— Ну да, — сказал Каракос, — голодным людям свойственно злиться. И нападать на всех вокруг. Но с расовым разделением это никак не связано.
— У нас имеется контрольная группа на другой стороне, в секторах с тринадцатого по пятнадцатый, — не пытаясь скрыть снисходительный тон, ответил Купер. — В этих секторах расы перемешаны: светлокожие с чёрными и так далее. Мы обнаружили, что участники контрольной группы реагируют на стрессовые факторы, осложняющие выживание, не так однородно, как те, кто заточён в окружении расовых соплеменников.
— Даже если это так, — пожал плечами Каракос, — результаты вашего эксперимента не доказывают превосходства одной расы над другой.
— Мы провели и другие эксперименты... — начал Купер сердито.
Уотсон нетерпеливым хлёстким жестом заткнул его.
— В долгосрочной перспективе не имеет значения, какая раса возьмёт верх. Для начала вы должны понять, что экспериментом этим подготавливается почва для более грандиозных опытов во всемирном масштабе. Под определённым социальным давлением достаточной интенсивности можно разжечь межрасовую войну...
— Полковник... — предостерегающе протянул Купер.
На лице Уотсона мелькнула довольная ухмылка. Он меня использует, чтобы поддразнивать Купера, подумал Каракос.
Уотсон жизнерадостно продолжал:
— Вопрос расового превосходства имеет лишь академическую ценность — во всяком случае, для меня. Что действительно важно, так это врождённые программы межрасового противостояния, которые активируются в условиях социального стресса любого рода, и единственным верным решением подобного конфликта становится окончательное решение довести его до логического конца...
Каракос недоверчиво покачал головой.
— Я всегда предполагал, что вы стремитесь...
— Поработить их? — усмехнулся Уотсон. — Или ограничиться обычной эксплуатацией других рас? — Он фыркнул. — Этот метод утратил эффективность. Слишком много неконтролируемой информации о мультикультурности утекло, отравляя низшие расы амбициями и стремлением к неповиновению. Нет, в долгосрочной перспективе единственно верным решением является геноцид. Множественный геноцид. О, покамест низшие расы нам нужны, по экономическим соображениям. Но мы уже начали работу по выведению субрасы рабочих, которые будут на биологическом уровне лишены способности восстать против нас. Мы называем их рабокровками. Эти субъюгатные существа, понимаете ли, вообще недостойны будут называться людьми. Не умнее собак или лошадей, но в том, что касается грязной работы — работы для техников и прочего скота, — подлинные саванты.
Купер, казалось, сейчас задымится. Даже молчаливый эсбэшник ВА за спиной Каракоса без устали топтался на своём месте.
Нарочито бесстрастным тоном Купер сказал:
— Полковник, вы, кажется, наслаждаетесь собственными речами, несущими полное пренебрежение безопасностью...
Уотсон взглядом заставил Купера замолчать. Взглядом не особенно суровым, но опять-таки подобным удару бича.
— Говоря с Каракосом, я говорю с чистой доской.
Каракос понимал, что Уотсон имеет в виду. Экстрактор.
Это означало, что его сотрут.
Они уже подвергали его допросу под экстрактором. Но ничего полезного не дознались: со времени его поимки штаб-квартира Сопротивления сменилась, а все партизаны, с которыми он был знаком, давно бежали из Франции. Он понятия не имел, где сейчас Стейнфельд и остальные.
Но в следующий раз ВА его сотрёт. Не только его личность и убеждения, но и всё, что ему было известно и что могло пригодиться Сопротивлению. А сейчас он узнал тайну величайшей важности. Если бы раскрыть её остальному миру...
Каракоса аж затошнило от навалившейся ответственности. Надо каким-то образом передать весточку на волю. Потому что Уотсон ведь не сумасшедший. Он, вероятно, социопат, но отнюдь не безумец. Просто его план выглядит непрактичным: истребить все расы на Земле, кроме европеоидов — и подчинённых европеоидам рабокровок. Чудовищно непрактичным.
А может, и нет.
Каракосу было известно, что в лаборатории Второго Альянса «Новая жизнь» проводятся генетические эксперименты с микроорганизмами. В средневековье один-единственный микроорганизм, штамм бубонной чумы, уничтожил от трети до половины тогдашнего населения мира. Разумеется, штамм действовал без оглядки на расы. Но представим, что кому-то удалось разработать расоселективный вирус или микроб? Поговаривали, что в двадцатом веке ЦРУ подошло совсем близко к разработке заразы, которая убивала бы только славян... вроде новосоветчиков. Но проект был закрыт, поскольку слишком много среди американцев оказалось людей с примесью славянской крови, и его сочли непрактичным.
А если ВА разработал более эффективные гены? Для убийства только чёрной расы, только евреев или только китайцев.
— А с Новыми Советами что собираетесь делать, э? — поинтересовался Каракос.
— Новые Советы проиграют войну, — ответил Уотсон. — Мы их поглотим. В расовом отношении они достаточно близки к нам, чтобы...
— Полковник Уотсон, — влез Купер, на сей раз тоном старательного студента, — представьте: вдруг что-то пойдёт не так? Скажем, это здание будет атаковано, и он каким-то образом сбежит? Он...
— О нём очень скоро позаботятся, Купер, уверяю, — резко бросил Уотсон. Он явно терял терпение, раз не посчитал нужным присовокупить почётное доктор.
Каракос подумал: Они балансируют на грани конфликта. Попробуй этим воспользоваться.
— Я так понимаю, ваш множественный геноцид прямо сейчас кипит и булькает в лабораториях «Новой жизни». — Удар наугад. Он пытался говорить абсолютно уверенно.
Уотсон и Купер уставились на него. Уотсон побелел почти так же, как и Купер. Он начал:
— Мы тебя экстрагировали, ты ничего не знал о... — Потом фыркнул и насмешливо-сочувственно покачал головой. — Ты со мной играешь. — Синевато-серые глаза его прежде казались водянистыми, а сейчас, пока он смотрел на Каракоса, вода превратилась в лёд. Он понял, что к нему пытались подлизаться. Пытались им манипулировать, а это было всё равно что смачно харкнуть Уотсону по эго. Уотсон продолжал: — Не стоит тебе затевать такие игры, знаешь ли. Ты в моей власти. Ты мне принадлежишь. Я с тобой могу поступить, как мне вздумается. И не думаю, чтобы ты до конца отдавал себе отчёт в возможных последствиях.
У Каракоса желудок свело.
— Я привёл тебя сюда, — сказал Уотсон, — чтобы определённым образом подготовить почву для тебя. Или подготовить почву в тебе. Экстрактор тебя изменит, о да. Мы тебя сотрём, перестроим от пяток до макушки, но обычная химическая установка новой личности меня не удовлетворяет. Мне казалось, что тебя следует подготовить. У меня такое чувство, что где-то в глубине души ты и сам отчасти сочувствуешь нашему стремлению к генетической чистоте, и зерно это, зароненное в тебя, резонирует с красотой происходящего здесь — красотой, проистекающей из истины.
— Вы меня готовите... в мистическом смысле?
— Вероятно, в духовном, да. — Уотсон слегка расслабился. — Мне всегда... казалось, что на той стороне тебя недооценивают. Я бы хотел сперва попытаться переубедить тебя обычным способом. — Он пожал плечами. — Странные импульсы время от времени преследуют меня. — Он глянул вниз. — Ага. Четвёртая стадия эксперимента. Взгляни-ка, Каракос.
Каракос заставил себя взглянуть. До этого момента, боясь не совладать с гневом, он избегал присматриваться к секторам лагеря. Теперь он увидел, как узники кучкуются группами, придавленные грузом истощения почти до полной неподвижности. Увидел, что у привилегированных заключённых есть одёжки; остальных унижали, раздевая и подвергая пытке холодом. Увидел, как в поисках тепла те прижимаются друг к другу или раскачиваются, сидя на корточках, а матери из последних сил баюкают младенцев. Увидел юношу с лицом, словно бы затянутым серой пеленой полнейшего безмысленного отчаяния; остальные меж тем уныло оглядывались, шизея от надоедливого постоянства. Взглянуть в эту сторону: забор, запертые ворота, охранники, колючка; взглянуть в ту сторону: ещё один забор, колючка, охранники; взглянуть вон в ту сторону: стена и матовое окно, за которым, как знали узники, стоит кто-то из тюремщиков и наблюдает за ними; развернуться, оглянуться, увидеть забор, охранников и стены. Снова по кругу: забор, запертые ворота, охранники, колючка... Сколько бы раз ни повторять, цикл неизменен.
