Через восемь дней после поступления в больницу Карлотту выписали. Билли отвез ее домой на Кентнер-стрит. Это была медленная, тихая, похоронная поездка, время от времени прерывавшаяся остановками, чтобы долить воды в радиатор, который все еще протекал. Оба возвращались к безнадежности.

Войдя в гостиную, Карлотта была потрясена, когда поняла, что Крафта и Механа там нет. Никаких студентов. Никакого оборудования. Все разобрали и унесли.

Карлотта посмотрела на Билли. Он смущенно опустил глаза. Он не смог ее к этому подготовить и теперь просто сказал:

– Они ушли, мам.

Карлотта растерянно покачала головой. Она не могла понять. Ей было страшно. Они обещали помочь. Почему они ее бросили? Если у них закончились деньги, могли бы сказать ей. Она бы поняла.

Волосы в некоторых местах пришлось сбрить, поэтому у нее на голове была бандана. У висков все еще пульсировала тупая боль.

– Ты побледнела, – заметил Билли.

– Голова кружится.

Карлотта села на диван.

– Лучше тебе прилечь, – посоветовал Билли.

– Пойду в кровать, – тихо отозвалась она.

Карлотта разделась и залезла под одеяло. Приступы головокружения вернулись, теперь это случалось время от времени с тех пор, как удар обрушился на правую часть ее головы. Тошнота накатила волной, а затем снова исчезла.

– Не уходи, Билли.

– Хорошо, мам. Я никогда не уйду.

Комната медленно прекратила вращаться, и все снова застыло на месте.

Карлотта то засыпала, то просыпалась. Иногда она открывала глаза. Один раз она увидела, как девочки смотрят на нее сверху вниз. Затем они ушли. Становилось все темнее. Она почувствовала, что падает. В панике она протянула руку, а затем ее кто-то взял. Кто-то теплый.

– Я здесь, мам, – сказал Билли.

Карлотта кивнула, ее лицо было мокрым от пота. Билли осторожно промокнул ее лицо мягкой тряпкой. Некоторое время женщина прижимала его руку к своей щеке, а затем снова уснула.

В доме потемнело. Стрекотали сверчки. Такой мелодичный звук. Мир заполняла тупая боль. Джерри исчез. Повсюду была темнота, бесконечная и холодная. Джерри исчез. Она чувствовала себя разрезанной пополам на дне огромного замерзшего океана. Все было не так, как обычно. И никогда не будет.

Карлотта тихо застонала во сне. Картинки с Джерри периодически вспыхивали в сознании. Она видела, как он лежит рядом с ней с бокалом шампанского в руке. Затем он склонился над ней и поцеловал ее холодными и влажными губами. Она вспомнила, как доставала его халат из шкафа. Открыла глаза и вытерла слезы. В темноте она заметила, как странно выглядели стены и потолок. Покрыты необычными пробковыми досками. Их не сняли.

Затем Карлотта с жутким холодом вспомнила, зачем на доски нанесли белые крестики. Это сетка для фотографий, чтобы увидеть, как монстр…

Раздался треск.

Карлотта оглянулась. Ничего. Было холодно. Ночь превратилась в вакуум, холодный вакуум, подобный космосу. У нее перехватило дыхание, по коже побежали мурашки. Она смутно слышала, как Билли тихо напевает на кухне.

Еще один треск.

Карлотта села. Звучало так, будто перемещались стены.

Затем от стены оторвался кусок пробковой доски. Внезапно вырванный гвоздь упал на пол и покатился, звук медленно затих в темноте. Пробковая доска медленно подпрыгнула на краю кровати, потом соскользнула на пол, упала раз, два и затихла.

Два треска.

Карлотта повернулась. Пробковая доска на противоположной стене треснула. Гвозди гроздью взметнулись в воздух. В нее полетели осколки пробки. Фрагмент стены стал виден, когда доску отодвинули, оторвали, она пролетела через всю комнату и ударилась о дверь.

– Ха-ха-ха-ха-ха-ха! – окутал ее тихий, злобный смех.

По стенам побежали трещины. Пробка рассыпалась. Плоскости досок закружились по комнате, как созвездия. Гвозди посыпались на пол. Кусочки штукатурки добавляли элементы снега в этот водоворот.

Все головокружительно поплыло по комнате, медленно, переливчато, и доски начали светиться голубым и зеленым.

– Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!

Осколки летели все быстрее, становилось все холоднее. Карлотта больше не видела голые стены – настолько воздух заполнился беззвучным полетом дерева, гвоздей, белой ленты и осколков с ее комода. Они становились все радужнее, пока Карлотта не увидела, как роящиеся осколки, похожие на драгоценные камни, собираются в водоворот над кроватью.

– С возвращением, сучка!

Четвертого апреля доктор Шелби Гордон, заведующий кафедрой психологии, по указанию декана Осборна забрал у кафедры парапсихологии две комнаты и отдал их кафедре поведенческой психологии.

– Им нужно место, – сказал он доктору Кули. – Оборудование то же: раковины, розетки и…

Доктор Кули была в бешенстве.

– Значит, моя лаборатория стала пристанищем крысиных психологов, – негодовала она. – А что делать мне?

– Можете перенести свое оборудование в кабинет, – посоветовал заведующий. – И использовать аудитории на постоянной основе. Вместе с другими лекториями.

– Мне нужна лаборатория, – сердито настаивала Кули.

Доктор Гордон как-то странно увиливал. Ее старый друг казался смущенным. И не смотрел ей в глаза.

– Это все указ декана Осборна, так? – спросила она.

Он не ответил.

– После стольких лет, Шел, ответь мне правду, – попросила Кули. – Он хочет нас вытеснить, да?

– Пожалуй, вы действительно не в приоритете.

– У меня и так только три комнаты и кабинет.

– Что мне ответить, Элизабет? Это не мое решение. Балом руководит декан. А мы пляшем под его дудку.

Доктор Кули нервно закурила.

– А мне лечь и сложить лапки? – спросила она.

– Я не знаю, что тебе делать, Элизабет.

– Перелезу через его голову.

– Я бы не советовал.

– Почему? Я не могу вести исследования в таких условиях. У меня есть право высказаться.

Заведующий повернулся на своем крутящимся кресле. И понял, что подруга крайне серьезна.

– Элизабет. Не лезь в ученый совет. Зачем тебе ввязываться в этот цирк?

Она ходила туда-сюда, быстро куря.

– Потому что мою академическую свободу ущемляют, – сказала Кули. – Черт, может, мы и ошибаемся на сто процентов насчет того дома в западном Лос-Анджелесе, но они не просто свернули проект. У нас забрали помещение. Ты и сам понимаешь, что будет дальше.

– Не гони лошадей. Пока что все разумно.

– Херня. Ты понимаешь, что у меня одна из последних кафедр парапсихологии в крупном университете? А знаешь почему? Потому что я была осторожна. Бежала от мошенников как от чумы. Никому не мешала, не наводила шуму. От моих стандартов безопасности Фрейд пятнами покроется. И я не собираюсь отправляться на помойку, как кусок дерьма, ведь именно этого руководство и добивается. Там ненавидят парапсихологию и все, что за ней стоит.

– Элизабет…

– Когда следующее собрание?

– Ты разозлишь декана. Это смертельная ошибка.

– У меня нет выбора.

Заведующий бросил папку. По полу разлетелись документы.

– Ну, – наконец сказал он, – удачи. Но я не думаю, что ты победишь.

Доктор Кули улыбнулась.

– Еще чего. Академическая свобода – абсолютное оружие.

В большом зале, где солнце лилось сквозь пальмы в деревянных ящичках у окон, собрался ученый совет. Более трехсот мужчин и женщин разного возраста и расовой принадлежности, в самых разнообразных нарядах и прическах. Женщины в основном придерживались консервативного стиля. Некоторые мужчины отрастили широкую бороду на маленьких подбородках, у некоторых торчали целые пучки из ушей, у кого-то волосы доходили до плеч, а у других были отстрижены так, что виднелась кожа головы. Но манеры были схожи: вежливость, спокойствие, официальность. Их сдержанность скрывала сильное раздражение и напряжение; только подергивание ног, нервное движение бровями и скомканное расписание в руках выдавали внутреннее волнение. Подобные встречи не были желанными в их напряженной университетской жизни.