— Решил прогуляться? — ухмыльнулся негр.

Чарли промямлил:

— Я от пожара наружу выбежал... и всё...

ВАшник покачал головой. У него на груди была пластмассовая табличка с пометкой СПЕЦБЕЗ. Специалист по безопасности. Высококлассный сотрудник ВА, нанятый городской службой — или фирмой, работающей по секретным правительственным контрактам, или авиакомпанией, которую террористы замучили, — для консультаций по обустройству системы безопасности. Он видел Чарли через камеры и понял, что тот предпримет.

— Интересная нам рыбка попалась, — сказал СПЕЦБЕЗ, приближаясь к Чарли и похлопывая дубинкой парализатора по затянутой в перчатку ладони. Голос его потрескивал и дребезжал в динамике шлемофона. — Он всё очень хорошо рассчитал. Мы твою ДНК проверили, Чарли. Только что. Ты замешан в двух демонстрациях. Ты левак. Участник организованных мятежей с политическим уклоном.

— Террориста поймали, э? — оживился второй охранник.

Чарли отступал, пока внезапно и болезненно не уткнулся спиной в заржавевший от дождевой воды металлический парапет.

— Думаю, надо нам у судьи запросить ордер на экстракцию этого юного джентльмена, — сухо сказал СПЕЦБЕЗ. — Или ты сочтёшь возможным сознаться в своих политических предпочтениях прямо сейчас, Чарли?

Справа из коридора доносились вопли и вылетал дым. Слева была стена. Внизу и за спиной — четырёхэтажная пропасть и двор.

Впереди его ждал экстрактор.

О нет. Холод металла в спине. Бетонное здание. Металлическая рампа. Бетонный двор внизу. Холодные металлические предметы в руках людей, идущих к нему; охранник вытаскивал пару хромированных наручников.

Все эти объекты, бетонные и металлические, колючая проволока и пушки составляли ловушку. С острыми краями, высокими стенками, беспощадный бетонно-твёрдый капкан. Металлические и бетонные плоскости стали приближаться, наступать, нажимать на него — и принесли с собой неутешительный вывод. Он должен умереть.

Сейчас же.

Если позволить им себя сцапать, они проникнут экстрактором в его мозг и вытянут оттуда его знание об НС. Вплоть до приблизительного местоположения штаба. Остров Мерино. Смок. Уитчер.

У него осталось, может быть, полсекунды, чтобы решиться.

Это твоя вина. Это ты полез в «Пустую башку», рискнул своей легендой, подставил НС, так прими же хоть раз ответственность за свои поступки на себя. Давай же!

— Эй, держи его!

Он почувствовал, как рука в перчатке хватает его за кисть, но вырвал руку, увернулся и прыгнул через парапет головой вперёд. В полёте он старался держаться вертикально, ногами назад, руками сжав бёдра, а головой вперёд и вниз, чтобы приземлиться на...

Двое стояли на рампе, глядя вниз в бетонный двор, где распростёрлось тело. На одном конце тела растеклась красная лужа.

— Он себе башку расколотил, — констатировал один из охранников. — Блин, мы ж из этого месива ни хера теперь не экстрагируем.

— Твою мать, — бросил второй и с оттенком уважения в голосе добавил: — Этот сукин сын нас сделал.

Остров Мальта

Клэр сама не знала, зачем это делает. Зачем спит с Каракосом. Зачем на самом деле ей это нужно.

Могла разве что предполагать: это помогает снять напряжение.

Они с Лайлой сидели рядом у окошка в креслах-качалках, глядя на север. Сгустились сумерки. Мандариновая полоска света протянулась через небо с запада, окрашивая верхушки деревьев слабыми отблесками; ветер слабо колыхал ветки. На севере же небо приобрело фиолетовый оттенок. Доски дома едва слышно поскрипывали на ветру.

Лайла чистила и смазывала ручной автоматический пулемёт «Хеклер и Кох», но вид у неё был спокойный, мирный, отсутствующий. С таким видом другая женщина бы смазывала иглы для швейной машинки.

То и дело Лайла украдкой поглядывала на Клэр. Клэр, одетая лишь в халатик, слегка замёрзла, но не решалась встать и тем прервать хрупкое очарование момента, так что ей приходилось делать вид, что взглядов Лайлы она не замечает. Впрочем, ей это нравилось.

Но думала она о другом, а именно о Торренсе. Ему даже стараться не приходилось, чтобы давить на неё. Она стремилась к нему, желала его, тосковала по сильному худощавому телу в своих объятиях. Но временами, глядя на него, она видела мысленным оком зверочеловека из ночного кошмара.

Каракос, с другой стороны, ласкал её без лишнего напора, шутил и смеялся, иногда проявлял ненавязчивую, почти отеческую, заботу; казалось, что для него установленная Клэр схема отношений — самая естественная вещь на свете. И он не стыдился плакать в присутствии Клэр. Плакать от ужаса при воспоминании о том, что видел в темницах ВА. Она обнимала его, стараясь утешить... и кусочки мозаики ложились на место, между ними вспыхивал почти химический факел близости.

Она на миг задумалась, не поймали ль её на то, что отец назвал бы «самым старым трюком в справочнике фокусника». Но Каракос, как ей казалось, искренне устал от борьбы и убийств.

Он был психически искалечен.

Торренс, однако, только заявлял, что ему страшно, а на людях никогда этого не выказывал. Если его что-то и коробило, он предпочитал прятать эмоции в себе.

Его нежелание неподдельно раскрыться перед нею, явить свою боль... оно её отпугивало, мешало подлинной близости.

Кроме того, её раздражала чрезмерная заботливость Торренса. Возможно ли, что она спит с Каракосом, чтобы позлить Торренса?

При этой мысли Клэр поёжилась. Как её затянуло в этот дурацкий эмоциональный тупик? Она покосилась на Лайлу. Хотела бы она на неё походить. Всегда чем-то занята, полностью отдаётся делу, спокойная, непреклонная, с мужиками шуры-муры не водит.

До возвращения на Землю Клэр два года блюла целибат. Словно пребывание на Земле (мысленный образ богини земли) пробудило в ней скрытую сексуальность.

Единственная значимая интрижка у неё в Колонии случилась больше двух лет назад, с Моли, аналитиком-испытателем систем жизнеобеспечения, персом по происхождению. На Клэр та история наложила тягостный отпечаток. Моли был чрезвычайно рассудительным человеком, а в постели вёл себя, точно машина любви. Тем не менее она за ним волочилась, словно с ума сведённая, пока не поняла, что, вопреки показному вниманию к ней и серьёзным разговорам о будущем и политических проблемах Колонии, Моли совершенно не интересна она сама, настоящая Клэр Римплер. Ментальное единство оказалось фикцией; она была его подружкой, и только-то.

Она понимала, что для Торренса многое значит. Казалось также, что Клэр пробуждает некие глубинные потребности в Каракосе (она подумала со смутным беспокойством: возможно ли, чтобы Каракос мной манипулировал, как и предостерегает Торренс? Эмоциональная открытость Каракоса порою выглядела неправдоподобной). Но в отношениях с мужчинами полно абсурда. Незначительное кажется важным; девчонкой себя чувствуешь. Это её обескураживало. Это было её недостойно. Людям вроде Дэна Торренса — и Каракоса — сексизм, так сказать, не к лицу. Тем не менее они с ним каким-то образом уживались. Как только закрутишь отношения с мужчинами, сразу оказываешься им подчинена, вопреки лучшим намерениям с обеих сторон. Они тебя кооптируют.

Однако... в ней нарастало напряжение, диктуемое виной за то, что она оставила отца на произвол судьбы, и сводило её с ума. Секс оказался эффективным средством его снять.

Она посмотрела на Лайлу, чья тёмная кожа в закатных сумерках походила на чёрный атлас. Та закончила собирать пулемёт, отложила и вытерла машинное масло с ладоней, старательно избегая смотреть на Клэр.

— Лайла, ты никогда не выходишь из себя, — повинуясь минутному импульсу, сказала Клэр. — Тебе, кажется, никогда не нужно... выпивать, как некоторым... в смысле, даже Стейнфельду раз в месяц бывает нужно заложить за воротник. Ты никогда не пьёшь, не крутишь отношений с мужчинами. Ты не... — Она пожала плечами. — Как тебе это удаётся?