Взлом узла контроля клапанов, а потом это изображение Римплера... такого просто не должно было случиться.

Такое впечатление, что это сам компьютер с ними шутки шутит. Это тоже невозможно.

А точно ли невозможно?

Где-то на острове Мальта

Стейнфельд приказал им отрабатывать захват.

В других местах побережья проводила учения мальтийская армия. НАТО, а значит, и Второму Альянсу, было известно об учениях мальтийцев. Если повезёт, они примут партизан за мальтийских военных.

В этот день сто восемьдесят бойцов НС погрузились в шесть лодок, по тридцать партизан в каждой. Зелёные моторные лодки-амфибии американской армии, старые корыта с намалёванными эмблемами. Уитчер закупил десять таких при списании, частично переоснастил и провёз сюда на нефтяном танкере с ложным дном нефтеналивного резервуара.

Спускалась тьма. Пора было начинать...

Клэр с Торренсом стояли на верхней палубе рядом с рулевым, глядя на тонущее в сумерках скалистое побережье острова. Мягкий южный ветер нёс слабый запах гниющих водорослей и более резкий — топлива с остальных амфибийных лодок, устаревших раздолбанных корыт с дизельными движками. До войны исследования в области электрических и водородных двигателей сулили немалые перспективы, но теперь всё застыло. Приходилось выскребать последние запасы нефти.

Над полоской заката небо отливало светло-янтарным; море уходило в бесконечность медным листом, тронутым налётом ярь-медянки. Взрыкнули двигатели, зашипели поднятые ими волны; лодки понесли партизан на юг, на расстояние четверти мили от берега. Клэр только сейчас углядела в первой лодке медвежью фигуру Стейнфельда; тот согнулся над картой.

— А я вот не уверена, — сказала она, просто чтобы не молчать, — найдёт ли Стейнфельд дорогу.

Торренс принял её замечание всерьёз.

— На этом острове пляжей почти нет. Он его узнает, когда увидит. Сплошные скалы да галька.

Она кивнула и перенесла груз десантной винтовки на другое плечо. Винтовка показалась ей тяжелей обычного. Торренс глянул на неё, словно бы предлагая помощь. Она пожелала ему хорошо подумать над этой идеей.

— Ты чего улыбаешься? — спросил он вдруг.

— Так, ничего.

Он пожал плечами и спустился в кубрик; Клэр смотрела, как он уходит, и размышляла, чем могла его обидеть.

Она видела его в самых разных передрягах; в битвах с голодом и холодом, израненного, под огнём таким плотным, что ветеран бы штаны обмарал. А с него как с гуся вода. Но стоит сказать что-нибудь не то, задев его чувства, и он забивается в угол, как мальчишка. Он стал профессиональным боевиком, но в то же время порою производил впечатление человека абсурдно незрелого.

Его незрелость раздражала, но... до некоторой степени и привлекала.

А когда они занимались любовью, он был так же страстен, как и раним. Вместе с тем...

Стоило ли вообще ему отдаваться?

Она молча рассмеялась про себя. Мается тут проблемами эмоциональной достоверности отношений, как перепуганная лонг-айлендская старлетка перед дебютом на сцене. Велики шансы, что спустя месяц, а может, и раньше, его или её в живых уже не останется.

Хотя атака на Сицилию с очевидностью грозила им гибелью, в расходящихся коридорах вероятности присутствовали ещё с полдюжины вариантов кончины. Новые Советы могли высадиться на Мальте, захватить остров, бросить всех в тюрьму, поработить или казнить. ВА мог обнаружить их базу, разбомбить или послать коммандос, чтоб перерезали НС во сне. Или же Клэр могла прорваться в Штаты, чтобы там до неё дотянулись наёмники Прегера. Или Третья мировая могла наконец разрешиться ядерным холокостом: огненный шторм или более медленная смерть от радиоактивных осадков, а может, от голода и лишений в ядерную зиму.

В меню возможных летальных исходов все эти варианты, а она думает только: стоило ли вообще отдаваться Торренсу?

— У тебя такой задумчивый вид, — протянул Каракос, поднявшись на палубу. Акцент у него был приятный, а выражение лица мягкое, неуверенное. Он отмылся и за проведённую здесь неделю немного отъелся, так что лицо его уже не выглядело таким заострившимся. Не слишком красивое, но по-мужски привлекательное, зрелое, с отчётливо проявленными чертами характера, а временами в глазах мелькал намёк на муки, которые пришлось ему вынести.

Он не любил рассказывать о том, через что ему пришлось пройти, и обронил лишь, что большую часть времени его держали в одиночной камере, такой тесной, что даже вытянуться толком не получалось. Он, казалось, вообще не в состоянии был распространяться о днях, проведённых в плену у ВА, но оно и понятно.

Он остановился рядом с Клэр у поручня и вгляделся во мрак.

— Проступают звёзды, — сказал он. — В заботах о выживании мы не замечаем таких вещей. — Он посмотрел на неё и усмехнулся. В усмешке его было нечто ребяческое. — Клэр, ты ведь наверняка насмотрелась на звёзды там, наверху?

В Колонии. У неё свело внутренности новым оборотом неутомимого винта, прибивавшего кишки к позвоночнику, и, наверное, по лицу об этом можно было догадаться.

— Я что-то не то сказал? — спросил он.

Положив руку на её кисть, он извинительно улыбнулся, точно говоря: Прости. Тебе выпало достаточно боли.

Прикосновение ей понравилось. Показалось... она не была уверена, каким.

Но обнаружила, что смотрит в небо и размышляет (винт сделал очередной оборот), действительно ли мёртв её отец.

— У тебя потерянный вид, — сказал Каракос. — Я тоже чувствую себя потерянным. Я размышляю, кому я теперь принадлежу.

Она взглянула на него.

— Ты устал сражаться, — предположила она. — Я тебя не виню...

— Нет. Такое... такое чувство, что Стейнфельд не хочет меня тут видеть.

— Ты серьёзно? Ты же известная в Сопротивлении фигура. Стейнфельд относится к тебе с глубоким уважением.

— И всё же... он пока не открыл мне никаких подробностей нашего плана. Меня отправили тренироваться перед миссией, о которой ничего не известно. Я к такому не привык.

Она помедлила. Ей, в числе полудюжины человек, Стейнфельд открыл, куда намерен нанести удар — по сицилианской базе ВА. Остальные знали только, что планируется какая-то крупная вылазка, но не имели понятия, куда и когда. Лучше, чтоб это было известно немногим.

— Стейнфельд почти никому об этом не говорит. Не то чтоб он не доверяет своим товарищам по оружию. Он лишь боится, что враг может захватить их ещё до атаки.

Каракос фыркнул.

— И он думает, что я могу растрепать?..

— Вся сила воли во Вселенной тебе не поможет против экстрактора.

— Экстракторы! Нет у ВА в Европе никаких экстракторов, это сказки! Эти устройства исключительно редки и чрезвычайно дороги.

— Откуда, мать твою, ты знаешь, что это только сказки? — спросил Торренс, рывком взлетая из кубрика на палубу.

Он смотрел, как рука Каракоса поглаживает руку Клэр.

— Один из них проговорился, — быстро ответил Каракос, убирая руку. — Я вывел его на разговор... — Он пожал плечами. — Он сказал, что они специально распускают среди узников слухи об экстракторах, надеясь подавить их волю к сопротивлению.

Торренс сплюнул в тихо шумевшее море.

— Чушь!

Каракос снова пожал плечами и неловко поплёлся прочь, потом спустился по трапу в кубрик.

Торренс глядел на девушку без всякого выражения.

— Что он хотел у тебя выведать?

— А почему ты считаешь, что он...

— Клэр, что он хотел у тебя выведать?

Она взглянула на него.

— Его интересовала цель атаки, задуманной Стейнфельдом. Этот интерес вполне объясним.

— Ах, вот как. Я этому сукину сыну не доверяю. Ни по части наших планов, ни по твоей части.

— Дэн, не впадай в детство.

Она осеклась, увидев, как по трапу поднимается Лайла. Лайлу назначили капитаном их группы захвата. Высокая, чёрная, как ночь, негритянка, в тёмно-сером камуфляжном рванье. Они видели только её силуэт на фоне звёзд и сверкающие глаза. Клэр часто размышляла о Лайле. Лайла свободно говорила по-английски, по-французски и на мартиникском пиджине, однако за это время от неё едва пару слов довелось услышать. Она предпочитала общаться жестами, позами, взглядами, рассчитанными движениями. Она напоминала Клэр Юкё.