Закончив, я обернулся и увидел, что наблюдают за мной совершенно все. Не исключая и ротного со взводниками.

Тот же замок второго взвода снова кивнул кому-то из своих, и мои вёдра с грязной водой тут же умчались в сторону туалета. Не сами, конечно, а в руках и ногами второвзводного шныря. Понятия не имею, как его там зовут.

— Через месяц, идёшь на экзамен, — сказал мне Ротмистр. — Будешь сдавать на Ранг Гридня. Поручик, проследите, — кивнул он моему взводнику. Развернулся и ушёл в свою канцелярию. Или в кабинет, я к тому времени ещё не успел выучить, где у них там, что.

Взводник растерянно почесал правой рукой в затылке, пожал плечами на мой немой вопрос, позвал за собой и пошёл уже точно в ротную канцелярию. У него там свой стол имелся. Как и ещё у трёх командиров взводов и одного заместителя командира роты. Свой отдельный кабинет никому из них не полагался.

В канцелярии он покопался в файлах своего компьютера, вывел на печать какие-то документы. Распечатанные листы отдал мне. Это оказались бланки заявления на проведение для меня квалификационного экзамена на присвоение Ранга Гридень. И ещё материалы для подготовки. А, если конкретнее, то регламент проведения аттестации и квалификационные требования, которым должен соответствовать соискатель.

Вручив их мне, отправил изучать в оставшееся свободным до ужина время. Какие появятся вопросы, потом задать ему. Утром. А сейчас у него ротное совещание, построение и домой. Это мы тут на казарменном положении, а офицеры наши — просто работают. То есть, и рабочий день у них нормированный (ну, официально и почти всегда… почти).

Я его понимал прекрасно, сам бы с удовольствием, домой смотался. Так что, просто кивнул и пошёл читать. Не смотря на то, что сам я только что после суточного наряда. То есть, уставший, злой и невыспавшийся. Уставные четыре часа для человека привыкшего к полноценным шести-восьми — это форменное издевательство.

А утром выписался первый из отправленных мной в «калечку» лицеистов моего взвода. Его лицо, когда он вошёл в казарму и увидел перед собой меня с замковским планшетом на боку, надо было видеть. Стоит такой он: четырнадцатилетний шкет метр с кепкой и затравленно смотрит снизу вверх на такого медведеобразного меня, который смотрит сверху вниз на него. Ещё и руки в бока упёр для усиления психологического эффекта…

Не пришлось даже «фанеру пробивать» или «лещей» прописывать. Парень и так всё понял. По одному взгляду.

Ну а дальше — всё ещё проще. Один-то уже есть. Один-то уже признал моё главенство. Остальные присоединялись уже по накатанной, по мере их выхода из больнички и возвращения в роту. Ещё и повезло, что прежний замок возвращался последним — ему больше всего досталось. Это ведь его я перед всеми тогда днём «опустил», отправив полежать под койку вместе… с двумя комодами. Именно, поэтому он и подбил всех на ночное нападение — хотел авторитет свой восстановить, поставив зарвавшегося новичка на место. Поставил… на своё. Ну, тут уж сам виноват: сам себе Злобный Буратино. Не стал бы выё… наезжать, я б даже и не подумал себе на плечи этот лишний груз вешать. На хрен бы он был мне не нужен! А теперь вот… отказываться нельзя — сам авторитет потеряешь. Такие вот дела.

А занятия и распорядок дня… блин: гибрид школы и срочки. Подъём, утренняя физическая зарядка, водные процедуры, уборка кубриков, завтрак. На завтрак в столовую строем. После завтрака подготовка к утреннему построению с Гимном, подъёмом Государственного Флага. Само построение, прохождение «торжественным маршем» и вперёд, в учебный корпус на уроки… обычные, блин, уроки! С гражданскими учителями. Где за дисциплиной следить приходится замкам и комодам. По идее, с нами ещё и взводники сидеть должны были бы, но… они в это время заполнением всякой бумажной хрени занимались. С нами они ходили только на строевую и на физо. Ну, ещё на РХБЗ и на инженерную подготовку. Всё, блин, знакомо до зевоты и… зубовного скрежета. Привычно и просто.

Потом обед. Тоже строем. Ещё и с песней. После обеда «сон час», длящийся два часа и снова занятия. После занятий личное время и время самоподготовки до ужина. Ужин. Подготовка к построению. Построение с «вечерней прогулкой», «вечерней поверкой», Гимном и спуском Государственного Флага. Возвращение в казарму, подготовка ко сну, отбой.

Говорю же: ебучая срочка! Или кадетка, что несколько ближе к ситуации.

С другой стороны, систему можно понять: кучу Одарённых разъе… ев и распез… ов, которых, хрен его знает, кто, где, как и чему обучал, надо выдрессировать и включить в работу этой самой системы. Причём, если у обычных, Неодарённых людей, нет такой уж жёсткой необходимости к тому, чтобы их всех, в обязательном порядке, приучать именно к военному порядку, так как у них и иные, альтернативные пути дальнейшего развития в жизни имеются (да и то: через срочку прогоняют всех, подходящих по здоровью юношей мужеского пола), то с Одарёнными такой номер не канает: им же государство не вручает оружие, как Неодарённым, они, каждый, сам по себе — оружие! Причём, оружие куда страшнее любого другого, которое существует в этом времени и этом обществе.

А четырнадцать — как раз, крайний срок, когда Дар уже должен быть проявлен. Раньше сгонять в такой вот «пионерский лагерь» не имеет смысла — слишком много «отстающих» будет, которых придётся включать в процесс уже «по ходу пьесы», что не слишком удобно. Позже — ну, пожалуй, тоже не самый разумный вариант. Оставлять взрывоопасных Одарённых в «переходном» бунтарском возрасте без опеки и присмотра, полагаясь лишь на семьи… может, конечно, прокатит, и новый член общества получится приличным, системе подходящим… а, может, и нет! Тут дело такое, на самотёк лучше не пускать.

В местной «кадетке» как раз всё «бунтарство» плетями и карцером повышибают. Да и сам Лицей с отрывом «от маминой титьки» и полным погружением в новую среду, новый коллектив, новые правила общежития — это то самое приключение, которого так жаждут четырнадцати-восемнадцати летние «бунтари».

Вот только я… под этот шаблон не очень-то подхожу. Меня «форматировать» поздно. Я уже давно сформировался. И свой собственный «формат» отыскал. Это, если с учётом писательского опыта. Но, даже и без него: я два года уже жил один, без Семьи. Это не могло не сформировать совершенно другой, самостоятельный склад характера и тип личности. Нельзя форматировать повторно. Не получится. Базовые прошивки, те, которые сформировались первыми, всё равно останутся…

Ладно, это всё лирика и отвлечённые рассуждения. Факт в том, что существовать в такой системе я умею. Для меня это совершенно не трудно. Если убрать напряг от самого факта того, что мне приходится проходить это всё против воли и желания. Повторюсь: старого сержанта казармой не напугаешь.

Удивляло другое: здесь не было занятий на развитие Дара. Вот совсем. Только и исключительно обычные занятия, Устав и армейская дрочь.

Не было и прямого запрета на использование Дара. И даже непрямого. Не наказывали за это. Но и не поощряли. Создавалось впечатление, что цель и задача этого обучения с Даром не была связана никак… Может, это только пока? Только на первом курсе?

Здесь не было дивана. Было кресло. Надо сказать, что удобное. Но дивана, всё равно, не было. Обидно. Я так на него надеялся…

Вот, во всех западных, да и наших фильмах про психологов диван в их кабинетах всегда есть. А здесь нет. Говорю же — обидно!

Спать в кресле совсем не так удобно, как на диване. Может быть, именно поэтому, дивана тут и не было? Обширный отрицательный опыт?

Да — кабинет психолога. Свою угрозу… озвученную, правда, не мне лично, а моему отцу (небезосновательно подозреваю, что тот загадочный Пётр Андреевич, с которым полковник общался по телефону в момент, когда я за ним подглядывал, это всё же не какой-то левый тёзка, а мой отец), Княжич Булгаков выполнил. Он организовал мне психолога.