– Боже мой, – закричал доктор Балчински, с трудом поднимаясь на ноги. – Убираемся отсюда к чертовой матери!

Но никто не пошевелился. Теперь вся комната была окутана зеленоватой дымкой. Все лица были освещены снизу странным сиянием вздувшейся светлой массы.

– Оставьте меня в покое! – повторил голос, когда сине-зеленая фигура вытянулась и выросла, заполняя комнату, вытягиваясь и раздуваясь, пока не поднялась над стеклянной стеной над Карлоттой. Она вжалась в угол, чувствуя неизбежный вакуум и понимая, что ее засосет в его объятия.

Мостик над ней колыхался, как лента на сильном ветру. Крафт увидел, что крепление его узкого пристанища надламывается, и вцепился в перила, не в состоянии выпустить распылитель с гелием. Аура заполнила комнату, поднимаясь над руинами, и показала ряд отверстий, похожих на эмбриональный мозг плода, светящихся вдоль чего-то похожего на позвоночник. Фигура тянулась вверх, все выше и выше, к смотровой, к подиуму, к Крафту.

– Убейте его! – закричала Карлотта.

Крафт распахнул клапан. Жидкий гелий во второй раз вырвался из распылителя. Осколки сосулек, оставшиеся от предыдущего взрыва, превратились в град. На этот раз Крафт был готов к отдаче. Он увидел, как зеленоватая жидкость почти сразу же превратилась в белую, устремившись через отверстия в пространство, в ауру, в самый нервный центр существа. Раздался раскат грома, порыв холодного воздуха пронизал его до мозга костей, и свет погас. В тот же миг он почувствовал, что мостик прогибается у него под ногами.

Внутри темной смотровой шесть фигур, прижавшись друг к другу, ждали неминуемого удара. Звон ломающегося металла и треск разваливающихся стен били по барабанным перепонкам, а кабинка тряслась, как игрушка в руках вспыльчивого ребенка. Казалось, что смотровая вот-вот сорвется со слабого крепления, ведь она была не частью лаборатории, продуманным элементом архитектора, а всего лишь поздним дополнением. Временной частью того, что оказалось непродуманным экспериментом. Кабина затряслась, но каким-то образом устояла. Постепенно дрожь спала, и стало совершенно тихо. Но все присутствующие продолжали дрожать, ожидая конца. Он так и не наступил.

– Доктор Кули? – прошептал Джо Механ.

– Я в порядке, – ответила она странным голосом.

Где-то внизу стало видно свечение. От невероятного холода доски пола прогибались, а гвозди из них вылетали, как пули. Декан Осборн прижался к задней стенке кабинки. Снизу доносились звуки крошечных взрывов. Осколки стекла, материалов, молекулярная структура которых полностью изменилась, разлетались один за другим, как хлопушки. С наружных стен лаборатории начала на пол коридора осыпаться штукатурка.

Охранники кампуса, привлеченные шумом, вошли в здание через нижние коридоры. Их фонарики освещали замерзшие руины, пока сотрудники осторожно пробирались сквозь осколки стекла и груды искореженного металла. Затем, вооружившись лестницами, они помогли спуститься вниз запертым в смотровой людям. Оказавшись в некогда имитации жилого дома, доктор Кули увидела побелевшее лицо в лучах фонариков.

– Джин? Джин? – хрипло позвала она.

Ей не ответили.

– Балчински! – прорычал доктор Вебер.

– Я здесь, – произнес дрожащий голос.

Декан Осборн, пошатываясь, стоял посреди металлолома. Внезапно он почувствовал какое-то движение у себя под ногами.

– Под этим месивом кто-то есть, – закричал он.

Джо Механ и доктор Кули помогли охранникам вытащить Крафта из гнезда холодного металла. Его лицо распухло, через рубашку сочилась кровь. Он был без сознания, но живой. Вызвали скорую. Джо Механ стряхнул осколки стекла и проволоки с лица и волос своего друга и вырвал гелиевую насадку, которую тот все еще сжимал в кулаке. Лицо Механа было серым. Движения неуверенными. Как марионетка, у которой обрезали ниточки. Его печальный взгляд обратился к доктору Кули.

– Все кончено, – простонал он. – И мы ничего не добились.

– Мы добились всего! – уверенно поправила его доктор Кули. – У нас есть свидетели!

Тем временем, Шнайдерман в полнейшей прострации пробирался к Карлотте через обломки, бормоча что-то себе под нос, переступая через куски замерзшей и все еще дымящейся ткани, пытаясь расшифровать в них смысл увиденного.

Но когда он добрался до стеклянной перегородки и смог заставить свое зрение сфокусироваться на мокрой, затуманенной поверхности, то не увидел Карлотту. Ее нигде не было видно среди обломков смоделированной среды. И даже после тщательных поисков ее не нашли в здании факультета психологических наук.

Ошеломленному, ошарашенному, совершенно выбитому из колеи Гэри Шнайдерману показалось, что, подобно другим неописуемым событиям этой самой странной ночи, Карлотта, как и существо, просто исчезла в облаке дыма.

Карлотта вошла в здание, которое когда-то было ее домом на Кентнер-стрит.

(Как она сюда попала?)

В доме не было мебели. Лунный свет – бледный отблеск низких облаков, нависших над городом, – отражался на половицах. Воздух словно замер, в углах лежали глубокие черные тени. На полу в том месте, где раньше стояли диван и телевизор, остались следы. Карлотта закрыла дверь и заперла на ключ.

(Она пришла пешком?)

Она не стала включать свет и предпочла темноту. Прислушалась. Птицы вдали, спокойные и одинокие, издавали утренний зов – невыразимые сигналы о замысле природы, о взаимосвязи всего живого. Лаяли собаки – так поздно и так рано.

(Нет, помнился автобус.)

Воздух был спертым и затхлым. Карлотта прошла через центр гостиной, где лунный свет переместился на несколько дюймов с тех пор, как она вошла. Она открыла окно и задумчиво оперлась о подоконник. Дом Гринспанов, решетка над их крыльцом, темный, тяжелый, защищающий каркас дома отражал бледный рассвет.

(Она заплатила?)

Как же тихо. Карлотта заглянула в открытую дверь, ведущую на кухню. Приборы исчезли, на линолеуме остались прямоугольные неровности. Все это сделали, чтобы ей стало лучше. Но это ни к чему не привело.

(Об этом было слишком тяжело думать.)

Карлотта вошла в спальню. На коврике, где раньше стояла ее кровать, были четыре круглых пятна. (Как ее вынесли?) Занавесок не было. Туалетного столика тоже. Уличный свет лился сквозь пыльные окна, и тени рисовали на полу очертания.

Открыв окно, Карлотта ощутила аромат своего крошечного сада. Нежный, пьянящий, волнующий. Ночные насекомые летали по стеблям, листьям и даже ползали по подоконнику. Легкий ветерок трепал волосы. Приводил в чувства.

Когда Карлотта обернулась, в комнате стояла Джули.

Карлотта не удивилась. Джули была ненастоящей. Все было ненастоящим. Плодом ее воображения. Джули как-то странно, со стороны наблюдала за матерью, а затем начала медленно исчезать, пока не растворилась в очертаниях и пятнах на стене. Карлотта оглядела комнату, которая так долго принадлежала ей. Комнату, которую она никогда не делила с мужчиной. До Джерри. А потом Билли начал проявлять агрессию. Смутно различимые, как нити паутины, разрываемые легким ветерком, все эти связи ждали, когда их сплетут в единое целое. Но Карлотта не могла этого сделать. В спальне было тихо. Пока она ждала, свечение переместилось по стене.

Карлотта почувствовала на руке насекомых. Она осторожно стряхнула их обратно на садовые растения. Они наблюдали за ней, их усики извивались в ночи. Какими волшебными свойствами они обладали? Карлотта знала, что ими движет инстинкт; они защищены, по-своему непобедимы, для них человеческая реальность была эфемерным облаком по сравнению с твердой материей земли и четкой организацией их жизни. Карлотта наблюдала за ними. Казалось, их реальность была более прочной.

Теперь Карлотта знала, почему вернулась домой. Ей нужно было прийти к конечному пункту. В место, где не было пути к отступлению.

Из гостиной донесся звук. Кашель. Карлотта направилась к двери спальни. Джерри стоял в там с чемоданом у ног. Он застенчиво улыбнулся. Виновато. Смущенно. Посмотрел на Карлотту, словно прося прощения. Он огляделся, беспомощно жестикулируя, затем снова улыбнулся, умоляя одним взглядом.