Шнайдерман тихо кашлянул, поерзал на стуле, покопался на столе, чтобы потянуть время. Карлотта была очень расстроена. Он явно напал на след. Она была в шаге от осознания своей болезни. И тогда, может, даже захочет лечь в больницу.

– Ладно, – сказал Шнайдерман. – Вернемся к этому воображаемому азиату.

– Я…

– Давайте его рассмотрим. Что мы о нем знаем?

– Правда, доктор Шнайдерман…

– Он большой. Очень большой. Мускулистый. Настолько, что это пугает. Он показывает вам то, что вы раньше не знали. Он очень силен. И кто ему помогает? Скажите, Карлотта, кто на его стороне? Два малыша. Так ведь? Два малыша и один здоровяк.

Карлотта посмотрела на часы. У нее был такой вид, словно она вот-вот выбежит из комнаты. Каким-то образом он понял, что установил контакт. Карлотта смутилась, ей одновременно хотелось остаться и уйти. «Надо идти дальше, – подумал он, – пока она снова не закрылась».

– Вернемся в Пасадену. Тогда вы впервые научились фантазировать.

– Я к этому не готова, доктор Шнайдерман. Я сегодня очень устала.

– Потерпите, Карлотта. Я лишь кое-что вам покажу. Не более того.

– Ладно. Но мне скоро надо будет уйти.

– Вы знаете, какое тогда было время. В Калифорнии. Когда вы были крайне впечатлительны. Война с Японией только закончилась, а война с Кореей – только начиналась.

– Конечно, я это знаю.

– Многих японцев отправляли в лагеря для военнопленных. На них сбрасывали атомные бомбы. Китайцы пересекли Ялуцзян. Ужасные потери. Вы знали, что азиаты – это враги.

– Я была ребенком…

– Именно. Что ребенок знает о войне? Лишь то, что это что-то ужасное. Что-то жутко злое. Страшное. Вы смутно уловили это от родителей.

– Кажется, я это припоминаю.

– А что еще было злом?

Карлотта рассмеялась, но ее смех был очень нервным. Он прозвучал как-то сломано. Она резко оборвала его и посмотрела на часы.

– Что еще было злом, Карлотта?

– Много чего было злом.

– Мы достаточно хорошо знаем вашу семью, чтобы понимать, что было для них злом. Почему вам приходилось постоянно убегать. Почему приходилось закапывать трусы со следами первой менструации, чтобы не дать им встретиться лицом к лицу с их собственными страхами, их неадекватностью, их несбывшимися желаниями. Даже будучи ребенком, вы знали, что для них было злом, Карлотта.

– Секс. Они его боялись.

– Итак… Карлотта. Теперь вы понимаете? Это словно сон. Все наслаивается. И получается символ.

Карлотта посмотрела на него с неожиданной силой. Он даже удивился.

– Чего, доктор Шнайдерман? Символ чего?

Теперь занервничал доктор. Он зашел слишком далеко? Карлотта не казалась спокойной. Шнайдерман заговорил уверенно, тщательно подбирая слова.

– Это может быть что угодно, Карлотта. Определенный человек. Страх определенного человека. Я лишь хочу заставить вас понять, что…

– Под маской никого нет! Никого! Я ни от кого и ни от чего не скрываюсь!

– Но Карлотта, вы уже знаете, что ваше сознание может вас обманывать. Вы можете придумать эту маску, как вы сами сказали…

– Я вам не верю.

– Но видите, вы разозлились. Значит, вы поверили.

– Это непристойно, доктор Шнайдерман, – то, на что вы намекаете!

– Я ни на что не намекал, Карлотта. Я лишь сказал…

Карлотта резко встала. Ее разум быстро вращался вокруг оси, которую подорвал Шнайдерман. Она была сбита с толку. Она ненавидела его до глубины души. Ей нужно было, чтобы он снова вывел ее на свет, но теперь его вид вызывал у нее отвращение.

– Непристойно, доктор Шнайдерман!

– Карлотта! Успокойтесь!

Она попятилась назад, когда он встал из-за стола.

– Я успокоюсь! Но не здесь! Я не позволю вашему извращенному разуму унижать меня!

– Ладно. Возможно, я не так выразился. Пожалуйста, сядьте.

Карлотта неуверенно на него посмотрела. Она боялась, что выглядит глупо. Внезапно он снова показался таким разумным. С чего она подумала о непристойностях? Ей было так страшно. Карлотта чувствовала, что опасно близка к тому, чтобы улететь в космос. Ей нужно было за что-нибудь ухватиться.

– Я… я пойду, доктор Шнайдерман, – сказала она.

– Хорошо. Конечно. Если хотите. Можете идти.

– Да… я пойду…

Казалось, она покачнулась, пока стояла как вкопанная. Тени приближались все ближе и ближе, как летучие мыши, проникая в ее мозг, и каждая выкрикивала оскорбление.

– Вам что-нибудь принести перед уходом?

– Нет… нет…

Доктор взял ее под руку и повел к двери.

– Увидимся завтра, Карлотта, – сказал он.

Она ничего не ответила, но быстро, почти бегом спустилась по коридорам туда, где в вестибюле ее ждали дети.

Шнайдерман почувствовал что-то вроде трепета. Он связался с демоном. Теперь она бежала от него, от поднятия вуали. Но Карлотта зависела от него. Он это понимал. Она не убежит далеко. И ему удалось проткнуть ее фантазию. Доведя ее до сознательного уровня, Шнайдерман рассеивал нереальное; они смогут поговорить о реальных проблемах. Как бы болезненно это ни было, она больше не будет прятаться за иллюзией.

– Ты какой-то бледный, Гэри, – сказала сестра у регистратуры. – Что случилось?

– Что? А… ничего. Опасный случай. Эта женщина очень напряжена.

– Она определенно ушла очень быстро.

– Да. Может, я перегнул палку.

Шнайдерман очень устал. Несмотря на успешный контакт, он испытывал некоторое беспокойство. Ему казалось, что Карлотта достаточно вынослива и сможет приспособиться. И все же мучительное сомнение не проходило: перегнул ли он палку?

Перекошенное лицо и раскосые глаза отражались в хромированной фаре. Билли стоял над «бьюиком» и возился с блоком двигателя. Черты его лица были чудовищно искажены.

– Что такое, мам?

– Ничего, – неслышно ответила Карлотта.

Она наблюдала за работой; мускулы предплечий напрягались, когда Билли крутил гаечный ключ.

Одинокая лампочка раскачивалась над его плечом, в проволочном ограждении двигателя мигал огонек. Снаружи была ночь. И холод. Тени сливались с отражениями, создавая более отвратительное впечатление, чем изуродованное лицо ее сына.

– Это неправда, – пробормотала женщина.

Карлотта нервно оглядела гараж. Внезапно семья, которая всегда была ее единственной опорой, тоже отдалилась от нее из-за болезни. Теперь она была совершенно одна. Изоляция пугала ее. Она чувствовала себя совершенно беззащитной. Ей казалось, что она действует во сне, в котором не знает ни правил, ни пути.

– А где девочки, Билли?

– В доме. Играют.

Карлотта смотрела, как безумное, искаженное отражение ползет по хромированному кузову «бьюика», до тех пор, пока не смогла больше этого выносить. Ей нужно было уйти подальше от Билли. Худшая мысль в мире пронеслась в ее голове. Даже вызвала черный озноб, холодную дрожь, заставившую почувствовать вкус чего-то желчного и горького, как сама смерть. Может, потому что это правда? Она сильно вздрогнула.

Карлотта вошла в дом, закрыла за собой дверь и увидела девочек на полу в гостиной. Они были такими тихими, играли с куклами, изображая что-то странными, искаженными голосами, пугая друг друга.

– Не надо так, Джули.

– Но мы просто играем, – запротестовала та.

– Не сейчас…

– Ну мам!

– Иди в комнату, Джули. И ты тоже, Ким. Сей-час же!

Озадаченные, сбитые с толку, девочки отнесли своих кукол в спальню.

Было тихо. Но тишина гудела от тысячи возможностей, каждая хуже предыдущей. Этому вообще наступит конец? Карлотта быстро погружалась в зыбучие пески, и на этот раз понимала, что спасения не будет.

Она быстро поднялась. Она чувствовала, что должна что-то сделать, что угодно, иначе распадется на части. Джерри был за миллион миль отсюда. Ее семья отдалилась от нее и стала такой же опасной, как гнездо смертоносных рептилий.

Карлотта подошла к телефону.

– Синди, – прошептала она. – Я… Да, это… О господи, да, можно? Пожалуйста, можешь заехать?.. Да, хорошо. О боже, спасибо, Синди.