и, кажется, уснул. А я притулилась с другой стороны, опершись на еловый ствол, не решаясь лечь на землю. Елочка тут же приобняла меня ветками пушистыми, укрыла от непогоды и холода, утешать начала по-своему. Я взглянула на спутника – видел, нет? Но тот, похоже, спал.

Никогда и никому не рассказывала о том, как с лесом общаюсь. Возможно, мама и догадывалась, когда я маленькая чуть что – бежала во двор, березе жаловалась, но то – детские причуды. Сначала я пыталась объяснить, но кто малявку послушает, я и в Болотного Лешего верила, и про Домового рассказывала. А повзрослев, не стала никому говорить, что Лес наш – живой. Да и как сказать, если только я его и слышала.

Так и просидела остаток ночи, иногда задремывая и тут же вскидываясь с непривычки. На рассвете я, видимо, все-таки уснула крепко, потому что, открыв глаза, увидела уже яркое солнце над головой, а спутника моего рядом не было. Позволила себе пару минут помечтать, что привиделось мне все вчерашнее. Сейчас встану да побегу домой! А потом поднялась, растерла затекшие ноги и сняла тяжелый влажный плащ. Развесила его на ветках. Может, и успеет высохнуть.

Места были знакомые, не раз сюда забредала я в поисках ягод. Вспомнила полянку добрую недалеко. И от места ночевки не уйду, не потеряюсь, и земляники на завтрак наберу. Если повезет, то и грибы попадутся. И точно, полянка нашлась там, где я ее видела, небольшая, но усыпанная красными земляничками, шагу некуда ступить. Я наклонилась и ягоду за ягодой в рот стала отправлять, со вчерашнего дня ведь не ела ничего, не хотелось. А одну попробовала – и не остановиться.