На большой перемене мы отправились в столовую. Входя туда, я больше всего опасалась, что сейчас увижу, как наглые Танька Мити́чкина и Галька Попова сидят и жуют за одним столиком с Климом и Тимуром. Однако, к моему удивлению, никого из этих четверых там вообще не оказалось. Так сказать, ни вместе, ни отдельно. Я даже подумала: «Интересно, Клим, чтобы со мной не видеться до субботы, вообще решил в школе не есть?»
Но я ошиблась. Сперва на горизонте, а вернее у прилавка, возникли Галька и Танька. Мне сделалось любопытно, подойдут они к нам или нет. Однако они, упорно прикидываясь, будто нашего присутствия не замечают, устроились за столиком с видом на входную дверь.
Зойка, естественно, тихо прокомментировала их действия:
— Сечешь маневр, подруга?
Я кивнула. Маневр Мити́чкиной и Поповой был столь примитивен, что не просечь его мог разве полный идиот. Делая вид, что полностью поглощены едой, обе стреляли глазами в каждого входящего. Наконец появились Клим, Тимур, Будка и Винокур.
Глаза у Таньки и Гальки загорелись. Однако мальчишки сделали вид, будто не видят ни нас, ни их. И, набрав гору неизменных булочек, уселись за столик в самом дальнем углу. Ох, какие лица стали у Таньки и Гальки! Полное разочарование!
— Не знаю, как тебе, а мне понравилось, — немедленно сказала Зойка. — А то разбежались! Держи карман шире. И вообще, то ли еще будет.
— Кстати, — несмотря на жуткий гвалт, стоящий в столовой, я предпочла перейти почти на шепот. — До «то ли еще будет» осталось всего два дня, не считая сегодняшний.
— Вот и думай, — отозвалась Зойка.
— А ты? — внимательно посмотрела я на нее.
— Я всегда думаю, — наморщила она лоб.
— И? — не сводила я с нее глаз.
— Да все то же самое. Только некоторые моменты мне еще до конца не ясны, — медленно произнесла она.
— Слушай, — вдруг что-то забрезжило у меня в мозгу. — А может, мы как раз настрополим Будку, чтобы он спрятал у себя диктофон и потом разговорил Тимку по поводу Мити́чкиной?
— Будку? — засмеялась Зойка. — Да он про Мити́чкину ни с кем не согласится разговаривать. А тем более с Тимкой.
— Погоди, Зойка, — возразила я. — Но кто-то ведь мне недавно говорил, что ревность делает чудеса.
— Чудеса, да не те, — отрезала Зойка. — Вот если бы Тимка, предположим, влюбился в Мити́чкину, а к ней бы стал клеиться Потемкин, а мы бы на это аккуратненько намекнули Тимуру, вот он тогда бы точно набил ему морду.
— Это не чудеса, — отмахнулась я, — а, как пишут в газетах, «бытовуха».
— Ну и что, — усмехнулась Зойка. — Зато добились бы результата.
— Боюсь, мы с тобой вообще пока точно не знаем, кто там и кем интересуется, — напомнила я. — И результат нам нужен совсем другой.
В глубине души мне по-прежнему больше всего хотелось, чтобы эта история попросту разрешилась как-нибудь сама собой.
Такое ведь тоже случается. Например, Мити́чкина вдруг подхватит какой-нибудь грипп, заболеет, ну и вопрос с торжеством отпадет. А там, глядишь, и Клим придет в себя. Или, наоборот, станет каждый день навещать ее. Но если у него действительно это так серьезно, тогда и наш с Зойкой план вообще ни к чему. В таких случаях хоть водородную бомбу взорви. Но с чего я вообще взяла, что Танька интересуется именно Климом? Может, она как раз выбрала Сидорова? Надо в первую очередь выяснить именно это. Потому что в этом случае Зойка права, и достаточно просто поссорить Клима с ним. Однако с Мити́чкинским праздником надо что-нибудь сделать. Кстати, о гриппе...
— Слушай, Зойка, — вслух произнесла я. — А может, нам с тобой обойтись безо всякой магнитофонной записи? Пригласим завтра или послезавтра Мити́чкину вместе поесть мороженого. И денег на угощение не пожалеем.
— Можешь дальше не продолжать, — всегда ловила на лету подобные вещи Зойка. — Ангину ей хочешь устроить? Мысль интересна, но, боюсь, это очень ненадежно. Может так выйти, что она просто за наш счет налопается, и все. Представляешь, как нам после будет обидно. И деньги потеряем, и результат нулевой.
Тут она, украдкой покосившись на Мити́чкину, с мечтательным видом добавила:
— Вот если бы мороженое и еще что-нибудь...
— Ты имеешь в виду яд? — спросила я. — Какой-нибудь цианистый калий?
— Экая ты, Агата, радикальная стала, — изумленно откликнулась Зойка. — Не-ет, у меня замысел гораздо скромнее. Я предлагаю такое изысканное блюдо — мороженое со слабительным. Тогда уж, сама понимаешь... — она хихикнула. — Мити́чкиной станет не до дня варенья.
— Нет уж, — запротестовала я. — Обойдемся без твоих изысков. А если у Таньки какая-нибудь болезнь и ей, предположим, нельзя слабительного?
— Слабительное всем можно, — тоном, не допускающим возражений, проговорила моя подруга. — А Мити́чкиной даже, наверное, нужно. Вдруг мозги ее идиотские заодно прочистит? А откажемся мы от этого способа совсем по другой причине, — воздела к потолку указательный палец Зойка. — Ввиду его крайней ненадежности. Я несколько лет назад уже на одном нехорошем человеке это испробовала. Однако средство сработало раньше, чем было задумано, и настоящей мести не получилось.
По-моему, Зойка врала: где и на ком она могла это испробовать, да еще несколько лет назад? Ведь вся ее жизнь практически проходит на моих глазах. И если бы такое действительно произошло, она бы не преминула мне тогда же и рассказать. Однако от споров и возражений я воздержалась. Главное, что месть слабительным не будет применена к Мити́чкиной. И мы снова остались с единственным вариантом: как-то ухитриться записать Тимура.
Правда, способ осуществления этого варианта мы до конца уроков так и не придумали.
Зойка лишь сокрушалась, почему мы не сообразили и не позаботились о подобной записи заранее.
— Но кто же мог предугадать, что она понадобится, — возражала я.
— Никто, но всегда надо предугадывать, — отвечала мне Зойка. — Как видишь, жизнь постоянно подкладывает подлянки, и надо быть ко всему готовым.
— Тогда жизнь превратится в сплошную подготовку к подлянкам, — вздохнула я. — И в придумывание собственных подлянок. Ведь, чтобы подготовиться к подлянке, надо изобрести свою.
— Кончай заумничать, — шикнула на меня Зойка и вдруг хлопнула себя по лбу: — А помнишь, Агата, мы в прошлом году развлекались? Записывали наши посиделки.
— Ну, помню, — кивнула я.
— Может, там что-нибудь про Мити́чкину обнаружится?
— Вряд ли, — сомневалась я. — По-моему, если кто из нас и мог что-нибудь про нее сказать, то только ты.
— А мне кажется, надо обязательно проверить, — настаивала Зойка.
— Ой, — выдохнула я. — Да вообще целы ли эти кассеты?
— Целы! — с уверенностью отозвалась моя подруга. — Я как раз перед осенью свои вещи разбирала, и они мне попались. Надо сегодня же их все прослушать.
— Боюсь, мы там все-таки ничего не найдем, — я по-прежнему была почти уверена, что Зойка лишь зря потратит время.
Мы и впрямь пару раз, собравшись у нее, включали магнитофон, чтобы записывалось все, о чем мы говорим. Просто так, для смеха. Чтобы когда-нибудь потом послушать. Всем идея очень понравилась. Первую запись мы потом слушали и жутко хохотали. Очень забавно. То все одновременно говорят, перебивая друг друга. То вдруг повисает долгая, томительная пауза. Причем даже всего два дня спустя мы уже не могли понять, каким образом она возникла. Вроде нам всем пятерым казалось, что никто ни на секунду не умолкал.
А после паузы началось самое таинственное. Какое-то хрюканье. Но мы все готовы были поклясться, что никто не хрюкал. В результате Клим высказал предположение, что мой диктофон на время выпал в параллельный мир и записал что-то происходящее там. А Тимка добавил, что надо бы попытаться выяснить, не находился ли в прежние времена на месте Зойкиного дома какой-нибудь древний свинарник. Тогда Будка с хохотом внес свою версию: «Бери, Сидор, шире! Это был не древний свинарник, а доисторический динозаврик».
Потом мы еще несколько раз записались, однако вторую кассету даже не прослушивали. Не сложилось. Забыли. Да я бы, наверное, никогда и не вспомнила, что они существуют.
