И мне станет легче.

С такой мыслью я и уснула. Разговор решила не откладывать, и прямо завтра после учёбы, когда приду на работу, всё расскажу.

Но, увидев Сашу, потеряла дар речи.

— Это... что?

— Новый имидж, — хмыкнул он и потянулся за поцелуем. — Нравится?

— Ну, как сказать...

В его левом ухе блестела серёжка. Хорошо хоть маленький гвоздик, не кольцо или тоннель, но всё равно... Мужчины с серьгами в моих глазах разом теряли свою брутальность.

— Зачем? — тупо спросила я, не отрывая взгляд от его уха.

— Захотелось, — просто ответил он. — Пошли работать. А вечером, если силы останутся, зайдём в кафе, махнём кофейку.

Разговор опять отложился на неопределённый срок.

А ещё позвонила Алёна. Я спросила про самочувствие — она сказала: «хреново» и сообщила, что про ребёнка ещё не решила, но то, что он ещё не родился, а уже портит ей жизнь — ей не нравится. На мои нравоучения быстро свернула разговор и спросила, как я.

Я в ответ рассказала, что Саша проколол ухо, и мне это не очень нравится.

— Расставаться из-за этого глупо. Вы станете первой парой, расставшейся по такой нелепой причине. Но, если хочешь, выскажи ему, что мужики должны оставаться мужиками.

Но я не стала. Кофе мы с Сашей всё-таки выпили и до выхода из метро он меня проводил, так что я немного к его серьге уже привыкла. А дома поняла: уши — это ерунда. Баловство. Походит, вытащит, прокол зарастёт. А вот измены, недоверие — это страшно. Моя ошибка гораздо страшнее. И надо её исправлять.

Я хотела. Я честно собиралась с духом, чтобы всё ему рассказать. Но ведь не так просто подступиться к этой неловкой теме. Не скажешь же в лоб: «Знаешь, Саш, я из богатой семьи. Мои родители крутятся в высших кругах этого города. Но ведь это ничего не меняет, правда?»

Я надеялась как-нибудь исподволь... Я хотела. И не успела.

Утром вышла на учёбу, почти уже села в машину, где ждал водитель, как сзади меня вдруг кто-то взял за руку чуть ниже локтя.

Обернулась — и потеряла дар речи. Представляю, какое лицо у меня было в тот момент. Я просто не ожидала этой встречи.

— Привет, — произнёс Саша, сжимая губы — и этот жест, и его взгляд явно дали понять, что объяснять уже ничего не придётся. Только объясняться. Оправдываться.

— Привет. Саш...

Тут, так некстати, вылез водитель:

— Вера Валерьевна, помощь нужна?

Мы оба обернулись.

— Нет, я сейчас. Всё нормально, — ответила поспешно.

— Вон даже как, — протянул Саша с горькой усмешкой.

— Давай отойдём и спокойно поговорим. Я всё объясню.

— Да нечего объяснять, я всё понял.

— Ничего ты не понял, — начала злиться я.

Я понимала его эмоции. Хотела бы я, чтобы близкий человек мне врал? Конечно же, нет. Но ведь были на то причины! Я боялась его реакции, наперёд зная, как он отнесётся к этому факту моей биографии. И ведь угадала.

— Разве это что-то меняет?

— Меняет. И не только это. Ты мне врала.

— Да пойми ты, не могла я тебе рассказать! Вернее, я думала, как это сделать... Но я ведь знала, что ты всё воспримешь вот так! И не хотела этого. Не хотела скандала.

— И сколько ты собиралась меня обманывать?

— Я не...

— Вера, я давно догадался. С родителями знакомить ты меня не собиралась, когда я хотел тебя проводить — отбрыкивалась, встречал — ты тоже не выходила.

Было дело. На прошлой неделе Саша мне позвонил, спросил, как дела и где я. Я без зазрения совести честно ответила: дома. А он говорит: «А я как раз у твоего дома. Выходи».

На мгновение сердце ёкнуло: как он узнал? Но потом вспомнила, что под «моим» домом мы понимаем совершенно разные здания, и выйти оттуда, где он меня ждал, я не могла. А если бы он стал расспрашивать соседей? «В какой квартире живёт девчонка, такая, рыженькая, лет двадцать на вид?»

Я сказала, что выйти сейчас не могу, голова не мытая, и чувствую себя неважно. Он, кажется, расстроился, но вида не подал. А сам, видимо, лишь убедился в своих подозрениях.

— Хорошо. Раз так случилось, давай хотя бы теперь всё спокойно обсудим. И я обещаю честно ответить на все твои вопросы.

— Да у меня больше нет вопросов, — пожал он плечами, засовывая руки в карманы брюк.

Сдался? Вот так вот просто готов отказаться от девушки лишь потому, что она оказалась из так называемых «других кругов общества»?

Всё это я ему открыто и заявила. А он на мой прочувствованный монолог только и сказал в ответ с тихой грустью:

— Вера, я не впишусь в твой мир.

— Ну, знаешь, это уж как-то совсем не по-мужски! Чего ты испугался? Ведь я та же Вера! Что изменилось?

— Что изменилось? Ты врала мне.

— То есть если бы я сказала тебе правду раньше, ты не повёл бы себя точно также?

Молчание. Молчание было мне ответом — холодным, будоражащим душу, отчаянным.

«Это не может вот так закончиться», — думала я.

Сердце отчаянно пульсировало и отдавалось где-то в висках.

Саша стоял напротив, опустив глаза, и ничего не говорил. И это значило лишь одно: мои опасения были оправданными.

— Молчишь? Знаешь что, да ты просто трус!

Я толкнула его в грудь и прыгнула в машину.

Водитель без лишних слов завёл двигатель, и машина рванула вперёд, набирая скорость. Всё быстрее. Всё дальше от Саши.

А у меня даже не было слёз.

Хотя нет, они были. Но смахивала я их так быстро, что никто не мог бы и заподозрить меня в этом.

Водителю, конечно, было всё равно. Он даже не смотрел на меня в зеркало — так научен. Но перед людьми неловко. Потом поплачу. А может быть, и не захочется.

Я взяла ежедневник, который порой носила с собой, и раскрыла на чистой странице. Посидела немного. Начала писать и зачеркнула.

Нет у меня настроения. Мысли разбегаются, и сама я сегодня раздражительна по мелочам.

Думала, хоть с Алёнкой удастся поговорить — облегчить душу, но её не было. На мобильный она не отвечала, и я решила наведаться к ней после занятий. Тем более что дежурство на работе у меня было только завтра.

И как я увижусь с Сашей? Мы же специально просили с ним общие смены.

На звонок в дверь никто не ответил. Я прислушалась — тишина. Позвонила ещё раз, постояла пару секунд и уже почти ушла, как там, за дверью, как будто бы послышались шаги. И дверь отворилась. За ней стояла Алёна — но как будто другая, не та, которую я всегда знала.

В каком-то выцветшем мятом халате не первой свежести, с нечёсанными волосами и хмурым выражением лица. Признаюсь, я никогда не видела её такой, и эта картина повергла меня в лёгкий шок, отчего я даже не сразу смогла поздороваться.

А она стояла и смотрела на меня с равнодушно-усталым видом, будто хотела спросить: «Чего надо?»

— Привет, — наконец выдавила из себя я, не решаясь спросить, всё ли в порядке.

По всему было видно, что нет.

— Ну привет, — сказала она в ответ, шире открывая дверь и безмолвно приглашая войти.

Я повиновалась. Теперь уже не мне хотелось излить ей душу, а, скорее, узнать, что случилось у неё.

В квартире было грязно и пахло затхлостью. Кровать не застелена — это я мельком успела заметить, проходя мимо открытой двери спальни. Алёна повела меня на кухню, разгребла стол от окурков и пустых грязных чашек.

— Ты что, куришь? — спросила я, и это прозвучало так, будто я упрекала её в чём-то запредельном. Я не хотела, так получилось.

— Иногда. У меня тут ребята были, я не успела убрать, — спокойно отреагировала она. — Чай будешь?

— Нет, — тут же отказалась я.

Она хмыкнула. Поняла, что я брезгую.

Стыдно было признаться, но это так. Мне даже находиться в этой комнате было как-то не по себе. Казалось бы, та же квартира, где пару месяцев назад мы познакомились с Сашей. Та же Алёна, с которой мы тесно дружили и вместе сидели на парах. А теперь она уже пару недель не появляется на занятиях, да и выглядит странно.

— Ты же беременна, — тихо сказала я, наблюдая, как она равнодушно сметает окурки в мусорку.