– Но как же… – я не находила слов от возмущения, – как можно было не поверить своему лучшему другу? Своему брату?

– Не суди, Осина! Ревность – жуткое чувство. Итак, – продолжил Грегг, – я больше не мог вмешиваться и помогать, но мог незримо наблюдать, лишенный почти всех своих сил, стараясь выжить. Война набирала обороты, немало людей тогда полегло, а вину за все сваливали на Эйра. А он, преданный и покинутый, искал путь спасения своего мира. И нашел.

Волк замолчал ненадолго, прикрыв глаза.

– Не сразу, но Прародители все же прислушались к словам моего друга. Даже Веро. Выяснять, кто виноват, уже не было смысла: слишком пострадали все от вторжения. И тогда Веро пообещала, что, если у Эйра получится остановить бойню, но при этом он умрет, она поможет ему вернуться, отдаст свою кровь и часть силы, которая будет жить в ее потомках.

– Дальше уж недолго, – ответил Грегг на мой тяжелый вздох. – Эйр сумел закрыть проход в мой мир, выкинув часть сумеречных обратно. Сам же растратил все свои силы и ушел за грань… Но не все демоны ушли. Дагор с приспешниками спрятались в Туманных горах, переждали время. А как забылись чуть зверства, что они творили, вышли к людям искать мира. Рунольв Смелый снова сел на трон и позволил демонам жить в Элии. И течет сейчас в некоторых из жителей кровь демонов, в других – Эйра, а в ком – и совсем вперемешку, – и добавил: – Дружок твой – потомок Эйра. Да ты и сама, верно, поняла.

– Рэнн, что ли? – и ответила сама себе: – Да уж поняла.

Волк неторопливо обгладывал кость, и я решилась еще спросить:

– А приходил кто, Дагор?

– Дагор, – коротко кивнул Грегг. – Нужна ты ему. Кровь твоя.

– Ой, а что он хочет со мной сделать? – я испуганно уронила ложку. – Убить?

– Будет пытаться открыть проход домой. Любой ценой.

Волк замолчал, а я сжала ставшие ледяными пальцы. А если Грегга рядом не будет? Но сказала другое:

– Он какие-то штуки из рук выпускал…

– И ты увидела? – оторвавшись от кости, волк удивленно посмотрел на меня. – Что там с твоей силой, говоришь?

– Откуда ж мне знать, что с ней! – ответила я с досадой и встала. Решила печь затопить, от рассказов таких бросало в дрожь.

Огонь разгорелся быстро, я и кремнем только успела чиркнуть. Сухие дрова споро занялись, а лицо, недавно обожженное, неприятно защипало от жара. Следом и синяки мои да ссадины дали о себе знать.

– Дагору мало кто противиться может, – как ни в чем не бывало продолжил волк, будто мы с ним не обсуждали только что мою смерть. – Особенно если он даром своим пользуется. Никто отказать ему не в силах. Даже я порой поддавался. А ты вон как. Что ж, надо постараться, чтобы ни он, ни сподвижники его в лес больше не сунулись, – Грегг поднялся и пошел в сторону двери. – Ты запрись да поспи, я снаружи буду.

Прихватив с собой кость и толкнув лобастой башкой дверь, он оставил меня в одиночестве.

Хорошо сказать – поспи – после таких известий! Да еще заболело все заново, заныло, защипало, даже просто сидеть невмоготу стало!

В спальне оказалось маленькое зеркальце, и я даже застонала, как себя увидела: красное вспухшее лицо, заплывшие щелки глаз с опаленными ресницами и бровями, раздутый в несколько раз нос да разбитые в кровь губы – хороша! Может, этот Дагор меня просто испугался?

Ох! Умыла я лицо, как смогла, приложила к синякам лист капустный – небось, не умру, а завтра и в мастерской можно что-нибудь лечебное найти.

В шкафу с одеждой я отыскала несколько пар штанов да мужские рубахи. И, не колеблясь, надела наряд. Снять грязнущее платье, на котором застыла пятнами кровь, ладно бы своя, так еще и чужая, было огромным удовольствием. И пусть я не вернулась к себе домой, здесь мне было хорошо впервые с того момента, как Рэнн увел меня от родных. Я смогла ополоснуться в теплой воде, а не в ледяной Ключинице. Ни от кого не убегала. И сегодня уже никого не боялась. Я знала, что дедушка Дуб не даст меня в обиду. Все время в доме я чувствовала его незримое присутствие, и хоть он больше не говорил со мной, опасность здесь мне не грозила. Даже Грегг не войдет без моего на то дозволения.

Долго я ворочалась на кровати, пытаясь пристроить свою больную спину да отбитый бок, задремывала на секунду, чтобы тут же подскочить, неловко повернувшись. И собралась уже подниматься, не мучить больше ни себя, ни кровать, как увидела, что не лежу я больше в дубовой комнате моего предка Форра, в самом сердце леса, а стою на берегу реки. А ветер колышет мои веточки, ласково цепляет листочки, не срывая их, только заигрывает, и совсем рядом, у небольшого костерка, сидят мои знакомцы.

– Файро, я не могу поверить в то, что ты натворил, – Терра сидела, обхватив себя руками. – Если она до сих пор жива, она не простит! С чего вообще ты так взбесился, что начал выжигать все вокруг, не юнец уже безусый!

– Да жива она, жива, – поморщился Огонь виновато. – Я же нашел мальчишку, он все там же, на берегу, прибитый, но вполне себе здоровый, а вот ее мне не обнаружить. Грегг хорошо умеет скрываться.

– Ну уж нет, – подумала я. За эти несколько дней нагляделась я на лица прародительские до оскомины, не хочу тут больше подслушивать, надоели мне тайны их страшные. А раз Грегг так прекрасно умеет прятать, поживу пока без них. Довольная своим решением, закрыла глаза и уснула.

Несмотря на то, что зима уже уступала дорогу весне, ночью было холодно. Да и снег, так щедро укрывавший мой Лес, пока не таял, но солнышко начинало пригревать, и совсем скоро побегут ручейки, топя высоченные сугробы, полезут из-под земли первые зеленые росточки. Я проснулась затемно, потянулась от души, поднялась и пошла топить печь. Каждое утро вот уже несколько месяцев начиналось одинаково.

Умывшись студеной водой, натянув теплый тулуп и меховую шапку, я подхватила Форровы лыжи и выскочила на улицу. На крыльце дремал Грегг. Недовольно рыкнув, когда я осторожно через него переступила, он отвернул морду в сторону и продолжил спать. Не знаю уж, где он провел годы своего забытья, но каждую ночь в лесной глуши – а жили мы тут без малого уже целую осень и зиму – волк ночевал исключительно на крыльце. Его не смущали ни осенние дожди, ни лютые зимние морозы, толстая шкура с теплым мехом спасала и от влаги, и от холода.

Хорошо было в лесу ранним утром! Неделю снега не было, и лыжи бодро скользили по наезженной по сугробам тропке. Пешком бы пошла – провалилась бы по пояс. Я с осени, как зажили ушибы и ожоги, начала по утрам в лесу гулять. Грегг поначалу меня сопровождал. Ворчал, мол, какая охота, из кровати вылезать да бегать по росе, а уж как снег выпал, и я нашла в кладовой лыжи, так и вовсе отказался со мной ходить: не малец какой, по сугробам прыгать. Тогда же, по осени, он и показал мне незримую границу. Если не хотела, чтобы меня кто чужой нашел, не переступать! Вот вдоль нее мой путь каждое утро и пролегал. Побегав несколько часов да проголодавшись как следует, я не спеша шла домой. Домой. Да… Долгонько мы с Греггом жили в лесной чаще. Так долго, что в этом доме я и отметила новый год своей жизни. Тихо и незаметно пришла моя восемнадцатая зима, без поздравлений и подарков. Без семьи и друзей. Только я, волк и мой Лес.

В самые первые дни, когда от боли я еле ходила, а синяки расцветали на теле жуткими узорами, очень помогали приятные пахучие мази, которые я нашла в мастерской. Каждая была тщательно закупорена и красивым витиеватым почерком подписана. Черные пятна быстро желтели и пропадали, а обожженная кожа сменялась здоровой, нежной и розовой.

Теперь уже и следа от повреждений не осталось. Только менялась я, становясь с каждым днем все сильнее похожа то на Веро с ее яркой женственной красотой, то на Терру с мягкими божественными чертами. Сила лесная сидела глубоко внутри, затаившись. Переделывала меня. Я знала ее там, чувствовала, но не звала. Лес только тоскливо скрипел, да дедушка Дуб тяжело вздыхал. Эх… Им нужен был Форр, а не девчонка-неумеха.