Он глубоко вздохнул и смежил веки. Удерживавшаяся там слеза стекла по лицу мимо носа. Он едва слышно рассмеялся и утёр её.

— Я плачу. Совсем нюни распустил, э?

Она покачала головой, чувствуя, что вот-вот и сама разрыдается.

— Дело в том, — сказал он прерывающимся голосом, глядя в пол, — что способа убраться отсюда нет, пока не снята блокада, а может, и после не будет. Они не хотят, чтобы на Земле знали, что здесь творится. Они не хотят, чтобы политики им досаждали. В смысле, ты же понимаешь, где я? Я в тюрьме внутри тюрьмы внутри другой тюрьмы. Я в кутузке, я скован — здесь — узами своей черноты, и я заперт в Колонии, а вокруг ничего, кроме вакуума. — Он покачал головой. — Выхода нет. Терять нечего.

— А как насчёт этого? — Она взяла его руку и приложила к своему животу.

Оба почувствовали, как шевелится ребёнок. Он улыбнулся.

— Как он там?

— Он? Это девочка будет!

— Ты на УЗИ ходила? Я думал, мы хотели сюрприз себе устроить.

— Я просто знаю, и всё.

— Чушь. Это пацан будет.

— Девочка.

— Мальчик.

Они немного посмеялись, и им стало лучше. Потом Китти расплакалась.

Он обнял её и прошептал:

— Не знаю. Должен быть способ. Через этого парня. Через Паркера... попробуй с ним поговорить. Я не могу с ним увидеться, меня не пускают. Я уже просил.

Она отстранилась от него спросить:

— А как насчёт адвоката?

— Их всех назначает ВА. А даже и будь адвокат моим союзником, они ни хера не могут сделать в условиях военного положения.

Она пожала плечами.

— Не думаю, что мне позволят увидеть Паркера.

Они снова обнялись, но тут подошёл конвоир Китти и постучал её по плечу.

— Вставай, время вышло.

У него воняло изо рта.

— Ещё полчаса не прошло, — сказал Лестер, и Китти увидела, как он с трудом сдерживается.

— А мне начхать. Не хочу я тут стоять и смотреть на эти неестественные чмоки-чмоки недочеловеков...

Лестер вскочил и заорал, замахиваясь на него кулаком:

— Ты чё сказал, членосос?!

Охранник ударил его парализующей дубинкой, которую держал наготове. Слишком быстро всё случилось, и Китти не заметила, куда именно пришёлся удар; крови не было, но Лестер упал на колени, парализованный.

Китти, рыдая, встала между ними и крикнула:

— Хватит! — И тоже упала на колени, обхватив мужа руками.

Подошёл другой охранник.

— Время вышло, леди. Ступайте, он очухается.

Он взял её под локоть и вежливо вывел через дверь для посетителей. Она стонала и вырывалась, но охранник не обращал на это внимания. Через несколько минут Китти уже стояла в лифте, едущем обратно в Техсекцию: сотрясаясь от рыданий и с трудом поддерживая тяжёлый живот.

Но, проезжая мимо Админской секции, она обернулась к панели, нажала кнопку остановки и пустила лифт вверх.

Она решила, что пора нанести визит Админам.

Увидеть Расса Паркера.

Руан, Франция

В Руане снова дождило, и Уотсон заскучал. Старый город обладал своеобразным шармом — все эти узкие мощёные улочки и здания восемнадцатого века в стиле рококо. Но сейчас Уотсон направлялся в заброшенный супермаркет, который ВАшники переоборудовали под тюрьму; здание располагалось в новой части города, пришедшей за время войны в полный упадок — небоскрёбы опустели, улицы завалены обломками и мусором.

Девять часов утра. Он позавтракал засохшими круасанами, апельсиновым соком и чрезмерно сладким растворимым кофе из пакетика. Есть ему хотелось по-прежнему. Всё утро лил дождь; и он ещё усилился, когда Уотсон вышел из офицерского автомобиля на расчищенную дорожку, ведущую между груд мусора к супермаркету. Здание казалось игрушечным в сравнении с двумя зажавшими его небоскрёбами. Вокруг высились десятифутовые кучи обломков, наваленные ВА в качестве заградительного барьера от партизан.

Уотсон, который облачился в самый роскошный свой мундир, представил, что шествует по красной ковровой дорожке. На голове у него была фуражка самолично разработанного образца с начищенным до блеска козырьком. С козырька стекали капли, когда Уотсон прошёл к металлическим дверям и предъявил охране удостоверение. Его мигом пропустили.

Внутренность супермаркета больше напоминала загон для скота. Стеллажи убрали, заменив с одной стороны рядами клетушек. Между клетушками была натянута колючая проволока и расхаживали охранники. По царившей здесь вони стало ясно, что биотуалеты в переполненных клетушках не справляются с наплывом узников. Он сделал себе мысленную пометку проследить за тем, чтобы их вычистили, потому что разлагающиеся отходы представляют опасность для здоровья охраны.

Высоко справа на одной стене имелось односторонне прозрачное окно, за которым располагались административные помещения тюрьмы. Когда-то там был пост наблюдения за продавцами.

Он поднялся туда. Он искал Чилроя.

Чилрой обнаружился в отсеке для допросов номер 9, за работой. Он был высоким, мускулистым молодым человеком, следил за фигурой и питанием. Весёлый, дружелюбный, всегда готовый услужить тем, кто мог ему помочь в продвижении по службе. Уотсону он не нравился: полковника раздражало наигранное радушие юноши, а ещё то, что Чилрой никогда не забывал выставить остальным напоказ, как он тяжко и старательно работает. Уотсон отдавал себе отчёт, что побаивается карьерных амбиций Чилроя.

— Полковник Уотсон! — воскликнул радостно Чилрой: лицо молодого человека озарилось улыбкой, стоило ему зарегистрировать присутствие вышестоящего. — Это честь для меня, сэр!

— Привет, Чилрой. А ты живчик, как всегда, э?

— Мне урезали нагрузку, сэр. Не больше четырнадцати часов в день.

Комната была маленькая: тут, наверное, когда-то держали провинившихся грузчиков. Стены покрашены в характерный для подобных мест зелёный цвет. В центре — стол для врачебного осмотра. К столу, под режущей глаза лампой, был прикован ремнями обнажённый еврей-хасид с нездоровой пастозной кожей, бородатый, кудрявый, заросший по уши, с классическим шнобелем. Словно сошёл со старых немецких пропагандистских плакатов. Уотсон скорчил гримасу. Евреистей еврея ещё поискать надо было, да-а. Человек мотал головой из стороны в сторону, бормоча что-то на французском и иврите, изо рта у него текла кровавая пена. Чилрой коснулся дёргавшегося еврея раскалённым добела электропаяльником, и кожаные путы заскрипели от приложенных к ним усилий. Юноша заметил спокойным тоном учителя, демонстрирующего закалку стали на уроке физики:

— Кое у кого из них, кажется, просто мозги не так устроены, чтобы в экстрактор засовывать, химия не та; да и дорогая эта аппаратура, вот мы и вынуждены вернуться к старым, проверенным временем методикам.

— А что ты пытаешься из него вытянуть?

— Э-э... — Чилрой глубоко задумался.

Уотсон восхитился. Парень забыл, зачем пытает узника!

— Ага, — оживился Чилрой, — мы пытаемся выяснить, где его раввин. Раввин активист, из партизан.

— Его раввин? А досье на него есть?

— Да, сэр, мы по вайфаю вам переслали. Надеюсь, что файл дошёл. Новосоветчики снова глушилку запустили.

— М-м, да ладно, не суть важно. Ты не трать на него времени. Он того не стоит.

Не то чтобы Чилрой для этой работы не годился. Он просто слишком юн. У него чуйки нету. Он социопат, патологически неспособный проникнуться настроением других, и для такой должности идеален. Он сросся с ней. Но в конце концов Уотсону придётся выяснить, выучил ли Чилрой положенные уроки.

Кратчайший путь к тайнам пытаемого — подрыв его самооценки. Психологические унижения куда эффективней физических, если заставляют пленника отождествить себя с палачом. Физические пытки тоже приводят к такому результату, но в долгосрочной перспективе психологические пытки всегда эффективнее. Уотсона инструкторы ЦРУ обучили и тем, и другим.

Однако в настоящее время пытаться втолковать Чилрою эту мудрость бесполезно, хоть Уотсон и испытывал к нему нечто вроде отцовской симпатии. Даже при всём своём презрении к юноше. Как ни крути, приятно видеть за процессом обучения молодых. Попозже, попозже. Сейчас на повестке дня кое-что другое.