– Ты бы хотела их увидеть? – спросил он.

– Да. Но сначала я хочу поправиться.

– Я могу организовать визит.

Карлотта улыбнулась, прикрывая глаза от жаркого солнца. Трава была зеленой, ее поливали ряды ленивых опрыскивателей. Рядом под присмотром играли дети, их смех звучал ясно и тепло.

– Возможно, скоро, – ответила Карлотта.

Шнайдерман изучал лицо, к которому никогда не прикасался, шею, которую никогда не целовал. И все же, в некотором смысле, он стал ей очень близким человеком, своего рода ангелом-хранителем.

– Я бы хотел уменьшить дозу успокоительного.

– Нет…

– Ты зависишь от них. Мне это не нравится.

– Нет, пожалуйста…

– Совсем чуть-чуть. Понемногу. Это не больно.

– Я боюсь.

– Ты же знаешь, что бояться нечего, – он взял ее за руку и нежно сжал. – Ради меня, Карлотта? Попробуй. Будем каждым вечером уменьшать по чуть-чуть. И посмотрим, что будет.

– Хорошо, – мягко отозвалась она, улыбаясь.

– Что смешного?

– Ты правда обо мне беспокоишься, да?

Шнайдерман покраснел.

– Я твой врач. Кроме того, ты и так все знаешь, я тебе говорил.

– Не стоит. Ты помнишь, что я сделала с твоей карьерой. Из-за меня ты оказался в этой паршивой…

– Я рад быть здесь. Мне нравится моя работа. Правда. Поверь.

– Вы так и не выросли, доктор Шнайдерман. Ты остался таким же маленьким мальчиком. Знаешь, тебе бы жениться.

Шнайдерман покраснел еще сильнее.

– Моя личная жизнь… вполне удовлетворительна.

Они рассмеялись. Когда лучи послеполуденного солнца пробились сквозь листву деревьев над головой, Шнайдерман задумался, не обрел ли счастье каким-то непостижимым, странным образом. То самое, в которое теперь мало кто верил. Еще и в месте, которое большинство избегает, как самых страшных кругов ада. И все же это правда. В некотором смысле – по крайней мере, в течение дня – сейчас, когда они были вместе, на легком ветерке, они не чувствовали беспокойства и нервозности. Они знали друг друга досконально, без малейших недоговорок. Но каждый день Шнайдерман наблюдал за ее переменами как в теле, так и в выражении лица. Карлотта оглядывалась по сторонам. Становилась одержимой растущими тенями. Нервничала. Казалось, она боялась наступления ночи.

Или ждала ее?

Позже тем вечером Шнайдерман, по своему обыкновению, прогуливался мимо палаты 114-Б.

– Как она? – спросил он.

– Слегка беспокойна, – ответила медсестра.

– Она приняла успокоительное?

– Да, сэр. Только пять миллиграмм.

– Да. Отлично.

Шнайдерман осмотрел палаты дальше по коридору. Мальчик, страдавший тяжелой формой аутизма, бился головой о стену. Его пришлось связать, чтобы он не навредил себе. Шнайдерман пытался получить грант, субсидию, что угодно, чтобы выписать мальчика из больницы и обеспечить профессиональный уход, которого тот заслуживал.

Гэри вернулся в палату Карлотты.

– Она спит, сэр. Скорее дремлет.

– Хорошо. Можешь идти.

Шнайдерман подошел к крошечному окошку в двери. Его лицо прижалось к стеклу.

Карлотта лежала под тонкими простынями. Лунный свет мягко омывал ее лицо. Черные волосы разметались по подушке. Доктору показалось, что ее ноздри раздулись. Он заметил, что ее волосы влажные от пота.

Она что-то шептала.

Он не расслышал. Пришлось приоткрыть дверь.

– Пожалуйста, о, пожалуйста… о, о…

Это был жуткий звук. Она стонала в экстазе или в ужасе – протестуя против насилия?

– Ооооо…

Шнайдерман сглотнул и заставил себя наблюдать, осматривать: она двигается медленно, беспокойно, почти вызывающе, ее лицо искажено ужасной гримасой – удовольствия? отвращения?

Завороженный, Шнайдерман смотрел, пока она не закончила и он не ушел. Ее стоны стихли.

Униженный, сгорая от ревности, он отвернулся от окна.

Он взглянул на часы. После приема всего 5 миллиграммов кошмар продолжался меньше десяти минут. Шнайдерману удалось вернуть ей способность внятно говорить. Теперь Карлотта снова могла сама выполнять жизненно необходимые действия. Она вновь обрела грацию и обаяние, которые когда-то разрушили его уязвимое самолюбие. И теперь он понемногу, день за днем, сокращал ее кошмар.

Шнайдерман вышел на лужайку покурить. Лунный свет упал на его руки, когда он подносил зажигалку к сигарете. Сегодня в нем было до странного много эмоций. Маленькие победы были сейчас самым главным в его жизни. Как и почти каждый вечер, сейчас он представил себе, как Карлотта мило болтает, может, в каком-нибудь кафе или красивом месте, а ее шарму завидуют все вокруг. Этого ему было бы достаточно.

Но она витала перед его мысленным взором, прекрасная и по-прежнему недосягаемая, вечно таинственная и неуловимая.

Шнайдерман медленно вдохнул. Это был обычный день. Он был измотан. Затем снова обдумал свой план. После приема всего 5 миллиграммов седативных средств сон стал лучше. Потребуется время, но вместе они способны на все. Гэри прогуливался по саду, вспоминая тот день, когда все началось, – когда Карлотта, дрожа, впервые вошла в его кабинет.

За больницей начиналось шоссе, а за ним – сухая трава, ведущая к темному океану. Шнайдерман был спокоен.

До сих пор изучение паранормальных явлений проводилось в полевых условиях, носивших слишком случайный характер, чтобы предоставить окончательные и неопровержимые данные. Описания преследований, видений, призраков и подобных бестелесных явлений никогда не воспроизводились в лабораторных условиях. В результате научное сообщество, хоть и вполне оправданно, игнорировало всю область исследований и считало ее слишком ненадежной, чтобы допустить серьезное рассмотрение.

Однако недавно завершившееся четырехмесячное исследование позволило успешно ввести психическую сущность в контролируемое поле и предоставило множество данных о ее природе.

Стало известно, что субъект посещало одно и то же существо, иногда в сопровождении двух меньших существ. Тогда субъект поместили в экранированную и звуконепроницаемую среду (диаграмма прилагается). Обстановка была точной копией дома субъекта, за исключением потолка – его убрали, чтобы обеспечить прямой контроль и сенсорное сканирование помещений. Кроме того, стены покрыли экранировкой, чтобы предотвратить проникновение практически любых посторонних электромагнитных помех.

В течение нескольких недель субъект жил в помещении, обставленном его же коврами, шторами, стульями, кроватью и посудой. За это время не было замечено никаких изменений в устройствах наблюдения. Однако постепенно, по мере того как женщина привыкала к обстановке, она возвращалась к эмоциональным паттернам последних месяцев ее жизни, предшествовавших контролируемому эксперименту. Они включали в себя сильную тревогу по поводу семьи, личные проблемы с женихом и глубоко запрятанные воспоминания из детства.

В ее дневнике начали появляться описания повторяющихся снов, которые наводили на мысль о психическом ландшафте, приводившем ее в ужас. В нескольких случаях она сообщала в разговоре о своих предчувствиях, что визит становится все более неизбежным.

По мере того как происходили определенные эмоциональные изменения, мы получили первые четкие данные об изменениях концентрации, распределения и плотности ионов в атмосфере. Первым ключевым эмоциональным сдвигом был окончательный разрыв между испытуемой и ее женихом. За травмой в течение восьми часов последовали заметные колебания сопротивления атмосферы, т. е. диэлектрическая проницаемость КНЧ-излучения, которая составляет менее 40 циклов в секунду, что характерно как для человека, так и для всех животных.