— Ну? Дочитала?

— Перестань меня доставать, — со стоном откликнулась я. — Как раз, между прочим, сейчас читаю.

— Так я и поверила, — в ее голосе прозвучало сомнение. — Небось с Климом своим трепалась.

— Нет, Зойка, — не стала скрывать я. — Клима дома нет.

— Ага, улизнул, значит, от тебя, — многозначительно изрекла она.

— Не улизнул, а Гавриила нянчит, — объяснила я.

— Как это — нянчит? — захихикала Зойка. — Сидоров, что ли, поручил?

— Нет, они там вроде вместе, — продолжила я. — Мать у Тимки ушла, вот Клим и пошел, как более опытный человек, помогать ему сидеть с Гаврилой.

— Та-ак, та-ак, — протянула Зойка. — Значит, влияние Сидорова на Клима растет. Ты смотри. А то он вообще там в няньки наймется.

— Не преувеличивай, Зойка, — сказала я.

— И не думаю преувеличивать, — решительно произнесла она. — Уж поверь мне: опасность возрастает. Сидоров что-то задумал. Ты до чего дочитала-то? — безо всякого перехода осведомилась Зойка.

— До того, как я якобы в будущем вышла замуж за Винокура, — отозвалась я.

— Только-то! — воскликнула моя подруга. — Да ты читаешь медленнее, чем я пишу.

— А ты разве опять пишешь? — поинтересовалась я.

— Именно, — подтвердила Зойка. — И из-за того, что ты так долго тянешь с чтением, мне приходится продолжать на листке. Ну, да ладно. Потом вклеим в тетрадь. Ты, кстати, когда дочитаешь, тоже обязательно должна написать ответ.

— Напишу, — пообещала я.

— Тогда до скорого, — и Адаскина повесила трубку.

«Все, Агата, я обещаю — больше про них ни слова. Теперь торжественно клянусь: только о себе. Ты, наверное, не поверишь, но хочу написать об Артуре. Ведь в конце прошлого учебного года я с тобой даже отказалась разговаривать о нем. Ты тогда попробовала, а я просто не могла — до того было больно.

Мне в тот момент казалось, что я всю оставшуюся жизнь буду его ненавидеть. Я ведь в него так была влюблена, а он все разрушил. И я думала, что уже никогда не стану прежней. Внутри у меня сделалось пусто-пусто, словно из меня взяли и душу вынули. Хотя внешне я вроде бы жила, училась, с вами общалась, над мальчишками мы издевались. Но все это было будто бы не со мной, и я видела все словно со стороны. Чувства мои совершенно притупились. Точно местный наркоз вкололи. И я считала, что это у меня уже никогда не пройдет. Я даже над Сидоровым издевалась без всякого удовольствия. Просто автоматически.

Пришла я в себя лишь в середине лета. Только не подумай, что я в кого-то опять влюбилась. Даже близко не лежало. Просто мы с мамой уехали отдыхать к ее друзьям на дачу. Первые дни я и там ходила как деревянная. И вот однажды вечером сидели мы на берегу озера. А оно такое красивое-красивое, как иллюстрация к сказке. Сидим мы, жжем костер, смотрим на закат и едим печеную картошку. И вот хочешь смейся, хочешь — нет, но именно в это мгновение я внезапно почувствовала, что мне так хорошо! И весь мой наркоз куда-то исчез. Будто меня взяли и расколдовали.

И не то чтобы мне перестало быть больно. Наоборот, может, в какой-то момент боль сделалась еще ощутимей. Но я почувствовала, что живу и, главное, хочу жить дальше. Просто, что было, то прошло. Я с этим справилась. Только со страхом ждала первого сентября. Боялась, увижу его и у меня все опять начнется. А так как, кроме боли, это уже ничего принести не может, то сама понимаешь...

Но увидела его, и ничего. Совсем ничего не екнуло. (Кстати, Агата, ты заметила, КАК он на меня посмотрел?) Если не заметила, поясняю: это был взгляд! Прошлой весной я бы за такой полжизни отдала. Но почему-то некоторые вещи приходят совсем не тогда, когда мечтаешь. А потом уже все не нужно. Вот и мне теперь эти взгляды Артура до высокого фонаря без лампочки. То есть пускай смотрит, если хочет. Мне не жалко, а ему так и надо. Потому что он сволочь и гад, и хорошо, если это почувствует».

Очень интересно! В этом вся Зойка: взгляды Потемкина ей до фени, однако она прекрасно их замечает. И подробно пишет о них. По-моему, когда что-нибудь совсем до фени, то это вообще не замечаешь и не пишешь. Я-то думала, она легко пережила историю с Артуром, а в действительности... Не прочитай я сейчас об этом, ни за что бы не догадалась. Она так себя вела. И вообще, в конце года мы с ней так веселились. И смеялась Зойка громче всех. Для меня просто открытие, что она умеет так хорошо скрывать свои чувства.

Мне всегда казалось: у нее что в голове, то и на языке и даже на лице. Чуть какая неприятность, она сразу в слезы, или ехидничать начинает, или кипит от возмущения. Но выходит, это только из-за мелочей. А вот когда с ней произошло что-то действительно серьезное, она запрятала все глубоко внутрь. Даже я, самая близкая ее подруга, не поняла, до какой степени ей было тяжело. Хорошо, хоть теперь из ее записей выяснилось.

Правда, я подозреваю, что кожица на ране еще совсем-совсем тонкая. Раз она ловит взгляды Артура, — значит, еще не совсем зажило. Вот когда она напрочь перестанет замечать его присутствие, тогда и наступит полное выздоровление.

Единственное у меня в голове никак не укладывается: что она в этом Потемкине нашла? Такой противный тип! Правда, физия у него смазливая, но, по мне, даже Винокур привлекательней. Во всяком случае, Серега добрый и не подлый. Фу! Это сегодня просто наваждение какое-то. Винокуров, наверное, изыкался. А что, если я возьму сейчас, позвоню ему и ласково так спрошу: «Икалось ли тебе, Сережа?» Но нельзя. Неверно поймет. Покажется ему, что это с моей стороны хитрый кадреж. Так сказать, обходной маневр. В баскетболе ведь это тоже существует. А значит, даже Винокуру будет понятно. Не дай бог, действительно клюнет. Во ужас начнется. Он ведь привык действовать быстро и решительно. Как на баскетбольной площадке.

Нет! Все! Дальше я о таком думать отказываюсь. Сказать кому, не поверят: почти целый день только и думаю что о Винокуре. Ну, погоди, Зойка. Я тебе сейчас такое в отместку напишу. Завтра утром прочтешь — и будешь потом всю дорогу думать о Макарке В.В. или о Нике. А интересно, кто-нибудь вообще мог когда-нибудь влюбиться в Нику? Я себе этого даже в кошмарном сне не могла представить. Хотя жена у него какая-то вроде есть и даже дети. По слухам, двое. Еще дошкольного возраста. И, наверное, они все его любят. Может, и кто-то из наших мальчиков лет через двадцать—двадцать пять превратится в такого же, как Ника: маленького, толстенького, лысого, злого и занудного.

Так. И куда меня сегодня все тянет? Просто саму себя не узнаю. Лучше уж буду читать дальше Адаскину. А то вообще неизвестно до чего додумаюсь. На чем, значит, я остановилась? А! Вот:

«... и хорошо, если это почувствует».

Это Потемкин-то почувствует? Как же, Зойка, надейся и жди. Таким, как он, все до глубокой фени. Вот даже ненавистный тебе Сидоров, наверное, после такого стал бы раскаиваться. Я полагаю, он бы даже мучился. Кстати, о Сидорове. Я посмотрела на часы. Клим-то, интересно, уже вернулся или Сидорова-младшего по-прежнему нянчит? Мне, во всяком случае, он звонить не торопится. Что же у нас с ним произошло? Вряд ли он настолько увлекся воспитанием подрастающего поколения Сидоровых.

И вообще мама у Тимки рисковая. Нашла кому доверить жизнь новорожденного. Она бы еще Кругловских близнецов пригласила посидеть с Гаврилой. По-моему, очень легкомысленно. А вдруг у них там действительно что-нибудь произошло? Может, позвонить?

Но в следующее мгновение я поняла, что именно этого никогда не сделаю. И впрямь получится, будто я Клима выслеживаю и навязываюсь. И вообще, даже если что-то произошло, справятся без моей помощи. Клим наверняка бабушке позвонит.

Я снова уткнулась в тетрадь:

«Знаешь, Агата, я вот вначале сказала, что это первое сентября особенное, но совсем не потому, что говорила нам Предводительница. Я действительно ясно чувствую: год будет совершенно другим. Нас ждет что-то новое, интересное, совсем пока непонятное, но замечательное. А еще я хочу влюбиться. Только, конечно, не так, как весной. И, естественно, в совсем другого человека. Правда, человека пока не видно. Но я точно знаю, что встречу его. Он где-то совсем рядом. Просто мы еще друг друга не увидели.