Разговор, в целом, вышел довольно неловкий и скованный. Оставил много недосказанности, но, пожалуй, то, что он вообще состоялся, было хорошо. Алина помогла мне переключиться с тяжёлых мыслей о непонятных телодвижениях со стороны отца, состоявшемся экзамене, состоянии брата и собственном туманном будущем, на музыку. На песни.

А песня нам строить и жить помогает.

В общем, когда в комнату вернулся её прежний безраздельный хозяин — Максим тверской, я всё ещё продолжал лежать в ванне, но настроение было уже совершенно другое. Я серфил по Всесети в своём телефоне, параллельно пытаясь придумать или выбрать песню для Алины. Что-нибудь красивое, но достаточно нейтральное под сильный женский голос. Настойчиво на ум лезла Пугачёва с её ранними произведениями, того периода, когда у Аллы Борисовны ещё был голос, но я их старательно отодвигал в сторону. Нет, не отказывался совсем, но отодвигал, на некоторое неопределённое будущее.

Хотя, некоторые, и насовсем. Не могу же я здесь, например, спеть про то, как «Выражений лиц, не меняя… благородные лгут Короли!». Тем более, Алина. Не поймут-c. Как однажды спел Владимир Семёнович: «И рано, видимо, плевать на Королей!». Весьма точная фраза. Точная и ёмкая.

Шаги Максима Тверского я услышал заранее. До того, как он вошёл в ванную.

Строго говоря, даже не шаги. Первым я услышал звук поворачиваемого в дверном замке ключа, а лишь потом шаги. Так что, распахнутая им дверь ванной комнаты неожиданностью для меня не стала. Но отреагировал я на неё, да и на самого Максима довольно вяло. Не стал ни вскакивать, ни дёргаться, ни атаковать. Просто довернул голову в его сторону.

— Привет, сосед, — сказал я ему и приподнял в приветствии правую руку.

— Ну, здравствуй, — зло сощурился он. — Не знал, что ДУХов на «старшую» половину пускают.

— Подраться хочешь? — легко и без злобы предложил я ему, не поднимаясь, впрочем, из ванны и ничуть не комплексуя из-за своей наготы.

— Я на идиота похож? — хмыкнул он. И тут же пояснил свою мысль. — Драться с Водником, лежащим в воде? Я не настолько глуп, чтобы попасть в твою ловушку, Долгорукий.

— Ну, если драться не хочешь, может, тогда перейдём к этапу переговоров? — продолжил выдавать конструктивные предложения я.

— И о чём нам с тобой, — максимально презрительно, чуть ли не выплюнул это «тобой» он. — Вести переговоры?

— Ну, хотя бы, о том, что нам с тобой предстоит делить комнату. Не знаю, насколько долго, но, как бы дело не развивалось, какое-то время точно.

— Да что б я жил с бездарью вроде тебя!..

— Я тоже тебя «люблю», Максик, — искривились мои губы в издевательской улыбке. Я даже хотел ещё воздушный поцелуйчик изобразить, но передумал, посчитав это уже лишним. Да и, кто его знает, как он такой вот жест воспринять может. — Но, решение принято, решение не моё. Мне оно не нравится, но отменить его прямо сейчас я не в состоянии. Ты можешь повлиять на Булгакова? Или твой отец?

— Он работает над этим, — с явной неохотой выдавил он. Вроде бы, и не признав своего бессилия, но и констатировав, что упомянутое мной обстоятельство имеет место быть.

— Я вот тоже не могу. Так что, предлагаю это время провести, минимально портя жизнь друг другу.

— Ты не всё время будешь окружён водой, Долгорукий, — сжал одну руку в кулак Тверской.

— Глупо отрицать очевидное — естественно, не всё, — согласился с ним я. — Никто не может быть готов к бою «двадцать четыре на семь». — Но и ты, Максим, не сможешь всё время держаться от воды на расстоянии. Не забывай об этом.

— Ты угрожаешь мне, бездарь? — вновь прищурил свои глаза Тверской. — Ты?

— Отвечаю вежливостью на вежливость, — пожал плечами я и поднялся на ноги в ванной. Причём, поднялся сразу со всей водой, что, до того, в этой ванной находилась. Она обернула моё тело толстым коконом, который, впрочем, с каждой новой секундой, становился тоньше и тоньше, ужимаясь и плотнее облегая мою фигуру. Полуминуты не прошло, как «кокон» превратился в тонкий прозрачный «комбинезон», анатомически точно покрывающий каждый изгиб, каждый сустав, каждую мышцу.

Как этот процесс выглядел со стороны, не знаю, но глаза Максима, смотревшего на меня, расширились. А ещё он инстинктивно сделал шаг назад.

— «Стихийный покров»?.. — ошарашенно пробормотал он. — Но как?.. Ты же провалил экзамен…

— «Провалить» и «не оглашать результат» — несколько отличающиеся по смыслу и содержанию формулировки, Макс, не находишь? — хмыкнул я, натягивая трусы, майку, а после них и спортивный костюм прямо поверх «Водного покрова». Зачем мне «покров» на теле? Ну, в том смысле, был ли это только голимый выпендрёж, или же оно имело какой-то смысл? Не без первого, конечно, но в большей степени, всё-таки, второе. Ведь, помните, я раньше уже говорил о том, что старательно держу на себе воду всё время бодрствования, а иногда и во время сна. Так вот, тогда я держал на себе плёнку простой, обычной воды. Теперь — держу воду спрессованную. Сплю, правда, в обычной… и не на койке, а в ванной. Приобрёл такую привычку в лазарете.

К сожалению, следовать ей удавалось не всегда — всё ж то шикарное джакузи — это собственность Екатерины Васильевны, и уступать его кому-либо без серьёзной необходимости она не собиралась. А спать в нём вместе… хм, ну, у нас с ней, всё ж, не настолько близкие отношения. Лечебная процедура — одно, но сон со здоровым практически половозрелым парнем в одном джакузи… это уже несколько другое.

Здесь же, в этой комнате общежития, я твёрдо был намерен отвоевать себе под постоянное место ночлега эту ванну! Соседу, для водных процедур и душа хватит! Тем более, просыпаюсь, а соответственно, освобождаю инвентарь я рано, так что не должен он сильно возбухать по этому поводу. В конце концов, я — Водник! Мне такие чудачества по специальности положены!

Кстати, это намеренье — отжать себе ванну, и было одной из главных причин нынешней демонстрации — весомый такой аргумент в предстоящих тяжёлых переговорах.

— Ты ведь сам там был и всё видел, — продолжил говорить я, одеваясь.

— Нам не позволяли видеть выступления друг друга, — хмуро ответил Тверской. — Я слышал только сильный взрыв. Видел, как тебя носили наверх, спускали вниз, а потом увезли с полигона. Отец не стал ничего рассказывать.

— Хм, — чуть задумался я, на пару секунд остановившись, затем продолжил прерванное занятие. — Тем лучше. Меньше знаешь — крепче спишь, Макс. Ладно, увидимся, я на пробежку, — заявил я и потопал на выход к дверям. Ведь, со всеми этими карцерами-экзаменами-лазаретами успел я сильно соскучиться по бегу и тому чувству свободы, которое он приносит. Нафиг всё, я — бегать! С проблемами буду разбираться потом.

Я стоял перед ростовым зеркалом в своей спальне и поправлял на себе новенькую форму. Хотя, пожалуй, если быть честным, то не поправлял, а просто собой любовался. Посмел допустить такую вот минутную слабость. Всё равно ведь никто этого не видит — в комнате я один нахожусь. Сосед мой, Максим Тверской, только ещё в душ поплёлся и точно в ближайшие четверть часа ко мне заглядывать не станет. Не досуг ему — на занятия собираться надо. Это я — пташка ранняя, в пять утра поднялся, песню записал, Алинке на почту отправил и уже пробежаться успел по парку и вокруг пруда.

Нет, я знаю, что слишком часто бегать нельзя — вредно это. Организму надо давать время восстанавливаться. Знаю. И то знаю, что утром и вечером — это, как раз, слишком часто. Однако, истосковался я по этому делу. Да и трасса уж больно хороша… Так что, остаётся надеяться только на поддержку Дара. И вот, кстати: никакой перетренированности я не чувствую. Только бодрость, свежесть и ощущения здорового, полного сил тела. Приятные ощущения.

Пробежался, потом ещё час попрыгал, отрабатывая удары ногами, которые Шифу на прошлой тренировке в мире писателя показывал, растяжку поделал. Затем вернулся, принял душ, прибрался в комнате, подготовился к учёбе, теперь вот стоял перед зеркалом в форме. Красивая, зар-р-раза! Соответствует уровню учебного заведения — лучшего в стране.