А он-то сам почему туда так рвется? Что-то я раньше не замечала, чтобы ему очень хотелось водить компанию с Мити́чкиной. Правда, он, по-моему, никогда и Зойкиных выпадов против нее не поддерживал. Но я и сама не поддерживала. Так что это само по себе ничего не значит. Я ведь прекрасно видела: он, даже когда она с ним заговаривала, относился к ней безразлично.

И тут меня снова пронзила боль. Наверное, все дело в том, что я и впрямь перестала ему нравиться. Вот он и обратил внимание на Таньку. Вернее, она сама постаралась обратить на себя его внимание и вдруг ухитрилась ему понравиться.

«Правда, почему обязательно она? — тут же подумала я. — Там же, кроме Таньки, будут еще три девчонки. Ну, одну, не нашу, он наверняка не знает. А насчет Гальки Поповой и Ирки Яблоковой — сомнительно. Хотя чужие вкусы — потемки. Но, полагаю, это все-таки Мити́чкина».

Тут передо мной возникла новая проблема; а как самой-то вести себя, если Клим все же со мной заговорит? Делать вид, будто ни о чем не догадываюсь, и дожидаться, пока он сам расскажет, или, наоборот, не расскажет? Конечно, можно спросить напрямую, но тогда получится очень унизительно. Лучше сделать вид, что я ничего не знаю.

Я едва не подскочила на стуле от сильного толчка в бок. Это Зойка, оказывается, уже извлекла из укрытия тетрадь, что-то в ней написала, и теперь ей хотелось выяснить мою реакцию.

— Читай! — едва я к ней обернулась, потребовала она.

«Итак, что мы собираемся предпринять в сложившейся ситуации? У меня, лично, есть два варианта. Первый — выжидательный: ничего не делаем в надежде, что Сидоров сцепится с Потемкиным и день рождения будет сам собой испорчен. Правда, по-моему, это очень скучно. Кроме того, есть маленький, но все же шанс, что Сидоров не захочет портить Мити́чкиной день рождения и не станет устраивать у нее дома конфликт из-за Потемкина. И тогда нам с тобой от этого праздника один вред.

Поэтому предлагаю второй вариант. А именно: приложить все наши усилия, чтобы Танькин сабантуй был наверняка испорчен. Причем настолько испорчен, чтобы никакие досадные случайности этому не помешали. Если план удастся, мы с тобой достигнем сразу нескольких целей. Первое и самое главное: убьем в зародыше совершенно ненужную нам дружбу. Второе: проучим Мити́чкину. И, наконец, третье: проучим твоего Клима. Им обоим это будет не вредно. А то намылились разводить шуры-муры за нашими спинами. И, кстати, Агата, если мы очень хорошо рассчитаем наши действия, то в идеале и Клим с Тимуром могут поссориться. Ну, как тебе? Отвечай!»

Меня, конечно, с моим характером больше устраивал вариант номер один. Однако наказать в данной ситуации Клима мне, положа руку на сердце, хотелось. Правда, меня немного пугал Зойкин размах. Поэтому я написала:

«Знаешь пословицу: «За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь». А ты на четырех сразу нацелилась».

Зойка прочла и, совсем немного подумав, черкнула ответ:

«Подруга, эту пословицу придумали очень давно темные крепостные крестьяне! А мы с тобой две свободные, умные, современные девушки. Справимся!»

Не могу сказать, чтобы это ее заявление меня в чем-то убедило. Однако сидеть сложа руки тоже было невозможно. И я написала в тетради:

«Ладно, Зойка, пожалуй, я согласна на второй вариант».

Зойка с довольным видом хмыкнула. Тетрадь снова переместилась на мою половину парты. Там было написано: «Ну, Мити́чкина, Круглов и Сидоров, теперь держитесь!!!»

— Зойка, — бдительно косясь на Клавдию, что-то говорившую и одновременно тыкающую острой, как шпага, указкой в огромную карту России, прошептала я. — А как ты собираешься этого достигнуть?

— Будем сильно думать, — с воодушевлением проговорила моя подруга. — Во-первых, у нас есть целых три дня, а во-вторых, если кто чего очень хочет, то обязательно добьется. Закон природы.

Я не очень была уверена, что это закон природы. И, кстати, Зойкина жизнь — прекрасное тому доказательство. Хочет она пока гораздо большего, нежели добивается. Взять хотя бы историю с тем же Потемкиным.

— Чего задумалась? — отвлекла она меня от размышлений.

— Просто так, — немного смутилась я.

— А по-моему, ты опять сомневаешься, — словно влезла мне в голову Зойка. — Ну, как ты не понимаешь? С таким отношением к жизни вообще нельзя жить.

— До сих пор удавалось, — пожала плечами я.

— И чего ты достигла? — Она кинула на меня пронзительный взгляд.

Я вдруг рассердилась:

— А сама ты многого достигла?

— Ладно, не заводись, — мигом пошла на попятную Зойка. — Нам с тобой предстоит такое важное дело, а мы ругаемся из-за пустяков. Давай лучше прикинем, как будем действовать.

— Пока не знаю, — замялась я.

— Тогда начну я одна, — придвинула к себе тетрадь Зойка. — А ты пока думай.

— Постараюсь, — кивнула я.

Кажется, Зойкино воображение заработало, потому что она принялась писать. Однако ей была уготована вынужденная пауза. Раздался звонок на перемену.

На сей раз я даже не пыталась поймать Клима. Просто как-то так вышло, что мы с ним столкнулись нос к носу в проходе.

— При-ивет! — наигранно-бодро воскликнул он, и вид у него был такой, словно мы с ним до этого месяца два не виделись, а теперь совершенно случайно столкнулись на улице.

— Здравствуй, здравствуй. — Я с немалым изумлением отметила, что и мой голос звучит крайне неестественно.

— Я гм... — Он замялся. — Ты понимаешь, никак не смог тебе вчера перезвонить. Бабушка передала, что ты просила, но... — снова пауза. Он явно лихорадочно изобретал предлог. — Олька с Женькой по очереди на телефоне зависли.

— Вот как, — холодно произнесла я.

Конечно, Олька и Женька часто зависали на телефоне, однако раньше Клим всегда находил способ мне позвонить. А вчера не нашел, и это лишний раз доказывает, что просто не захотел.

— А как вчера понянчили? — задала новый вопрос я. Не могла же я просто повернуться и уйти.

— Ужас! — кажется, Клим очень обрадовался, что я сменила тему. — Он всю дорогу так орал!

— А ты мне рассказывал, что Гаврила вроде бы днем как раз спит, — напомнила я.

— Говорят, обычно так и есть, — кивнул Клим. — Но вчера, едва Тимкина мать ушла, Гаврила начал вопить, и что мы ни делали, не замолкал. — Клим коснулся ладонью уха. — У меня до сих пор там звенит. Мы уж ему и памперсы меняли, и пить давали, и качали в кроватке, в коляске, на руках. Тимка ему песню пел. Ноль эффекта. Орет, и точка. Только, когда Тимкина мать вошла в дверь, Гаврилу мигом как отключили. По-моему, он это с нами проделал из вредности.

— Есть в кого, — не удержалась я.

— Что ты имеешь в виду? — глянул на меня каким-то затравленным взглядом Клим.

— Да просто так, — не стала я вдаваться в подробности. — Не бери в голову.

Мне вдруг стало очень неприятно. Он сейчас стоял передо мной, будто перед учительницей, отвечая на вопрос, которого не знает. Однако ему повезло: короткая пятиминутная перемена закончилась, прежде чем я успела задать ему вопрос на засыпку.

Впрочем, я была даже рада, что наша встреча так завершилась. Мне и без слов стало ясно. Со вчерашнего утра Клим от меня совершенно отдалился, и мы разговаривали так, словно и не дружили целых восемь лет подряд. Никогда он еще мне не был таким чужим. Ведь он даже про Гаврилу рассказал как-то суетливо. Будто просто стремился заговорить мне зубы.

— Ну, как побеседовали? — едва я вернулась за парту, спросила Зойка.

— Никак, — пожала плечами я.

— И, естественно, про Мити́чкину он ни гу-гу, — хмыкнула моя подруга.

— Ну, может, если перемена была бы подольше, он бы что-нибудь и сказал, — не слишком уверенно произнесла я.

— Утешай, утешай себя, — жестко изрекла Зойка. — Всех готова простить. Смотри, как бы крылышки у тебя не выросли. Улетишь еще живой на небо, а мне лично без тебя будет скучно.

— Перестань, Зойка, — отмахнулась я. — Никого я не готова простить. Но почему ты не допускаешь, что он и впрямь не успел?