Ну а куда ещё? В какое-нибудь мирное местечко на Земле, где можно будет снова позволить себе чувствовать и дать окружению залечить раны. Вероятно, в тот штатовский парк, куда её родители возили, один из немногих, уцелевших в эпоху глобального потепления и кислотных дождей. Сколько тысяч миль пронизанного радиацией вакуума её отделяет от парка? Сколько воздушных шлюзов, переборок и штурмовиков с пушками?

Но она продолжала чувствовать, как пробирает её до костей немыслимая, непереносимая боль.

Ребёнок. О Господи. Остаться здесь одной вместе с ребёнком. Ой б...; она пожалела, что не верит в Бога. Ребёнок. Без Лестера.

(Мимо проплывали лица, всё было как в дыму. Голоса заговаривали с ней, исторгая бессмысленные цепочки звуков.)

Если сейчас убить себя, она тем самым убьёт и ребёнка. Возможно, это лучший из вариантов. Под пятой фашиков тут всё только хуже становится. В конце концов её ребёнка наверняка убили бы и так, только потому, что это дитя Лестера.

И, разумеется, потому, что она знала, как они убили Лестера.

(Её руки автоматически набрали код на панели замка, отпирая дверь.)

Вероятно, для ребёнка её самоубийство станет благословением. По крайней мере это не нацисты (она перешагнула порог) его убьют, а...

Он сидел на кровати.

— Привет, малышка, — сказал грустно Лестер, садясь в постели и зевая. — Ты не поверишь, но я и с этой работой пролетел. Я слишком поздно вернулся из открытой зоны, на бирже труда такая очередь, короче, мне сказали, что я не подхожу, потому что там ограничение по весу и... Эй, Китти, что с тобой? Ты в порядке?

Она, как во сне, побрела к нему. Коснись его.

Она коснулась его мускулистой руки. Он был настоящий.

Она осела ему на грудь. Он обнял её.

— Ты почему плач... ой, малышка, перестань, ну успокойся, я же только...

— Лестер, ты что, не слышал про РМ-17?

— Нет. А что за хрень?..

— Лестер, я слыхала, есть способ убраться из Колонии. Новые Советы пропускают один корабль раз в две недели. Попасть на него практически невозможно. Но способ должен быть... Лестер, беги отсюда, пожалуйста. Мне наплевать, если у нас не останется денег. Пожалуйста, вернись на Землю, ты понял? Пожалуйста. Пожалуйста.

— Да что случилось?!

— Если я тебе расскажу, ты не станешь тут бегать и дурака валять?

— Нет. — Но лицо его окаменело. — Расскажи.

Расс лежал на спине, вдыхал аромат полыни, слушал стрекот пустынных насекомых и уханье пустынной совы.

Перед его мысленным оком сменяли друг друга две картинки. Первая: взрыв на экране. Белый огненный шар, расширяющееся кольцо обгорелых обломков. Вторая: ван Кипс склоняется к Прегеру, свет взрыва с экрана на миг выхватывает их лица в затенённой комнате... выхватывает какое-то лихорадочное наслаждение на лице Прегера... и движение руки ван Кипс под столом. Он не видел, чем она там занята, но...

Рука ван Кипс лежала в промежности Прегера. Она ему дрочила, пока эти двое наблюдали взрыв.

Они... какое слово подобрать? Извращенцы? Сумасшедшие? Нелюди?

Они так эффективны?

Да. (Расс горько рассмеялся.) Эффективны. Извлекают максимум из всего, что жизнь подкинула. И удовольствие тоже.

И, Господи помилуй, он был с ними. Он был одним из них.

Но он должен был. Он же должен был.

Ещё он мог отойти в сторонку и сделать вид, что ничего не происходит. И попытаться как можно меньше во всём этом участвовать.

Но он помнил слова матери: Если ты не выбираешь свою сторону, сторона сама тебя выберет.

Остров Мальта

Корабль — моя лучшая возможность, думал Каракос.

На корабле будут устройства спутниковой связи. В суматохе не составит труда пробраться в радиорубку, оторвавшись от других захватчиков.

Десять часов вечера. Они сидели в одной из комнат на верхнем этаже старой виллы. Комната тоже была старая, поеденная грибком, обои с розовым узором отставали от стен, и пустой деревянный одёжный шкафчик стоял раскрытый настежь под единственным украшением стены: пожелтевшей фотографией в рамке — снимок изображал человека с длинной волнистой бородой на фоне мальтийского правительственного здания в Валлетте.

Восемь партизан устроились полукругом вокруг Стейнфельда. Стейнфельд работал с картой, остальные ёрзали на неудобных деревянных стульях. Стейнфельд говорил о течениях, морских маршрутах, трассах мониторинга новосоветских субмарин, вероятности — или невероятности — вмешательства со стороны НАТО или Новых Советов, о температуре Средиземного моря в это время года и предположительном курсе намеченного корабля.

— Корабль выйдет из Малаги, с испанского побережья, возьмёт курс вдоль североафриканского берега и затем направится в Сицилийский пролив, обойдя вокруг Сицилии с восточного берега, — сказал Стейнфельд. — Он будет без эскорта и пушек, чтобы не привлекать внимания новосоветчиков, но на борту не менее двадцати пяти бойцов ВА. Они будут прекрасно вооружены.

НС нелегко будет захватить корабль, подумал Каракос. За это время наверняка получится смыться в радиорубку и доложить о местоположении базы НС Уотсону.

Рапортовать с корабля — рискованное занятие. Но радиостанцией НС он пользоваться права не имел, кроме того, на радиоузле всё время были люди. На телефонную связь в Европе сейчас особо не положишься, а немногие уцелевшие телефонные линии без труда отслеживаются и прослушиваются. Он решил не искать на Мальте других коротковолновых передатчиков. Ему казалось очевидным, что эти поиски привлекут к нему внимание. Если его застанут блуждающим по острову в поисках радио, партизаны, несомненно, возьмут его под наблюдение. А телефонных линий, пригодных для его нужд, на острове и вовсе не осталось: выходы на международную сеть, отступая с Мальты, уничтожили новосоветчики.

Каракос испытывал странное чувство, обводя взглядом лица присутствующих. Он чувствовал себя... скованным. Как если бы ему что-то спутывало мозг и сдавливало глотку.

Но концентрации он не терял. Ни на йоту. Он знал, что единственный способ принести Греции подлинную свободу — объединить страну под главенством единой националистической партии. Иначе Греции просто не хватит сил выжить в борьбе с эндемичным фракционизмом, коммунистическими налётами, хищническими претензиями Новых Советов и турок, еврейской крамолой. А единственный способ установить в Греции сильное националистическое правление предлагал Второй Альянс.

Уотсон явил ему эту правду непосредственно, влил её в мозг электрохимическими и электронными способами. Это было как вспышка света, перед которой рассеялись туманные метёлки этических и политических сомнений, оставляя резкую сверкающую ясность единственного стально-твёрдого принципа: Сила — залог безопасности. Альянс даёт силу.

Но...

Сидя тут в компании остальных — Данко, который сражался рядом с ним в первой кампании против ВА (подумать только, как можно было тогда сражаться с величайшими благодетелями родной страны!), Лайлы (самой красивой женщины-солдата, какую только доводилось Каракосу встречать — и он не упускал из виду, какими глазами смотрит Лайла на эту Клэр Римплер), Уиллоу и прочих, — он чувствовал, как призрак былого товарищества заставляет его уверенность дрогнуть, пускай лишь самую малость. Как если бы новообретённые убеждения были высокой твердыней, башней из нержавеющей стали на равнине разума. Осаждённой башней...

Стейнфельд говорил о том, как обмануть корабельный радар и избежать инфракрасных сканеров. Но Торренс слушал вполуха; смотрел этот парень в основном на Каракоса.

Янки меня подозревает, подумал Каракос.

Каракос посмотрел на Торренса в ответ широко открытыми невинными глазами, дружелюбно улыбаясь и излучая крайнее радушие. Как на брата родного. Он заметил, как напряглись челюстные мышцы Торренса.